Полный текст книги,

без иллюстраций

СОДЕРЖАНИЕ

Глава 1. Информационное телодвижение

1.1. Что такое кинесика

1.2. Редуктор и перципиент

1.3. Картотека межнациональных жестов

1.4. Информационность

1.5. Интенсивность

1.6. Многозначность

Глава 2. Методологические трудности

2.1. Локальные системы

2.2. Внутренняя лексическая антонимия

2.3. “Грамматика” жеста

Глава 3. Демонстративное бездействие

3.1. Значение “не”

3.2. Отказ от тоста

3.3. Возможность понуждения

Глава 4. Из глубины веков

4.1. До появления кинесики

4.2. Сталин против жестов

4.3. Реконструкция праязыка

4.4. Двуногость

Глава 5. Социальная кинесика

5.1. Иерархия

5.2. Заколдованный круг

5.3. В знак протеста

5.4. Мораторий — жест мира

Глава 6. Магические лучи

6.1. Множественность сигнала

6.2. Загадочные импульсы

6.3. Из чего состоит поцелуй?

6.4. Магнетизм прикосновения

6.5. Бесконтактный магнетизм

Глава 7. Взгляды и улыбки

7.1. Главные жесты лица

7.2. Кинемы глаз

7.3. Кинема рта

7.4. Комплекс знаков

Глава 8. Зоокинесика

8.1. Хвост и другие конечности

8.2. Межвидовые поклонные жесты

8.3. Человеко-обезьяний словарь

8.4. Общественное насекомое

8.5. Другие представители фауны

8.6. Домашние животные

8.7. Диалог с обезьяной

Глава 9. Театр марионеток

9.1. Инструмент лжи

9.2. Идентичность перевода

9.3. Человечество — жест Бога

Глава 10. Кинесический троп

10.1. Кинема в слове

10.2. Кинема на сцене

10.3. Улыбка Юрия Куклачева

10.4. Жест боярыни Морозовой

Приложения

П.1. Десять словарных статей Словаря межнациональных жестов

Воздевать руки

Кивать

Крутить головой

Направлять взгляд

Обнимать

Сжимать руку

Показывать кукиш

Преклонять колени

Хлопать в ладоши

Целовать

П.2. Способы жестового выражения (пособие для артистов)

П.З. Язык кинем (стихотворение)

П.4. Самонадеянность слова (эксцентрическая пантомима)

В НАЧАЛЕ БЫЛ ЖЕСТ

Вопреки крылатой фразе, что в начале было слово, этот текст начинается не со слова, а с жеста: я изображаю жест Поднимать руку, которым прошу тебя, читатель, выслушать меня. Крылатая фраза в начале было слово — из “Евангелия от Иоанна”. В древнегреческом оригинале “Евангелия” тут употреблено logoz (логос) — понятие более широкое, чем просто слово. Об этом говорит и великий немецкий поэт Гете устами Фауста:

“В начале было слово”. С первых строк

Загадка. Так ли понял я намек?

Ведь я так высоко не ставлю слова,

Чтоб думать, что оно всему основа.

“В начале мысль была”. Вот перевод.

Он ближе этот стих передает.

Подумаю, однако, чтобы сразу

Не погубить работы первой фразой.

Могла ли мысль в сознанье жизнь вдохнуть?

“Была в начале сила”. Вот в чем суть.

Но после небольшого колебанья

Я отклоняю это толкованье.

Я был опять, как вижу, с толку сбит:

“В начале было дело” — стих гласит.

(Гете, “Фауст”, пер. с нем. Б. Пастернака).

Вообще же Иоанн начал свое “Евангелие” обстоятельством времени В начале — так же, как за тысячелетие до него Моисей начал свое “Пятикнижие”:

В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог:

— Да будет свет!

И стал свет.

Вот когда, оказывается, появилось собственно слово: уже после сотворения неба и земли, когда Бог сказал “Да будет свет!” Значит, раньше было дело (сотворение неба и земли) и лишь после него — слово.

А всякое дело, действие при определенных условиях (дальше мы рассмотрим эти условия — см. 1.4) превращается в жест. Так что, если поставить вопрос, что же было раньше: слово (как единица звукового языка) или жест (как единица зрительного языка), — то получается, что в начале был именно жест.

Глава 1. ИНФОРМАЦИОННОЕ ТЕЛОДВИЖЕНИЕ

1-1. Что такое кинесика

Если выключить у телевизора звук, а изображение оставить, то начинает разбирать смех — до того забавной кажется жестикуляция говорящего человека в телевизионном экране. Просто люди так привыкли к жестам, что обычно и не замечают их, и лишь когда жесты искусственно — выключением звука у телевизора — отделились от речи, их вдруг заметили и они этой своей неожиданностью рассмешили.

Это ощущение странности жестов, когда начинаешь присматриваться к ним, хорошо описал известный советский писатель:

...При первом знакомстве всякий обряд, всякое условное действие производят странное впечатление. Стоит поглядеть вокруг наивно-трезвыми, приметливыми и непонимающими глазами... и все окружающее превращается в одну сплошную нелепость самого смехотворного свойства. Встретились два человека, вложили кисти правых своих рук одна в другую, сжали их и опять отняли руки. Или: бросились, обняли друг друга руками, прижались ртами, сжали губы, потом с чмоканьем их разомкнули. Смотрят на театральное представление, слушают оратора — и вдруг начинают ладонями бить одною об другую, и чем громче бьют, тем довольнее”. (В. Вересаев, “К художественному оформлению быта. Об образах старых и новых”. — “Красная новь”, 1926, № 1).

Как и слова, жесты применялись людьми с давних пор. Их использовали живописцы и скульпторы, режиссеры и хореографы; они отражены в фольклоре и литературе. Однако если словесный язык изучается учеными уже не одну тысячу лет, то жестовый практически почти выпал из внимания ученых.

Но вот в наши дни, из-за информационного взрыва и вследствие этого — возросшего интереса к проблемам информации, оживилось внимание и к семиологическим, знаковым системам, близким к языку слов, которые изучает паралингвистика (греч. para — около). Причем внимание к паралингвистике, и конкретно — к параязыку, отнюдь не умалило значения языка слов: ведь через него проходит подавляющая часть информации; вид языка, именуемый письменностью, — главное информационное хранилище цивилизации, язык ее мозга. Собственно, и эта книга, которую ты, читатель, держишь сейчас в руках, написана в основном словами, а изображения жестов носят в ней лишь иллюстративный характер. Несомненно, что в настоящее время язык слов — первая семиологическая система. А вот вторая семиологическая система (уже из области параязыка) — это язык жестов.

Наука о жестах получила название кинесики, а один жест в системе кинесики — кинемы (греч. kihema — движение). Чтобы лучше понять предмет кинесики, уточним понятие “жест”, а для этого сначала откроем словарь Даля: “жестъ” — это “телодвижение человека, немой языкъ, вольный или невольный; обнаружение знаками, движениями чувствъ, мыслей”. Говоря современнжм языком, жест — это информационное телодвижение. С точки зрения информатики, это такое телодвижение, которым индуктор (лат. inductor — побудитель) сообщает что-то перципиенту (лат. perceptio — восприятие).

1-2. Редуктор и перципиент

Роли редуктора и перципиента не всегда одинаково распределены между участниками кинесического “разговора”.

— Спустись к нам вниз, — сказали они, — мы тебе ничего дурного не сделаем.

Но она только головой покачала. (Я. и В. Гримм, “Шесть лебедей”, пер. с нем. Г. Петникова).

Тут у кинемы Кивать — 'отрицание' один редуктор — “она”, а перципиентов несколько — “они”.

Другой вариант:

Утешительный. <...> Покачаем его на руках так, как у нас кача ли в полку! Ну, приступай, бери его! (Все приступают к нему, схватывают его за руки и ноги, качают, припевая на известный припев известную песенку:

— Мы тебя любим сердечно.

Будь ты начальник наш вечно!

Наши зажег ты сердца,

Мы в тебе видим отца!)

(Н. Гоголь, “Игроки”).

Тут — наоборот: редукторов кинемы Качать — 'чествование' несколько — качающие, а перципиент один — тот, кого качают.

И еще вариант:

Приветлива с невесткой, с ее людьми мила,

Красавица Кримхильда к исландке подошла.

И, сдвинув осторожно венки с чела рукой,

Расцеловались девушки с учтивостью большой.

(“Песнь о нибелунгах”, пер. со средневерхненем. Ю. Корнеева).

Из контекста следует, что Кримхильда подошла к исландке, но о том, чтобы кто-нибудь из них первым проявил инициативу в кинеме Целовать — 'приветствие', ничего не говорится, зато говорится о том, что сдвинув осторожно венки с чела рукой, расцеловались девушки, т. е. они приступили к кинеме Целовать практически одновременно. А значит: обе в равной мере оказались как редукторами, так и перципиентами (или — каждая оказалась полуредуктором-полуперципиентом).

Жест, как и слово, может быть передан редуктором перципиенту через посредника:

— Передай, что я кланяюсь ему!

— Передай, что я целую его!

Обычно такой “жест” передается лишь на словах. Но иногда говорят и более определенно:

— Поклонись ему за меня!

— Поцелуй его за меня!

Тут имеется в виду, что жест должен быть передан не на словах, а действием. Вот пример такой передачи жеста:

— Умерла княгиня, умерла в прошлом году, — ответил он и задергал ртом, — в Париже умерла от воспаления легких. Так и не повидала родного гнезда, но все время его вспоминала. Очень вспоминала. И строго наказывала, чтобы я тебя поцеловал, если увижу. Она твердо верила, что мы увидимся. Все Богу молилась. Видишь, Бог и привел.

Князь приподнялся, обнял Иону и поцеловал его в мокрую щеку.

(М. Булгаков, “Ханский огонь”).

Редуктор давно умерла, тем не менее перципиент принял как бы от нее, а фактически через посредника кинему Целовать — 'прощание'.

1-3. Картотека межнациональных жестов

Первый этап всякой новой сферы познания — сбор материала и его систематизация, поэтому актуальнейшей задачей кинесики стала сейчас “инвентаризация” кинем в словари. Над картотекой жестов я работаю с 1966 года, в последние годы активное участие в этой работе стала принимать и моя жена Валентина Арзунян. В поиске жестов участвовали также Татьяна Михайловская, Леон Арзунян, Давид Кац, Борис Шинко, Эльвира Роза, Александр Штрайхер. Собрано более 20 000 карточек с цитатами из литератур: русской, народов СССР и зарубежной; а также — с указанием фрагментов из классики мирового изобразительного искусства.

Если у естествоиспытателя научный факт — это эксперимент, то у филолога это, как правило, языковая цитата. Поэтому такая цитата-эксперимент должна быть строго документирована.

На каждой цитате обязательно указывается автор, название и переводчик. Указывается и страница в книге, из которой выпечатана цитата. При необходимости проверки цитаты нужно во вспомогательной картотеке произведений-источников найти карточку данного произведения, в которой записано, какое использовалось издание и из какой библиотеки, общественной или личной. Проверка цитат из периодики обеспечивается проще: по вырезкам, подшитым в скоросшиватель.

Когда я только еще начинал работу над картотекой, то следовал общепринятому мнению, что жесты так же национальны, как и слова, и поэтому собирал лишь русские кинемы: “Совпадения значений некоторых жестов в отдаленных друг от друга племенах, — пишут Т. Николаева и Б. Успенский, — по-видимому, могут расматриваться как столь же случайные, что и совпадения в звучании отдельных слов в неродственных языках...”* На “совпадения кинесического выражения при несовместимости кинесических содержаний у разных народов” обращает внимание и 0. Ахманова**.

И вот, следуя этому представлению, я как филолог-русист мечтал впервые создать словарь русских жестов.

Но при чтении иноязычных авторов я стал обращать внимание на то, что большинство описанных ими жестов практически не отличаются от русских. Тогда я принялся собирать и иноязычные жесты.

По мере накопления в картотеке материала доля “чисто русских” кинем неуклонно уменьшалась, и к настоящему времени их осталось не более двух процентов (уменьшалась, главным образом, за счет того, что к “чисто русскому” значению кинемы прибавлялись такие же ее значения в переводах). Таким образом, картотека оказалась эффективным инструментом для научного эксперимента: тысячи систематизированных в ней примеров наглядно доказывают, что мнение об обязательной национальной принадлежности жестов ошибочно — подавляющее большинство их межнациональны.

Однако не надо упускать из внимания и тот факт, что межнациональные жесты не тождественны стопроцентно у разных народов, а могут в деталях отличаться, оставаясь в то же время общепонятными. Например, чтобы остановить машину, русский поднимает кисть, а американец зачастую — лишь большой палец*; русский считает, загибая пальцы, начиная с мизинца, а венгр — разгибая, с большого пальца**. Тем не менее все они прекрасно понимают данные жесты друг друга.

Проведя аналогию со словесным языком, можно считать, что доля национальных жестовых различий примерно такова, как и диалектных различий внутри одного языка. Поэтому сформулируем так: существует лишь единый, межнациональный жестовый язык, внутри которого имеются национальные жестовые диалекты.

*Моррис Д., Коллет П., Марш П., 0'Шаугнесси М. Жесты. — Нью-Йорк: 1979, с. 186.

**Пап Ф. Этикет и язык. — Русский язык в национальной школе, 1964, № 1, с. 74.

Впрочем, недаром говорится, что новое — это хорошо забытое старое: “Люди огня не поняли, разумеется, слов Уна, но его жесты, одинаковые у всех первобытных людей, ясно означали, что Уламр требует возврата пленницы”. (Ж. Рони-старший, “Пещерный лев”, пер. с фр. Р. Молчанова).

Это мнение писателя. Но вот и мнение ученых: “Я старался показать довольно подробно, что главные выражения, встречаемые у человека, тождественны на всем земном шаре”. (Ч. Дарвин*). Обратите внимание, что Дарвин не абсолютизирует идею: не все выражения, а главные! Ручной язык позволяет “развивать представления как средства общения и с чужим, и с своим племенем..." (Н. Марр**).

Как же получилось, что до сих пор сохраняется этот предрассудок об обязательной национальной принадлежности жестов?

Первые описания жестов делали путешественники и этнографы. Общаясь с местным населением, они автоматически, не замечая этого, в качестве редуктора передавали и в качестве перципиента принимали множество обычных, межнациональных тестовых знаков типа Кивать, Пожимать руку. И лишь необычный жест (из тех всего лишь двух процентов) удивлял, обращал на себя их внимание, и они описывали его в своих путевых заметках.

Наконец, жестами занялись языковеды — и стала развиваться кинесика. Но жестовых словарей не было, и языковеды, естественно, опирались в своих теоретических построениях, в основном, на те жесты, которые описаны путешественниками и этнографами. В работах по кинесике до сих пор оперируют несколькими десятками жестов. Вот, например, упоминавшаяся уже мной солидная монография на 300 страниц под названием “Жесты”***: в ней рассмотрено всего 20 кинем — в 25 раз меньше, чем в моей картотеке! Оперируя таким мизерным запасом кинем, да еще и, в основном, “этнографического” характера, трудно, конечно, заметить межнациональную жестовую общность.

Разумеется, слова и жесты — это две параллельные семиологические системы, и поэтому аналогия кинесических и лингвистических явлений вполне правомочна. Но не надо забывать и то, что природа слов и жестов не во всем идентична (прежде всего по органам, производящим знак), а значит, такая аналогия может иногда и подвести. Так и получилось с понятием “национального” по отношению к жестам.

Однако вывод о том, что жесты межнациональны, сделанный на базе моей картотеки, требует некоторой оговорки. Ведь в картотеку входят, в основном, описания жестов в литературе. А письменное наследие человечества создано преимущественно народами Азии и Европы, невелика в количественном отношении роль в нем народов Африки. Практически мало что осталось от письменности доколумбовой Америки, до недавнего времени (по историческим масштабам) не владели письменностью аборигены Австралии, многие народности Океании, Крайнего Севера и даже отдельные народности материков, богатых древними культурами. Таким образом, межнациональность кинем из литературного наследия говорит прежде всего о жестовой общности Еврафазии (по Марру — Афревразии ).

А между тем кинесические языки неписьменных народностей особенно красноречивы: “Подвижные лица островитян вообще очень ясно выражают тонкую игру чувств, и несовершенство их изустного языка с лихвой покрывается нервным красноречием их гримас и жестов”. (Г. Мелвилл, “Тайпи”, пер. с англ. И. Бернитейн).

Причем и у неписьменных народностей кинесический язык носил межнациональный характер: “Ручной язык с мимикой пользуется распространением по всей Южной Америке, — писал Н. Марр. — Индейцы различных племен не понимают друг друга, когда они говорят звуковой речью, и им необходим язык жестов для бесед. Наконец, в Северной Америке язык жестов был в повсеместном употреблении. Один исследователь Америки пишет: “Можно бы написать большую грамматику языка жестов... О богатстве этого языка можно судить по такому факту, что два индейца различных племен, из которых ни один не понимает звуковой речи другого, могут провести полдня в беседе и болтовне, рассказывая друг другу всякого рода истории движением пальцев, головы и ног”.

1-4. Информационность

Так как большинство жестов — не искусственно придуманные знаки, а обычные телесные движения, выполненные с информационной целью, то и неинформационная их сторона может быть существенной. Иначе говоря, жестовое движение преследует одновременно две цели: информационную и чисто практическую, к которой приводит данное движение. Для оценки доли этих двух целей в каждом жесте — выделим условно пять основных вариантов.

Обозначим информационную цель как Ци , а практическую — как Цп. Тогда

Ци + Цп = 100%.

1-й вариант:

Ци = 0; Цп = 100%.

2-й вариант:

0 < Ци < 50%; 50% < Цп < 100%.

3-й вариант:

Ци @ 50%; Цп @ 50%.

4-й вариант:

100% .> Ци > 50%; 50%^ Цп > 0.

5-й вариант:

Ци = 100%; Цп = 0.

1-й вариант — неинформационное действие, 2-й — слабоинформационный жест, 3-й — полудействие-полужест, 4-й — сильноинформационный жест, 5-й — чистый жест.

Рассмотрим это конкретно на примере многозначной кинемы Вставать.

1-й вариант, неинформационное действие:

Он встал, чтобы снять книгу с верхней полки.

Ци = 0; Цп = 100%.

2-й вариант, слабоинформационный жест:

Когда Патрик Бьюкенен, директор отдела связи Белого дома, ворвался в овальный кабинет с криком «Сэр, “Шатти” взорвался!», ошеломленный президент встал с кресла: «Какая трагедия! Это тот “Шатти”, на котором была учительница? »“ (В. Симонов, “Завещание “Чэлленджера”. — “Литературная газета”, 1986, № 7).

Из данного контекста напрашивается такое объяснение действий президента: получив неожиданное сообщение о катастрофе, он импульсивно встал, чтобы предпринять что-нибудь, но, осознав сообщение, остался на некоторое время стоять в знак траура. Т. е. в основном движение было сделано для достижения практического результата и лишь частично — информационного:

0 < Ци < 50%; 50% < Цп < 100%.

3-й вариант, полудействие-полужест:

^.”арр Н. Указ. соч., с. 202-203.

Авраам пригласил гостей поесть, но сам он, в знак уважения, не сел с ними, а стоял рядом, пододвигая им еду и питье. (3. Косидовский, “Библейские сказания”, пер. с пол. Э. Гессен, Ю. Мирской).

Проверим пересказ Косидовского по первоисточнику:

И побежал Авраам к стаду, и взял теленка нежного и хорошего, и дал отроку, и тот поспешил приготовить его. И взял масла, и молока, и теленка приготовленного, и поставил перед ними, а сам стоял подле них под деревом (“Бытие”, гл. 18, № 7-8).

И дальше — слова Господа, которым оказался один из гостей, угощаемых Авраамом:

— Ибо я избрал его для того, чтобы он заповедал сынам своим и дому своему после себя ходить путем господним, творя правду и суд... (Там же, № 19).

Действительно, Авраам понял, что этот его гость — Господь, и поэтому можно согласиться с трактовкой Косидовского, что Авраам не сел с ними, а стоял именно в знак уважения, хотя в самой Библии такой трактовки нет. И все-таки возникает вопрос: только ли в знак уважения он стоял? Косидовский пишет, что Авраам стоял рядом, пододвигая им еду и питье — это версия Косидовского, в Библии такой информации нет. Что ж, версия убедительная: как гостеприимный хозяин Авраам, вполне вероятно, действительно пододвигал гостям еду и питье. А это удобней было делать стоя! Значит, он стоял как в знак уважения, так и для удобства ухаживания за гостями. Какая цель тут важнее: уважение или ухаживание? Трудно сказать, контекст не подсказывает ответа на такой вопрос. Поэтому для данного жеста можно предположить:

Ци @ 50%; Цп @ 50%.

4-й вариант, сильноинформационный жест:

Непутевый. Господа, позвольте с вами компанию иметь. Миловидов (приподымаясь). Что! Непутевый. Позвольте компанию иметь. Миловидов. Пошел вон! Куда ты лезешь! (А. Островский, “На бойком месте”).

Тут, конечно, явно жест угрозы; и одновременно чувствуется, что если бы Непутевый стал настаивать, то Миловидов прибег бы к рукоприкладству, а это значит, что, хоть он встал и с информационной целью, но в какой-то степени также — и с практической:

100% > Ци > 50% > Цп > 0.

5-й вариант, чистый жест.

Отныне, как сообщило агентство Франс Пресс, правительство решило объявить все четыре гимна государственными, и местные газеты призывают австралийцев быть внимательными и не забывать вставать при исполнении каждого. (“Будьте внимательны, австралийцы”. — “За рубежом”, 1976, № 6).

В данном контексте речь идет о вставании с информационной целью и ни на какие другие цели нет и намека:

Ци = 100%; Цп = 0.

Даже в состоянии одиночества человек употребляет жесты: это то же, что в словесном языке называется внутренней речью. Даже в трудовой деятельности, откровенно преследуя цель достижения какого-либо физического результата, человек вклиняет тем не менее в трудовые движения и частично информационные. Но ведь б'ольшая часть бодрствования человека отнюдь не проходит в одиночестве и отнюдь не направлена на достижение физического результата, так что значительной части телесных движений обязательно сопутствует в той или иной мере информационная цель.

Таким образом, общее правило можно сформулировать так: в принципе любое движение человеческого тела представляет собой жест. А вариант, когда Ци = 0 можно рассматривать лишь как исключение.

В связи с этим в жестовый словарь вошли не только явные, традиционные кинемы Бить челом, Бросать перчатку, но и такие, казалось бы, нежестовые телодвижения, как Бежать навстречу, Бросать в кого-либо и т. п. Конечно, когда это делают только с целью достижения физического результата — бегут навстречу, чтобы, например, вовремя остановить, бросают в кого-либо, чтобы ранить, — то такие, неинформативные телодвижения не относятся к кинемам. Но когда бегут навстречу, чтобы выразить нетерпение, бросают в кого-либо, чтобы выразить пренебрежение, то такие телодвижения — кинемы.

Ряд двигательных сигналов связаны с особыми физическими состояниями человека — Задыхаться, Кашлять. Тут подход аналогичный: когда задыхаются или кашляют от нездоровья, то это не кинемы, но когда задыхаются, чтобы выразить злобу, кашляют, чтобы привлечь внимание, то это кинемы. А вот, казалось бы, тоже физиологические состояния — бледнеть, краснеть; но они не бывают кинемами, потому что редуктор не может бледнеть или краснеть сознательно, как он может сознательно Задыхаться или Кашлять.

Непростую задачу представляют собой сигналы типа Смеяться, Стонать. На первый взгляд, это просто звуковые параязыковые сигналы, но, может быть, это все-таки кинемы? Работа над систематизацией кинем привела к выводу, что большинство даже очевидных жестов перципиент воспринимает не одним органом чувств, а несколькими. Поднимать руку, Показывать язык — это чисто зрительные кинемы, а вот Бить челом, Хлопать в ладоши можно уже не только видеть, но и слышать, а Пожимать руку, Целовать — еще и осязать. Причем если взять только зрительно-слуховые сигналы, то соотношение в них роли зрения и слуха сильно колеблется: от главенствования зрения (Падать ниц) — до главенствования слуха (Хлопать в ладоши). Поэтому неважно, что Смеяться, Стонать — прежде всего звуковые сигналы; кроме характерного звука, каждому из них сопутствует и достаточно характерная мимика. И когда звук не слышен — например, через стекло, — сигнал все равно понятен, а это верный признак кинемы.

Кстати, ведь и словесный язык сопровождается зрительной информацией — определенными мимическими движениями, связанными с движениями артикуляционного аппарата, которые легко читают глухонемые. А язык слов, начисто лишенный такой мимики, свойствен лишь чревовещателям. Впрочем, известно, что и обычные, неглухонемые люди лучше слышат говорящего, когда видят его.

А теперь вернемся к первым словам "Пятикнижия" Моисея: В начале сотворил Бог небо и землю. Является ли это действие Бога жестом? Иначе говоря, добивался тут Бог лишь конкретного результата или преследовал и информационную цель?

На мой взгляд, информационная цель тут несомненна. Ведь не было более красноречивого деяния в Вечности, чем создание неба и земли. Эта жестовая информация предназначалась тогда Богом Самому Себе (как внутренняя речь), а также бесчисленному сонму окружавших Его ангелов. Но эта жестовая информация была загодя заготовлена Богом и для будущего человечества, т. е. Бог-редуктор произвел жест для будущего человечества-перципиента.

По моей систематизации, данный жест Бога не относится к 1-му варианту (Ци = 0), но не относится и к 5-му (Цп= 0); он относится к одному из трех вариантов – от 2-го до 4-го: 0 < Ци < 50%; Ци = 50%; 100% > Ци > 50%.

Итак, первой кинемой была — Сотворить небо и землю. А перефразируя слова, — В начале был Жест.

1-5. Интенсивность

Сама интенсивность жеста играет информационную роль: “Один и тот же жест приобретает совершенно иное значение, иной смысл при изменении его силы, веса, скорости и амплитуды” (А. Румнев, “О пантомиме”).

Вот пример усиленного жеста:

Он задержал ее руку в своей, словно ожидая ответа. Она не смела ни поднять глаз, ни ответить. Он сжал ее руку сильнее. (Б. Бьернсон, “Свадебный марш”, пер. с норв. И. Эльконин).

Тем, что редуктор задержал ее руку в своей, он выразил свое чувство; а тем, что потом он еще сжал ее руку сильнее, он подчеркнул силу этого чувства.

А вот противоположный вариант — пример ослабленного жеста:

Когда я писала о том, как гладила Макса, я невольно поглядела на свою руку и вспомнила, как, в одно из наших первых прощаний, Макс — мне: “М. И., почему вы даете руку так, точно подкидываете мертвого младенца?” Я, с негодованием: “То есть?” Он, спокойно: “Да, да, именно мертвого младенца — без всякого пожатия, как посторонний предмет. Руку нужно давать открыто, прижимать вплоть, всей ладонью к ладони, в этом и весь смысл рукопожатия, потому что ладонь — жизнь. А не подсовывать как-то боком, как какую-то гадость, не нужную ни вам, ни другому. В вашем рукопожатии отсутствие доверия, просто обидеться можно. Ну, дайте мне руку как следует! Руку дайте, а не...” Я, подавая: “Так?” Он, сияя: “Так!” Максу я обязана крепостью и открытостью моего рукопожатия и с ними пришедшему доверию к людям”. (М. Цветаева, “Ж'ивое о живом”).

Тут перципиент догадывался, что ослабленность жеста не несет никакой отрицательной информации, а происходит лишь от жестовой робости редуктора — и недоразумение было исчерпано простым объяснением между ними.

Значение жеста может акцентироваться не усилением его, а ускорением.

Тадеуш, сидевший на передней скамеечке, обернулся; взял письмо с печатью министра иностранных дел и положил его в карман своего сюртука так поспешно, что Клемантина и Адам воздержались от вопросов. Людям светским нельзя отказать в понимании бессловесного языка. (0. де Бальзак, “Мнимая любовница”, пер. с фр. И. Татариновой).

Часто значение жеста усиливается его повторением. Бывают двукратные жесты:

— Дуня, прощай же! — крикнул Раскольников уже в сени, — дай же руку-то! — Да ведь я же подавала, забыл? — отвечала Дуня, ласково и неловко оборачиваясь к нему.

— Ну что ж, еще дай!

И он крепко стиснул ее пальчики. Дунечка улыбнулась ему, закраснелась, поскорее вырвала свою руку и ушла за матерью, тоже почему-то вся счастливая. (Ф. Достоевский, “Преступление и наказание”).

Трехкратные:

Г-н Журден (сделав два поклона, оказывается на слишком близком расстоянии от Доримены). Чуть-чуть назад, сударыня. Доримена. Что? Г-н Журден. Если можно, на один шаг. Доримена. Что такое? Г-н Журден. Отступите немного, а то я не могу сделать третий поклон”. (Мольер, “Мещанин во дворянстве”, пер. с фр. П. Любимова).

Семикратные:

А сам пошел пред ними и поклоняется до земли семь раз, подходя к брату своему. (“Бытие”, гл. 33, № 3).

Пятнадцатикратные:

Бог Грозы и Тасмису до Эа дошли, и пятнадцать они совершили поклонов. (“Песнь об Улликумме”, пер. с хет. Вяч. Иванова).

И т. д.

Иногда усиление кинесического значения достигается просто подбором кинем того же значения с возрастанием интенсивности:

Егорушка. Ой! Что ты, Аринушка, матушка! (Пляшет.) Арина. Чему ж ты рад-то, глупый! Егорушка. Еще б не радоваться, этакое веселье! Ай, ай, ай!.. (Прыгает.) (А. Островский, “Бедность — не порок”).

Значение 'радость' выражено тут двумя кинемами: сначала — Плясать, затем более интенсивная — Прыгать.

А вот эстафету все большей интенсивности передают одна за другой три кинемы:

От слов они перешли к делу: пожали друг дружке руку, потом обнялись, затем поцеловались, а град все не переставал. (Бокаччо, “Деканерон”, пер. с ит. Н. Любимова).

У этих трех разных кинем одно значение — 'любовь': сначала выполнена была сравнительно “невинная” кинема Пожимать руку, затем более “откровенная” — Обнимать и, наконец, явно “интимная” — Целовать.

1.5. Многозначность

Как и слова, жесты бывают однозначными и многозначными. Однозначны, например, Бросать перчатку — 'вызов', Прикладывать палец к губам — 'тишина'. Многозначны: Кланяться — 'благодарность', 'знакомство', 'молитва', 'мольба', 'поклонение', 'послушание', 'приветствие', 'прощание', 'раскаяние'; Носить на руках —'вечная память', 'забота', 'любовь', 'поклонение', 'чествование'.

Практики жеста — актеры, художники, писатели — широко используют его многозначность для эмоционального воздействия на публику. Зачастую лексика жеста представляет собой в их изображении такую смесь кинем и их значений, которую трудно расчленить на составляющие:

Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости. “А мне-то, — сказал он — ты думаешь, легче?” (Л. Толстой, “Война и мир”).

Проанализируем этот эпизод с позиций кинесики.

Прежде всего тут не одна кинема, а целая жестовая фраза, состоящая из трех кинем: Качать головой, Вздыхать и Направлять взгляд. Автор называет четыре возможных значения данной жестовой фразы: печаль, преданность, усталость, надежда на отдых. Посмотрим, какие значения этих кинем зафиксированы в картотеке жестов: Качать головой — 'огорчение', 'удивление', Вздыхать — 'любовь', 'облегчение', 'печаль', 'усталость'; Направлять взгляд — 'указывание'. Таким образом, жестовую фразу можно перевести на словесный язык примерно так:

— Видит Бог, как я огорчена и устала.

Такой реплики у автора нет, но словесный ответ князя Василия на жестовую фразу героини А мне-то, — сказал он, — ты думаешь, легче? свидетельствует о том, что великий писатель-реалист точно изобразил привычно наблюдаемые им в жизни жесты.

Глава 2. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ТРУДНОСТИ

2.1. Локальные системы

В Картотеку межнациональных жестов собирались лишь общепонятные кинемы. Чтобы лучше представить себе, что не вошло в картотеку, рассмотрим основные разновидности кинем, которые не относятся к общепонятным.

Нечленораздельность. Если человек никогда раньше не обращал внимания ни жестикуляцию и вдруг обратил внимание, то его могут сбить с толку удручающе однообразные жесты, которыми индуктор зачастую сопровождает свою речь:

Хохол слушал и качал головою в такт ее словам, <...> А он переменил позу, снова взял в руки перо и заговорил, отмечая взмахами руки ритм своей речи... (М. Горький, “Мать”).

В наши дни, когда жестовое сопровождение словесного языка существует преимущественно как незамечаемый, неосознанный атавизм, б'ольшая часть этого сопровождения не несет никакой лексической нагрузки и лишь отбивает такт речи индуктора, чеканит ее ритм, помогая гипнотизировать восприятие перципиента.

Данный атавизм — это, по-видимому, остаток древнего жестового яыжка, выродившегося в нечленораздельную жестикуляцию, подобную нечленораздельной речи. Попытки вычленить какие-либо определенные значения в такой нечленораздельной жестикуляции обречены, как правило, на неудачу.

Жесты глухонемых. Разработчики национальных жестовых языков глухонемых используют, в основном, искусственно придуманные кинемы, но частично также — и естественные кинемы, поэтому глухонемые чутко “слышат” (т. е. понимают) и естественный жестовый язык. Делаются попытки создания и межнационального жестового языка глухонемих — кинесического эсперанто глухонемых; однако думается, что победит другая тенденция.

В связи с нынешним всеобщим интересом к естественным жестам и активизацией кинесики, в ближайаие века предстоит, по-видимому, подлинное возрождение естественного жестового языка, который автоматически и станет кинесическим эсперанто, причем не только для глухонемых, но и для обычных людей. Для глухонемых же это возрождение будет иметь особо важное значение, тем более что они смогут преуспевать в кинесическом эсперанто, как в беге преуспевает тот, у кого длиннее ноги, а в музыке — у кого тоньше слух.

Собственно, глухонемые и сейчас гораздо лучше нас, обычных людей, владеют естественными жестами. По сути они сейчас двуязычны: в обшении друг с другом пользуются искусственным национальным жестовым языком, в общении же с нами изощряют свое восприятие до того, что приучаются понимать наши невыразительные, атавистичные жесты — как же хорошо они станут понимать нас, если мы возродим в полную силу естественный жестовый язык!

Обычные люди и не подозревают, как остро воспринимают глухонемые жесты в искусстве: они замечают немало ошибок в интерпретации кинем (по сравнению с естественным жестовым языком) даже известными мастерами сцены. Что же касается кино, то тут положение еще хуже: ведь фильмы озвучиваются не во время съемок, и глухонемые ясно видят кинесическую отсебяткну актера, противоречащую пристегнутому уже потом словесному сопровождению фильма; особенно же выдает актера артикуляция рта: мы слышим возвышенные слова, а глухонемые “слышат” в этот момент действительные слова, сказанные при съемке, зачастую пошлые. Больше всего позволяли себе подобные выходки актеры немого кино, когда слова и не должны были появиться в звуке, а появлялись лишь в титрах.

Несомненно, что с возрождением естественного жестового языка жизнь глухонемых облегчится и их социальный статус станет полноценней. Ведь от нынешнего увлечения человечества инструментом слова больше всего теряли именно глухонемые. А ожидаемое в будущем уменьшение роли слова сведет к минимуму их физический недостаток.

Тайные знаки. Кинесический язык очень удобен, когда редуктор хочет, чтобы, кроме перципиента, его никто не “услышал”:

Агафья Тихоновна. Я никак не смею думать, чтобы я могла составить счастие... а впрочем, я согласна. Кочкарев. Натурально, натурально, так бы давно. Давайте ваши руки! Подколесин. Сейчас! (Хочет сказать что-то ему на ухо; Кочкарев показывает ему кулак и хмурит брови — он дает руку.) Кочкарев (соединяя руки). Ну, вот Бог вас благословит. Согласен и одобряю ваш союз. (Н. Гоголь, “Женитьба”).

Редуктор незаметно для Агафьи Тихоновны изображает для перципиента две кинемы: Показывать кулак — 'угроза' и Хмуриться — 'недовольство'. И перципиент уступает: дает свою руку для обручения с Агафьей Тихоновной.

А вот тайный жестовый диалог с целой пантомимой:

Я смотрю на своих спящих попутчиков. Нет времени будить их, сказать о возможности побега, подробно обсудить, стоит бежать или нет. Через секунду Бухмаер может вернуться, прыгай! Это твое право. Но одного, хотя бы одного я все-таки хочу спросить, не попытается ли и он. Например, вот этого, сидящего рядом со мной. Он уже не молод, часовщик по профессии, мало рассказывал о себе в течение дня, но по этому немногому можно разгадать остальное, я чувствую: он близок мне. Слегка толкаю его. Он просыпается не сразу, сперва только меняет положение, потом открывает глаза, смотрит на меня в замешательстве. Я прикладываю палец к губам — тсс! — другой рукой показываю на пустующее место Бухмаера, на дверь, на ручку, изображаю жестом полет. Он не сразу соображает, что к чему, сначала принимает все за шутку, потом догадывается, что мне не до шуток, на миг все в нем напрягается, кажется, вот-вот вскочит... Но тут же он откидывается назад, слабо качает головой. Он не готов. Ладно, товарищ, ты сам должен знать, что тебе делать, так же как я знаю, что делать мне.

Я дотрагиваюсь до его плеча, в ответ он чуть поднимает руку с зажатым в кулаке большим пальцем, салют, желаю, мол, удачи. (Н. Кайт, “В свободу надо прыгнуть”, пер. с нем. Е. Кацевой).

Тут несколько этапов жестового диалога: 1. редуктор — “я”, перципиент — часовщик; кинема Толкать — 'внимание!'; 2. редуктор — часовщик; Смотреть — 'замешательство'; 3. редуктор — “я”; тут целая пантомима: кинема Прикладывать палец к губам — 'тишина' и четыре кинемы Направлять руку — 'указывание'; 4. редуктор — часовщик; Крутить головой — 'отрицание'; 5. редуктор — “я”; Касаться — 'проща ние'; 6. редуктор — часовщик; Поднимать кулак — 'солидарность'.

В экстренном случае тайный кинесический разговор может проходить даже на виду у того, от кого он тайный, при помощи замаскированной кинемы:

Пьер вдруг замолчал. Я вижу, как он медленно проводит пальцем по губам, как бы размышляя о чем-то. Но жест его слишком медлителен, слишком нарочит, чтобы ничего не выражать. Значит, надо молчать. (М. Дрюон, “Поезд идет в Марсель”, пер. с фр. Н. Световидовой).

Редуктор проводит пальцем по губам, и необычная интенсивность этого движения — жест его слишком медлителен, слишком нарочит, чтобы ничего не выражать — обращает на себя внимание перципиента. И перципиент догадывается, что редуктор имеет в виду кинему Прикладывать палец к губам — 'молчание'.

Бывают и жестовые знаки, специально придуманные для тайных сношений. Вот, например, знак, понятный лишь нескольким посвященным:

И того не знали люди, что в саквояжике, который всегда носил с собой Доктор Перальта и который, по видимости, был набит документами государственной важности, хранилась дюжина купленных в парижском магазине “Гермес” плоских, чуть вогнутых карманных фляжек английского образца, обтянутых к тому же свиной кожей, дабы они не звякали при тряске. Таким образом, в президентском ли кабинете, в кулуарах ли Зала Совета, в опочивальне ли — конечно, это не было тайной для Мажордомши Эльмиры, — в поезде ли, на отдыхе во время путешествий верхом, стоило Главе Нации дотронуться указательным пальцем до своего левого уха, как тут же одна из фляжек выскакивала из сугубо делового саквояжика его секретаря. (А. Карпентьер, “Превратности метода”, пер. с исп. М. Былинкиной).

В этом случае роли распределены всегда одинаково: редуктор — Глава Нации, перципиент — его секретарь.

А вот целый пароль тайного общества:

Затем были учреждены настоящие собрания и введены условные знаки для узнавания друг друга при встрече. Положено было взяться правою рукою за шею и топнуть ногой; потом, пожав товарищу руку, подавить ему ладонь средним пальцем и взаимно произнести друг другу на ухо слово “чока”. (Н. Эйдельман, “Дети 1812-го”. — “Знание — сила”, 1975, № 12).

2.2. Внутренняя лексическая антонимия

Жестовому языку, в отличие от словесного, свойственна — назовем это так: внутренняя лексическая антонимия... Заключается она в том, что существует множество многозначных кинем, в каждой из которых уживаются противоположные, антонимические значения.

Как перципиент понимает в таком случае жест редуктора? Так же, как он понимает многозначное слово: из контекста.

Прежде всего это ряд кинем, объединяющих в себе два лексических антонима — 'приветствие' и 'прощание': Вставать, Кивать, Кланяться, Обнимать, Отдавать честь, Пожимать руку, Снимать шляпу, Целовать, Шаркать. Есть немало и других антонимических пар внутри одной и той же кинемы.

Поднимать руку — 'благословение':

Ацро-Шану благословил их поднятием руки. (А. Беляев, “Послед ний человек из Атлантиды”);

Этот алмаз я поместил по самой середине вещи, а над этим алмазом я расположил сидящим Бога-отца, в красивом повороте, что давало прекраснейшее сочетание и нисколько не мешало камню; подняв правую руку, он давал благословение. (“Жизнь Бенвенуто Челлини, написанная им самим”, пер. с ит. М. Лозинского).

Та же кинема — 'проклятие':

Елена встала и протянула руку. “Будь прокляты немцы. Будь они прокляты. Но если только Бог не накажет их, значит, у него нет справедливости. (М. Булгаков, “Белая гвардия”);

Сен-Валье (поднимая руку). Проклятье вам двоим! (Королю.) Нет в этом торжества — спускать своих собак на раненого льва! (К Трибуле.) Но кто бы ни был ты, лакей с гадючьим жалом, высмеиватель злой моих отцовских жалоб, — будь проклят! (В. Гюго, “Король забавляет ся”, пер. с фр. П. Антокольского).

Ударять себя по голове — 'ум':

Кружицкий (ударяя себя карандашом по лбу). Да, так, правда. Умно, умно. У вас есть тут, молодой человек”. (А. Островский, “На всякого мудреца довольно простоты”);

Я чувствую: вот тут есть кое-что, — сказал я, постучав себя пальцем по лбу, — и если бы вы согласились ссудить мне сто пятьдесят тысяч, необходимые для покупки конторы, я в десять лет расплатился бы с вами. (0. де Бальзак, “Гобсек”, пер. с фр. Н. Немчиновой).

Та же кинема — 'безумие':

“Черт возьми! — продолжал он почти вслух, — говорит со смыслом, а как будто... Ведь и я дурак! Да разве помешанные не говорят со смыслом? А Зосимов-то, показалось мне, этого-то и побаивается! — Он стукнул пальцем по лбу. — Ну что, если... ну как его одного теперь пускать? Пожалуй, утопится... Эх, маху я дал! Нельзя!” И он побежал назад, вдогонку за Раскольниковым, но уж след простыл. (Ф. Достоевский, “Преступление и наказание”).

Лорд Кавершем. Что это с ними, а? Тут что-нибудь? (Постукивает себя пальцем по лбу.) Идиотизм? (0. Уайльд, “Идеальный муж”, пер. с англ. О. Холмской).

Плакать — 'горе':

Ярославна рано плачет в Путивле на забрале, приговаривая: “Светлое и трижды светлое солнце! Всем ты тепло и прекрасно; зачем, владыка, простерло ты горячие свои лучи на воинов моего лады? В поле безводном жаждою им луки скрутило, горем им колчаны заткнуло?” (“Слово о полку Игореве”, пер. с древнерус. Д. Лихачева);

— Почему ты плачешь? — спросил прохожий мальчишку.

— Мама дала мне лев, а я его потерял.

— Вот тебе лев, только не плачь.

Мальчишка взял лев и заплакал еще горше.

— Ну, что ты опять заревел?

— Как что? Если бы я не потерял мамин лев, то у меня сейчас было бы два лева! (“Габровские анекдоты”, пер. с болг. Ю. Жанова). _

Та же кинема — 'радость':

Аня. Пройдемте здесь. Ты, мама, помнишь, какая это комната? Любовь Андреевна (радостно, сквозь слезы). Детская! (А. Чехов, “Вишневый сад”).

Предводитель хора. Ликует сердце, слезы так и катятся”. (Эсхил, “Агамемнон”, пер. с древнегреч. С. Апта).

Есть значения, которые, казалось бы, не имеют в пределах одной кинемы антонимической пары. Но при расширении сферы наблюдения нередко оказывается, что в каком-то земном регионе такая антонимия есть.

Известна кинема Садиться — 'вызов', одним из вариантов которой является сидячая забастовка. Но вот антонимическое значение той же кинемы — 'поклонение':

Народы Индии и Океании выражают почтение по отношению к старшему тем, что садятся...*

Такая же пара антонимических значений в кинеме Плевать. Общеизвестное ее значение — 'вызов', малоизвестное — 'поклонение':

Во многих районах тропической Африки маски, предназначенные для участия в обрядах инициаций, получают плевок из разжеванных орехов кола: его делают лица, ответственные за проведение обряда. <...> Вообще говоря, считается, что плевок на священный, вотивный предмет создает между человеком и его невидимым партнером таинственную связь... (Б. Оля, “Боги тропической Африки”, пер. с фр. с. Брейдбард).

Обычно Пачкать означает 'пренебрежение', а тут наоборот — 'чествование':

Чтобы привлечь к себе внимание, они кидают друг в друга грязью. <...> Он (король — Э. А.) навсегда поселяется в пещере, называемой Алькасар, куда могут входить только четверо жрецов и двое рабов, которые ему прислуживают и натирают нечистотами. (X. Борхес, “Сообщение Броуди”, пер. с исп. М. Былинкиной).

Кинема Дергать за уши — 'наказание' трансформируется в данном варианте в 'чествование':

“И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война — мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?” Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашову и с легкой улыбкой, так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое-нибудь не только важное, но и приятное для Балашова дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами. Avоir l'orelle tiree par l'Empereur* считалось величайшей честью и милостью при французском дворе, (Л. Толстой, “Война и мир”).

*Ахманова 0. Указ. соч., с. 63. Быть выдранным за ухо императором - фр.

Этим свойством жестов, в отличие от слов, иметь в пределах одной кинемы два антонимических значения и объясняются столь удивляющие весь мир болгарские “да” и “нет”:

...В Болгарии, скажем, западным бизнесменам нужно постоянно помнить, что кивок головой означает отрицание, а покачивание головой — согласие, иначе на отказывающийся, как они думают, жест им будут еще подливать знаменитой своей крепостью сливовой ракии. (“Чтобы не попасть впросак”. — “Санди тайме мэгэзин”, Лондон; “За рубежом”, 1984, № 6).

Жестовый знак, как правило, объективнее словесного. Одной кинемой часто выражаются как “положительные”, так и “отрицательные” значения. Тут можно провести аналогию с положительными и отрицательными числами: разные числа +1 и -1 имеют одну и ту же абсолютную величину 1, хотя +1> -1 на 2; +2 и -2 имеют одну и ту же абсолютную величину 2, хотя +2 > -2 на 4 и т. д. Таким образом, кинема, сама по себе, без лексического значения, есть как бы абсолютный знак. И лишь конкретизированное значение кинемы, понимаемое из контекста, ставит ее в оценочной шкале нашего восприятия по ту или иную сторону от нуля, наделяя определениями “положительное” или “отрицательное”.

2-3. “Грамматика” жеста

Создание жестового словаря поставило ряд задач и лексикографического, методологического характера.

В процессе работы с кинемами стало ясно, что целесообразней отказаться от традиционного пути собственной, субъективной формулировки телодвижения, составляющего кинему. Это тем более можно было сделать, так как при данной структуре словаря кинема и так всесторонне описана в цитатах из различных литератур мира.

Однако такое многообразие создало и большую трудность: мешало расставить кинемы в словаре в самом удобном и универсальном — алфавитном порядке. А в альтернативе, что располагать по алфавиту — название кинемы или ее значение, — предпочтение отдано названию. О целесообразности подобного подхода пишет и О. Ахманова: “...Принятые в кинесике разные способы описания (в этом отношении кинесика следует традициям, установившимся в языкознании) идут в двух основных направлениях: от выражения к содержанию или от содержания к выражению. Например, можно начать с таких кинесических выражений, как быстрое движение вперед и назад правым указательным пальцем, движение правой руки вперед с поднятой кверху ладонью, похлопыванье указательным пальцем правой руки по правой ноздре, спиральное движение указательного пальца в районе правого полушария мозга, изгибание бровей или одной брови, кусание пальцев и т. д. Но можно также начать с перечисления тех содержаний, которые различными народами и в разных культурах выражаются этими способами, соответственно: обвинение, резкое неодобрение или угроза; порицание, недоверие; сильное сомнение в умственных способностях говорящего или, более того, просто указание на то, что передающий сообщение считает воспринимающего сообщение психически расстроенным или неполноценным... Думается, что в кинесике наиболее целесообразным является тот способ описания, который отправляется от выражения, потому что кинесические, в особенности паракинесические содержания, нередко являются настолько сложными и тонкими, что попытки формулировать их содержание в качестве первой стадии, с последующим разъяснением принятого для них выражения, представляют весьма существенные трудности”.*

Так как точность словесной формулировки кинем относительна, является в какой-то степени уже предметом стилистики, а также подчиняется потребностям систематизации, то “крещение”, называние кинем представляет собой непростую проблему. Но значения тоже указываются в словаре, а для этого их надо точно сформулировать. Например, автор одной цитаты считает, что кинема выражает злобу, автор второй — что точно такая же кинема выражает гнев, автор третьей — что она выражает ненависть. В подобных случаях представляется целесообразным выбирать наиболее обобщенное понятие, в приведенном примере — 'злоба^. И тут возникает неожиданный парадокс.

Дело в том, что, как известно, из-за многозначности слов лексический объем словесного языка — больше его номинального объема. Кинемы тоже бывают многозначными, как и слова, но в то же время, в отличие от слов, большинство их значений может быть выражено — каждое — множеством кинем. Из-за этого лексический объем кинесического языка оказывается не большим его номинального объема, как это можно было ожидать по аналогии со словесным языком, а меньшим. Например, 'благодарность' можно выразить кинемами Кивать, Кланяться, Обнимать, Падать ниц, Прикладывать руку к груди, Целовать и др. Таким образом для кинесики характерна не столько многозначность самих кинем, сколько многозначность их значений.

*Ахманова О. Указ. соч.. с. 50.

20 000 кинем картотеки оказались богатым материалом не только для лексикографической, но и для более углубленной, “грамматической” систематизации. С этой целью составлены списки кинем по признакам.

Наиболее плодотворный способ систематизации — разделение по органам.

Основной тип — это собственно жесты, движения различных частей тела, т. е. двигательные. І вид двигательных — ручные. “Мы ограничиваемся сейчас в основном наблюдениями над ручными жестами, хотя понимаем, что в акте коммуникации важны также движения головы, туловища, мимика лица, и все это нужно рассматривать в комплексе”, — пишут Л. Капанадзе и Е. Красильникова*. Ручные жесты включают несколько подвидов, первый из них — пальцевые (Ломать пальцы, Манить пальцем). “Люди, разговаривающие с азартом, только в крайних случаях двигают ногами, руками же всегда, — писал известный русский физиолог И. Сеченов, — явно, что рука скорее подвертывается для выражения мысли, чем нога. В руке, как в целом члене, кисть опять-таки имеет преимущество подвижности и частоты употребления перед прочими частями. В большинстве движений всею рукою пальцы движутся десять раз, а рука согнется в локте или повернется около продольной оси один раз. Стало быть, пояснить мысль, подобную разбираемой, движением пальца, и именно сгибанием как актом наиболее частым, в высокой степени естественно”**. Следующие подвиды: кистевые (Крутить рукой у головы. Ломать руки), в кистевые входит группа рукопожатных (Взявшись кистью за кисть, поднимать их над головой; Пожимать руку); локтевые (Направлять куда-либо локоть, Толкать локтем) и плечевые (Направлять куда-либо плечо, Пожимать плечами). II вид — ножные, с подвидами: ходовые (Метаться, Ходить по комнате) и беговые (Перебирать ногами, Подбегать к кому-либо). III вид — головные (Кивать, Направлять голову). 1У вид — туловищные (Дергаться, Поворачиваться спиной), включающие подвиды: поклонные (Наклоняться к кому-либо, Падать ниц) и сидельные (Подвигаться на сидении, Садиться на трон).

Другой тип — мимические жесты. В житейском смысле “жест” и “мимика” — понятия разные, однако в восприятии специалиста “...малейшее движение лица, бровей, глаз — что называется мимикой — есть в сущности жест”.

С мимическими жестами не надо путать головные, которые входят в тип двигательных. Голова выступает тут как один из органов тела: информационную роль играет лишь движение головы в целом (мимический жест может сопутствовать движению головы и может не сопутствовать). В мимике же участвует лицо, какими-то своими частыми в отдельности и в совокупности.

Мимические жесты делятся на следующие виды. І — лицевые (Корчить рожу, Морщиться). II — глазовые (Возводить очи к небу, Мерять взглядом). III — бровные (Поднимать бровь, Хмуриться). ІV — носовые (Тянуть носом, Сопеть). V — губные (Кусать губы, Оттопыривать губу), включающие подвиды: поцелуйные (Посылать воздушный поцелуй, Целовать руку) и плевательные (Плевать на кого-либо, Плевать на руки). VІ — зубные (Скрежетать зубами, Стискивать зубы). VІІ — языковые (Показывать язык, Щелкать языком).

^Капанадзе Л., Красильникова Е. Роль жеста в разговорной ре чи. - В кн.: Русская разговорная речь. - Саратов: 1970, с. 236. ^Сеченов И. Рефлексы головного мозга. - В кн.: Избранные про изведения. - М.: 1958, с. 136.

Трудную проблемы представляют собой так называемые ситуационные жесты, которые составляют третий тип, включая такие группы: І — бездейственные (Не замечать, Не подавать руки). II — уродующие (Брить, Выхолащивать).

^Федор Иванович Шаляпин, т. 1. - М.: 1960, с. 262. ^^Капанадзе Л., Красильникова Е. Жест в разговорной речи. - В кн.: Русская разговорная речь. - М.: 1973, с. 468.

Кроме систематизации по органу, жесты разделяются также по разновидности сигнала. Имитационные (Бить воображаемыми палочками, Браться за пульс) — в систематизации Л. Капанадзе и Е. Красильниковой эти жесты названы “изобразительными”: “При изображении часто выбирается наиболее выразительный элемент действия, который делается представителем всего действия. Например, в печатание на машинке входит целая серия действий, но изображается обычно лишь выстукивание пальцами”.** В нашей же систематизации изобразительные жесты, в отличие от имитационных, не имитируют действие, а изображают предмет (Складывать пальцы решеткой, Складывать руки рупором). Условные (Мигать, Показывать большой палец). Л. Капанадзе и Е. Красильникова называют их “жестами-символами”: “Для последних характерна наиболее условная связь между означаемым и означающим. Это связано с тем, что в отличие от изобразительного жеста, который несет в себе конкретное сообщение о конкретных внешних признаках предметов, жест-символ обычно имеет абстрактное содержание”.* По количеству участников: одиночные (Склонять голову, Топать ногами), парные (Обнимать, Пожимать руку) и коллективные (Качать кого-либо, Поднимать бокалы). По восприятию: зрительные (Засучивать рукава, Кланяться). Слуховые — известный советский лингвист Е. Поливанов называет их звуковыми: “Выражение “звуковой жест” требует пояснения. Под ним отнюдь не надо понимать жеста, сопровождаемого звуком, каким, например, является хлопанье дверью, топанье ногами о пол, скрежет зубами и пр., и пр. Слово “жест” употреблено в этом выражении условно — имеются в виду не жесты, а элементы устной речи (слова или части слов), роль которых в языке походит на роль жеста”.** На данном этапе развития кинесики представляется целесообразным другой подход. Дело в том, что многие жесты, наряду со зрительным сигналом, имеют также, хоть и в меньшей степени, звуковой сигнал: Биться головой о что-либо, Бросать шапку на пол. Тем не менее их принято все же считать кинемами. Но есть и такие паралингвистические элементы, в которых доля звукового сигнала б'ольшая, чем зрительного: Свистеть, Хрюкать (как сигнал человека, а не животного). И однако они тоже сопровождаются определенными жестами: при свисте вытягивают губы трубочкой, при хрюканьи характерно морщат нос, — а значит, в особых условиях, допустим, через стекло их можно не слыжать, но видеть как чистые кинемы. На этом основании, а также для паралингвис-тической широты словаря и такие, в какой-то мере неполноценные кинемы вошли в него. (Так что, хотя процент таких кинем и невелик, но благодаря им словарь выходит за рамки собственно кинесического, вторгаясь в сферу более всеохватывающего, не существующего пока — паралингвистического словаря). И, наконец, осязательные (Класть руку на кого-либо, Пинать). По сложности (Бить челом — возможно лишь через промежуточный жест Падать ниц; Посылать воздушный поцелуй — возможно лишь через промежуточный жест Целовать): “...в военном церемониале — порядок салютования: сначала стойка “смирно”, а затем отдача чести рукой. Обратный порядок в случае его гипотетического осуществления означал бы не почтение, а пренебрежение”*. И простые. По комплексности: комплексные кинемы, выполняемые комплексом движений частей тела и лица (Ерзать, Заглядывать в лицо), и конкретные. По месту, где сделан жест: местовые (Выходить вперед, Подниматься на возвышение) и неместовые. По наличию предмета: предметовые (Бросать в воздух шапки, Звенеть кошельком) и беспредметовые. По действенности: действенные и бездейственные (Не замечать, Не подавать руки).

*Капанадзе Л., Красильникова Е. Жест в разговорной речи. - В кн.: Русская разговорная речь. - М.: 1973, с. 468.

**Поливанов Е. Статьи по общему языкознанию. - М.: 1968, 0.295.

Теперь можно всесторонне охарактеризовать каждую кинему, как это делается при морфологической характеристике слова: Пожимать руку — рукопожатный (или зрительный, или слуховой), условный, парный, осязательный, простой, некомплексный, неместовый, беспредметовый, действенный; Щелкать пальцами — пальцевый, условный, одиночный, слуховой (или зрительный), простой, некомплексный, неместовый, беспредметовый, действенный и т. п.

*Волоцкая 3., Николаева Т., Сегал Д., Цивьян Т. тестовая коммуникация и ее место среди других систем человеческого общения. - В кн.: Симпозиум по структурному изучению знаковых систем. - М.: 1962 с. 73.

Глава 3. ДЕМОНСТРАТИВНОЕ БЕЗДЕЙСТВИЕ

3.1. Значение “не"

Отказ от кинемы имеет примерно такое же значение, что и частица “не” перед словом. Один из древнейших таких отказов связан, видимо, с кинемой Пожимать руку:

Не внимай пустому слуху, не давай руки твоей нечестивому, чтоб быть свидетелм неправды. (“Исход”, гл. 23, № 1).

Естественно, что редуктор пытается иногда сорвать отказ перципиента и добиться от него все-таки участия в кинеме:

Саннес (тронутый). Будьте счастливы, фрекен. (Хочет уйти.) Вальборг. Саннес, вашу руку! Саннес (останавливается). Нет, фрекен. Вальборг. Вы невежливы, я этого не заслужила! (Саннес порывается уйти; строго.) Саннес! Саннес (останавливается). Вы можете запачкаться о мою руку, фрекен! (Гордо выпрямляется.) Вальборг (овладев собой). Хорошо, пусть так, мы оскорбили друг друга. Но почему мы не можем друг друга простить? (Б. Бьернсон, “Банкротство”, пер. с норв. Ю. Яхниной).

А вот древний отказ от другой кинемы — Кланяться:

Мардохей приобрел такое влияние при дворе, что не склонял головы даже перед первым министром Аманом, а это был всемогущий вельможа, которого все боялись и при виде которого падали на колени. Один только Мардохей не падал перед ним на колени и не кланялся. Обуреваемый бешенством, Аман тем не менее чувствовал себя бессильным, ибо враг его пользовался личным покровительством царя. (3. Косидовский, “Библейские сказания”, пер. с пол. 3. Гессен, Ю. Мирской).

Этот жестовый конфликт между двумя советниками персидского царя — евреем Мардохеем и персом Аманом — чуть не привел к геноциду против всех евреев империи. И, когда удалось избежать геноцида, в память о таком радостном событии был учрежден праздник пасхи.

Приводим пример и более позднего отказа от кинемы Кланяться:

Достоевский уже не бывал у нас с тех пор, как Белинский напечатал в “Современнике” критику на его “Двойника” и “Прохарчина”. Достоевский оскорбился этим разбором. Он даже перестал кланяться и гордо и насмешливо смотрел на Некрасова и Панаева; они удивлялись таким выходкам Достоевского. (А. Панаева, “Воспоминания”).

Отказ от кинемы может стать даже орудием международной политики — в данном примере речь идет о кинеме Улыбаться:

Когда какое-нибудь высокопоставленное лицо наносит визит в Белый дом, администрация обязательно извещает фоторепортеров, чтобы запечатлеть, как президент лучезарно улыбается своему гостю. <...> На днях газетчики огорошили нас фотографией президента, не улыбающегося израильскому министру иностранных дел Ицхаку Шамиру. <...> Перед приездом Шамира президент провел совещание с советниками, ломая голову, как бы дать ему понять, что он недоволен Израилем. И решил... не дарить гостю своей улыбки на “подарке судьбы”. <...> Деятели из Белого дома допускали, что Шамир может не заметить “послания” президента. Поэтому многочисленные “компетентные, но анонимные источники” объяснили репортерам, что имел в виду Рейган, “аннулировав” улыбку. Таким образом, Шамир должен был понять, что означало ее отсутствие, хотя бы из газет”. (Р. Бейкер, “Фотодипломатия”. — “Нью-Йорк таймс”; “За рубежом”, 1982, № 35).

Бывало, что отказ от кинемы мог привести и к роковым последствиям. Так Каллисфен, племянник Аристотеля, был казнен за гордый отказ падать ниц перед Александром Македонским (см.: “Наука и религия”, 1975, № 9).

Иногда отказ от кинемы может выражаться не отсутствием кинесического знака, а его демонстративным прерыванием:

И она начала гладить его руку:

— Ах ты, мои дорогой.

Он отдернул руку.

— Да, я понимаю, ты сердит на меня. Только зачем ты тогда просил меня приехать? (К. Гамсун, “Странник играет под сурдинку”, пер. с норв. С. Фридлянд).

Бывают случаи отказа от кинемы и с вполне добрыми намерениями:

Или, для развлеченья,

Оставя книг ученье,

В досужный мне часок

У добренькой старушки

Душистый пью чаек;

Не подхожу я к ручке,

Не шаркаю пред ней;

Она не приседает,

Но тотчас и вестей

Мне пропасть наболтает.

(А. Пушкин, “Городок”).

Отказ от кинем Целовать руку — 'приветствие', Шаркать — 'приветствие' (редуктор — автор, перципиент — “добренькая старушка”) и Кланяться — 'приветствие' (редуктор — “добренькая старушка”, перципиент — автор) подчеркивает простоту, благородство их отношений.

А тут с добрыми намерениями отказался от кинемы царь:

Вошли Бровкин, Свешников и пятеро новгородских купчиков — эти мяли шапки, испуганно мигали. Петр не позволил целовать руку, сам весело брал за плечи, целовал в лоб, Бровкина — в губы. (А. Н. Толстой, “Петр І“).

Отказавшись от кинемы Целовать руку — 'поклонение' в качестве перципиента, царь предпочел взять на себя роль редуктора в кинемах Класть руку на кого-либо — 'дружба', Целовать — 'чествование'. Тем самым царь проявил высокое уважение к своим посетителям.

Когда же опасаются отказа от кинемы, а отказа не происходит, это дает редуктору уверенность в согласии перципиента с кинемой:

— Соооня! одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из-за фантазии! — говорил Николай, взяв ее за руку.

Соня не вырывала у него руки и перестала плакать. (Л. Толстой, “Война и мир”).

Отсутствие отказа перципиента от кинемы Брать за руку — 'любовь' дало редуктору уверенность в том, что не будет отказа и от более сильной кинемы Целовать — 'любовь':

Он притянул ее к себе и поцеловал. (Там же).

Впрочем, иногда отказ от кинемы может носить до смешного утилитарный характер:

На представлении “Меропы” одна из зрительниц не пролила ни слезинки. В ответ на недоумение своих знакомых она сказала: “Я с охотой поплакала бы, но мне предстоит сегодня званый ужин”. (Шамфор, “Мысли и максимы” пер. с фр. Ю. Корнеева, Э. Липецкой).

3-2. Отказ от тоста

Нетерпимость пьющих

Я — человек непьющий и в то же время общительный. И вот сочетание этих двух качеств является источником постоянных трудностей для меня: отказ от тоста грозит как минимум недовольством пьющих, как максимум — всерьез испорченными отношениями.

Почему же пьющие так нетерпимы к нам, непьющим? Я долго не мог найти ответа на этот вопрос, и вдруг он пришел с совершенно неожиданной стороны.

В Картотеке межнациональных жестов — десятки описаний кинемы Поднимать бокал, а также близких к ней: Смешивать кровь, Поить и Трапезничать. Как всякий семиотический знак каждая из этих кинем несет вполне определенную информацию. Какую же?

Смешивать кровь.

Сначала существовала кинема Смешивать кровь:

Тацит сообщает, что у некоторых варварских королей был такой обычай: два короля, чтобы скрепить заключенный между ними договор, плотно прикладывали одну к другой ладони своих правых рук, переплетая вместе узлом большие пальцы; затем, когда кровь сильно приливала к кончикам туго стянутых пальцев, они делали на них надрез и слизывали друг у друга брызнувшую кровь. (М. Монтень, “Опыты”, пер. с фр. Ф. Коган-Бернштейн).

Введя в свое тело кровь друг друга, они как бы становились кровными братьями, — что более определенно подтверждается из другого источника:

Басога в Центральной Африке полагают, что дух срубленного дерева может поразить смертью вождя и его семью. Для того, чтобы предотвратить это несчастье, прежде чем повалить дерево, они обращаются за советом к знахарю. Если этот специалист дает разрешение приступить к рубке, лесоруб, во-первых, жертвует дереву домашнюю птицу или козу; во-вторых, после нанесения первого удара топором он высасывает из надреза дерева немного сока: таким образом он братается с деревом, подобно тому, как двое людей становятся братьями, высосав друг у друга немного крови. (Дж. Фрэзер, “Золотая ветвь”, пер. с англ. М. Рыклина).

Древний жест Смешивать кровь жив и сейчас:

Утверждается, что он по традиции неаполитанских мафиози надрезал палец и смешивал свою кровь с бандитами из НКО. (М. Ильинский, “Что показал процесс в Неаполе”. — “Известия”, 23 сентября 1985 г.).

А вот пример даже массовой продукции на эту тему:

Оригинальный образец почтения к писателю придумал водочный завод Бекмана: он выпустил в продажу бутылки с водкой, изображающие бюст Тургенева. Таким образом, человек, который был не в состоянии вычитать что-нибудь у великого писателя, может нюне выпить из него водки”. (М. Горький, “Маленький фельетон”).

Иначе говоря: любому желающему предлагалось “побрататься” с Тургеневым, введя в себя как бы символ его крови. Оскорбительный для писателя символ!

А вот более “глобальный” вариант подобного символа:

Р. Ганди во время пребывания в Париже в прошлом месяце поднял церемониальный кубок с водой из Ганга и вылил ее в Сену... (“Воды великого Ганга будут чистыми”. — “За рубежом”, 1985, № 32).

Вода Ганга символизирует тут “кровь Индии”, а вода Сены — “кровь Франции” (называют же реки — “артериями страны”!).

Поить.

Введение в себя жидкости как символа чужой крови посредством кинемы Поить может стать знаком не только братства, но и любви:

— Ах, обождите, — говорит

Она ему, и вот бежит

К своей избушке, кружечку приносит,

Приветливо ему ее подносит

И ласковой улыбкою дарит.

Сосуды видел он из яшмы и агата,

Блестящим золотом покрытые богато,

Что ревность мастера искусно создала;

Но нет, не так мила краса их дорогая,

Как эта кружечка простая,

Которую ему пастушка принесла.

(Ш. Перро, “Гризельда”, пер. с фр. С. Боброва).

А вот жест умирающего поэта:

Пушкин открыл глаза, догадался, улыбнулся и спросил стакан воды. Жуковский подал.

— Нет, друг, — сказал Пушкин, — пусть последнее питье подаст мне жена.

Она вошла, стала на колени у изголовья и подала воду: Пушкин выпил, улыбнулся и поцеловал ее. (И. Станкевич, письмо Л. Бакуниной).

И тот же жест — в повести советских писателей:

Он стоял над нею и открыто разглядывал ее, а она смотрела на него сверху вниз, понимающе усмехаясь, а потом поднесла стакан к губам и сделала несколько глотков.

— Хочешь? — сказала она, облизывая губы, и, подождав ровно столько, чтобы двусмысленность дошла до него, протянула ему стакан. (А. и Б. Стругацкие, “Пикник на обочине”).

Трапезничать.

Единение может выражаться и более “широкой” кинемой — Трапезничать (т. е. есть и пить). Ведь человек состоит из того, что он съел и выпил, как считали древние, и поэтому общая трапеза превращала тела людей в тела братьев. Кроме того, она гарантировала отсутствие в пище яда; считалось также, что возможное колдовство недруга над отходами пищи (кожурой, каплями и т. п.) может навести порчу на едока — общая же трапеза, делая общими и эти отходы пищи, как бы уравнивала безопасность братавшихся:

— Ты, что ж, отравы боишься? — спросила старуха. — Погляди, я разрежу яблоко на две половинки: румяную съешь ты, белую я.

А яблоко было сделано так хитро, что только румяная его половинка была отравленной. Захотелось Снегурочке отведать прекрасного яблока, и когда она увидела, что крестьянка его ест, девочка не удержалась, высунула из окошка руку и взяла отравленную половинку. Только откусила она кусок, как тотчас упала замертво наземь. (Я. и В. Гримм, “Снегурочка”, пер. с нем. Г. Петникова).

В этом эпизоде старуха коварно симулировала общую трапезу, чтобы подсунуть Снегурочке заранее отравленную половинку яблока.

...Связи, возникающие через совместное принятие пищи, окружаются в первобытном обществе ореолом святости. Принимая участие в совместной трапезе, двое людей на деле дают залог доброго расположения друг к другу; один гарантирует другому, что не будет злоумышлять против него; ведь совместная еда физически объединила их и всякий вред, причиненный сотрапезнику, рикошетом с той же силой ударит по злоумышленнику. Строго говоря, симпатическая связь длится ровно столько времени, сколько переваривается пища в желудках договорившихся сторон. В силу этого заключенный путем совместной трапезы союз (covenant) менее торжественен и прочен, чем союз, достигнутый через перемешивание крови: ведь пролитая кровь связывает на всю жизнь. (Дж. Фрэзер, указ. соч.).

По Библии, первой общей трапезой был эпизод с деревом познания добра и зла, когда Еве, по наущению Змея, захотелось вкусить запретного плода:

И увидела жена, что дерево хорошо для пищи и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его, и ела; и дала также мужу своему, и он ел. (“Бытие”, гл. 3, № 6).

Думается, что значение этого эпизода для Адама и Евы было не только в том, что “дерево хорошо для пищи” и “дает знание”, но и в том, что общая трапеза породнила их.

Любопытна в этом смысле этимология русского фразеологизма “с ним каши не сваришь”:

Арабский путешественник и писатель Ибн Фадлан (начало Х в.) отмечал, что у руссов есть обычай при заключении мирного договора варить кашу, которую должны съесть вожди враждующих племен. Отсюда и пошло: каши не сваришь — не сговоришься. (И. Ковалев, “Каша”. — “Наука и религия”, 1987, № 7).

Принеся в жертву священное животное, первобытные люди ели его мясо и тем самым приобщались к Богу. Те народы, у которых существовал обычай каннибализма, вовсе не отличались, как принято думать, особой жестокостью — просто в их религиозном восприятии считалось, что, съев врага (или своего же отца, вождя), они впитали в себя его силу (из мяса), храбрость (из крови) и мудрость (из мозга):

Сжирают сырыми трупы высших жрецов и королей, дабы впитать в себя их достоинства. Я попрекнул иеху этим обычаем, но они похлопали себя по рту и животу, желая, наверное, показать; что мертвые — тоже пища, или, хотя для них это слишком сложно, что все, нами съедаемое, в конечном счете обращается в плоть человеческую. (X. Борхес, “Сообщение Броуди”, пер. с исп. М. Былинкиной).

Распространен был обычай делать себе чашу из черепа убитого врага (опять-таки — чтобы впитывать в себя его мудрость). С ритуальным значением чаши из черепа связана любопытная история, которая произошла с известным советским этнографом Г. Цыбиковым.

Он был первым представителем европейской науки, рискнувшим проникнуть во главе экспедиции в Тибет. Нетерпимые к иностранцам, ламы намеревались уже, по своему обыкновению, приговорить его к смерти — но вдруг заметили, что череп его относится к тому редкому типу, из которого изготовляется тибетский священный сосуд. Это и спасло Цыбикова: он благополучно завершая экспедицию, вернулся в Россию и дожил до старости. А когда он умер и его похоронили (по местному обычаю — уложив сначала тело на деревянную подставку), то на следующий день тело оказалось обезглавленным! Значит, кто-то, по заданию лам, терпеливо ожидал все эти годы его естественной смерти — и украл голову для изготовления священного сосуда (при насильственной смерти череп утерял бы свое сакральное качество).

На вооружении религии.

В ритуалах Древней Индии важное место занимал опьяняющий напиток сома:

Мы выпили сому, мы стали бессмертными, мы достигли света, мы нашли богов. (“Ригведа”, пер. с санскрита Т. Елизаренковой).

В Древней Греции и Древнем Риме поклонялись богу растительности, плодородия и виноградарства Дионису, он же — Вакх, Бахус (греч. bakcos — шумный/:

В жертву Дионису приносили козла или зайца, вино, смешанное с водой. (“Словарь античной мифологии”. — Киев: Наукове думка, 1985).

Широко использовалось вино в ритуалах иудаизма, а затем — и христианства. Каноническим примером единения через общую трапезу стала Тайная вечеря, на которой Христос освятил хлеб и вино:

Иисус же продолжал:

— ...Я жаждал насладиться этой трапезой с вами — пусть же еда и чаша пойдут по кругу — закрепим здесь союз нашей дружбы.

И по обычаю восточных народов — подобно тому как еще в наши дни арабы освящают союз нерушимой дружбы тем, что едят от одного хлеба и пьют из одной чаши, — он преломил хлеб и дал каждому из них, а после еды пусти по кругу чашу. (Гегель, “Жизнь Иисуса”, пер. с нем. М. Левиной).

После того, как Христос причастил таким образом учеников (сделал своей частью), они стали, по церковной терминологии, “стелесниками” Христа, “участниками божественного естества”. На основании этого эпизода, ІІ Никейский собор в 787 г. официально утвердил обряд евхаристии, по которому христиане вкушают причастие, состоящее из хлеба и вина, символизирующих тело и кровь Христовы.

На эту тему существует такая, несколько кровожадная, на мой взгляд, легенда:

Умилял Ренату рассказ, как... святой Ютте, в Тюрингии, явился сам Христос, позволил ей прижать уста к своему прободенному ребру и сосать пречистую свою кровь. (В. Брюсов, “Огненный ангел”).

Однако для фанатично верующей Ренаты в данном эпизоде нет ничего кровожадного — просто святая Ютта удостоилась того, что причастилась, так сказать, к первоисточнику.

Легкое опьяняющее действие небольшого количества вина способствовало возникновению у верующего состояния религиозного экстаза, и большинство религий охотно использовали его в своих обрядах. Но привыкание к опьянению оказалось коварным: организм требовал все большего количества и все более крепких алкогольных напитков, а это, в свою очередь, подрывало физическое и социальное здоровье людей. Поэтому мусульманство, возникшее на полтысячелетия позже, чем христианство, отказалось от использования в своих обрядах вина и вообще запретило употреблять алкогольные напитки. В сегодняшней Саудовской Аравии, например, запрет на алкогольные напитки касается даже иностранцев:

Посла Соединенных Штатов предупредили, что впредь американским гражданам, арестованным за употребление алкогольных напитков, не удастся отделаться условными приговорами. Нарушителей закона будут наказывать сорока ударами плетью. За последние несколько недель по меньшей мере шесть американцев уже “познакомились” с плетью. (Д. Тиннин, “Непокорный нефтяной джин Саудовской Аравии”. — “Форчун”, Нью-Йорк; “За рубежом”, 1980, № 20).

Тем не менее в мусульманских странах получило особое распространение еще более коварное ритуальное средство со значением 'единение' — наркотики:

Сегодня самой прибыльной культурой является кат — наркотическое растение, жевание листьев которого вошло в привычку у большинства йеменцев. В демократическом Йемене почти повсеместно употребление ката запрещено в течение рабочей недели. В Северном Йемене он все еше — часть повседневного быта, одновременно и радость, и проклятье. Вскоре после полудня вся страна прекращает работу, по мере того как мужчины начинают покупать связки листьев, а затем собираются с друзьями для товарищеского ритуала жевания. (Т. Аберкромби, “Через Южную Аравию по древнему “пути благовоний”. — “Нзшнл джиогрэфик”, Вашингтон; “За рубежом”, 1986, № 2).

Аналогична семиологическая роль (со значением 'единение') и у сравнительно более “легкого”, но зато, увы, и значительно более распространенного наркотика — табака:

Когда вода в нем хрипло забулькала и от едкого дыма рубленых кореньев и листьев индийского табака у Гуль Моманда выступили слезы на глазах, он протянул Ивану трубку, предварительно обтерев ладонью мундштук. Затянувшись один раз, Виткевич возвратил кальян Гуль Моманду. Так полагалось поступать в обращении с самыми большими друзьями. (А. Горбовский, Ю. Семенов, “Без единого выстрела, из истории русской военной разведки”).

Таким образом, и алкогольные напитки, и наркотики, и табак воспринимаются “общественным сознанием” тех, кто их употребляет, как предмет ритуальной трапезы. А привыкание и злоупотребление этим предметом — лишь “непредвиденный”, побочный эффект, разросшийся со временем в острейшую социальную проблему.

Поднимать бокал.

Древние кинемы Смешивать кровь, Поить и Трапезничать в подавляющем большинстве случаев слились сейчас в деяние, которое в обиходе называют выпить и закусить, а в коммуникационном смысле выражают кинемой Поднимать бокал.

Хотя сотрапезники и знают, по какому поводу они в данный момент собрались, но для торжественности один из них встает, поднимает бокал и провозглашает тост, представляющий собой формулировку значения коллективного жеста (англ. toast — поджаренный ломоть хлеба; М. Фасмер в своем “Этимологическом словаре русского языка” сообщает, что тост как застольная речь появился так: “в Англии перед человеком, который должен был выступить с речью, ставили стакан и поджаренный ломоть хлеба”).

После тоста часто еще чокаются:

— А чокаться-то можно ли? — испугалась Варвара.

— Можно, можно, мы не на поминках. (В. Распутин, “Последний срок”).

Высшая степень братания совершается кинемой Пить на брудершафт (нем. bruderschaft — братство), при котором, продев руку сквозь согнутую руку товарища, каждый пьет свой бокал:

Пили с мужиками на брудершафт, сидя на скирдах. (И. Ильф, Е. Петров, “Золотой теленок”).

Жест завершается поцелуем. Побратавшиеся брудершафтом, навсегда переходят на “ты”.

Многозначность жеста.

'Единение' в качестве первоначального значения кинемы Поднимать бокал со временем расчленилось на ряд подзначений. Приводим — по Картотеке межнациональных жестов — краткий словарик этих подзначений.

'Благодарность':

А вскоре в Норогане состоялся сход, на котором было принято историческое для села решение из пяти пунктов. Во-первых, запрещалось угощать трактористов. Об этой, по-своему привилегированной части жителей села надо сказать особо. Тринадцать их было в Норогане, и двенадцать, мягко говоря, злоупотребляли. А без трактора в селе никуда! И сено подвезти, и лед с озера для питья, и дрова. Плата известная: бутылка да угощенье. Притихла Норогана, когда рабочий Михаил Иванович Борисов не поставил традиционную бутылку трактористу: ругань “обиженного” слышала вся деревня. Но Борисов выстоял. (О. Бородин, “Вариант Нороганы”. — “Известия”, 28 января 1986).

'Вечная память':

И эта любовь, и знание гор послужили доброму делу Родины, когда тысячи сванов — и среди них ушгульцы — встали на защиту от врага горных перевалов. Свидетельство их ратных дел — небольшой мемориал. У цоколя памятника всегда стоит вино: “Путник, остановись, помяни добрым словом...” (М. Капустин, Г. Лебанидзе, “Дорога на крышу Европы”. — “Правда”, 5 сентября 1980).

'Встреча':

— А пока выпьем за нашу встречу!

Мы чокнулись. (И. Думбадзе, “Белые флаги”, пер. с груз. 3. Ахвледиани).

'Горе':

Такую горечь горьким и запить. (В. Даль, “Пословицы русского народа”).

'Дорога':

На другой день Гаргантюа, его наставник Понократ со своими слугами, а также юный паж Эвдемон выпили на дорожку как полагается и тронулись в путь. (Ф. Рабле, “Гаргантюа и Пантагрюэль”, пер. с фр. Н. Любимова).

'Дружба'

Выпиваем чередой сто кувшинчиков вина. (“Ночлег с друзьями”, пер. с кит. Э. Балашова).

'Здоровье':

Старик. <...> Вот полный доверху стакан, и сколько капель в нем вина, пусть столько же счастливых дней вам Бог прибавит к жизни всей. Фауст. Желаю здравья вам в ответ в теченье столь же многих лет. (Гете, “Фауст”, пер. с нем. Б. Пастернака).

'Клятва^:

Привели жертвенного вепря. Люди возлагали на него руку и давали обеты, выпивая обетную чашу. (“Старшая Эдда”, пер. с древнеангл. А. Корсуна).

'Любовь':

Страшно видится, а выльется — слюбится. (В. Даль, указ. соч.).

'Победа'

В 0 часов 50 минут 9 мая 1945 года заседание, на котором была принята безоговорочная капитуляция немецких вооруженных сил, закрылось. Потом состоялся прием, который прошел с большим подъемом. Открыв банкет, я предложил тост за победу антигитяеровской коалиции над Фашистской Германией. (Г. Жуков, “Воспоминания и размышления”).

^Поклонение':

Черепа убитых медведей висят в домах айнов на почетных местах; их устанавливают также на священных столбах, находящихся снаружи. Обращаются с этими черепами весьма почтительно: совершают в их честь возлияния пивом из проса и опьяняющим напитком саке, именуют их “божественными хранителями” и “дорогими божествами”. (Дж. Фрэзер, указ. соч.).

'Примирение':

Итак, все раздоры были прекращены: Панург и купец протянули друг другу руку и в знак полного примирения с отменным удовольствием хлопнули винца. (Ф. Рабле, указ. соч.).

'Чествование':

Мне довелось познакомиться с киноартистом евреем Гансом Мозером, пользовавшимся большой популярностью среди немецких кинозрителей. Во время поездки иностранных корреспондентов в Вену нам предложили на кинофабрике просмотреть новый фильм, в котором Ганс Мозер исполнял роль таможенного чиновника. После обеда с участием Ганса Мозера, за талант которого я поднял тост, он подошел ко мне и крепко пожал руку, а затем сказал, отводя меня от стола, что это, вероятно, его последняя роль и он ищет возможности выбраться в Америку. (И. Филиппов, “Записки о Третьем Рейхе”).

Звуковое оформление

Нельзя сказать, чтобы люди не понимали тех моральных издержек, которыми зачастую чревато возлияние. Например, представители некоторых африканских племен стыдятся, чтобы их видели в такой момент:

Однажды собственный сын вождя, мальчик двенадцати лет, по оплошности застал его за питьем. Отец незамедлительно приказал пышно одеть, на славу угостить, а затем... четвертовать его и носить части тела по городу с объявлением, что он видел правителя за питьем. Когда правитель имеет желание выпить, ему приносят чашу с вином. Виночерпий держит в руке колокольчик и, как только он передал чашу правителю, отворачивается от него и звонит в колокольчик; при этом все присутствующие распластываются ниц на земле и пребывают в этом положении до тех пор, пока правитель не допьет вино. (Дж. Фрэзер, указ. соч.).

К звуковому оформлению добавляется и угроза оружием в адрес недобрых духов:

В этом регионе вождь при каждом глотке пива обычно звонит в колокольчик; и в то же мгновение стоящий перед ним туземец потрясает копьем для того, “чтобы удержать в страхе духов, которые могут прокрасться в тело старого вождя тем же путем, что и пиво. (Там же).

Впрочем, звуковая сигнализация о королевском возлиянии встречалась и в Европе:

Гамлет. Король не спит и пляшет до упаду, и пьет и бражничает до утра. И чуть осушит новый кубок с рейнским, об этом сообщает гром литавр, как о победе. (В. Шекспир, “Гамлет”, пер. с англ. Б. Пастернака).

Как стать недругом.

Тем не менее традиция жестов Трапезничать и Поднимать бокал предусматривает, что отказаться от них просто так нельзя — отказ может вызвать жестокую обиду:

В вопросе о потреблении евреями некошерного мяса зачастую существенную роль играли соображения элементарной вежливости во взаимоотношениях с людьми. Апостол Петр, например, посчитал просто неприличным отказаться, когда новообращенный в христианскую веру римский сотник Корнелий пригласил его разделить трапезу с ним, его родными и домочадцами. <...> Их глава, “брат Господень” Иаков, ортодоксальный формалист в вопросах иудаизма, не соглашался ни на какие уступки в этом отношении, не понимая, что Петр и Варнава, посещавшие дома “эллинистов” в Антиохии, не могли не садиться за стол со своими новообретенными последователями, которые не видели ничего зазорного в потреблении “языческого” мяса, отказ же от совместной трапезы, несомненно, восприняли бы как обиду. (3. Косидовский, “Сказания евангелистов”, пер. с пол. Э. Гессен).

Иногда отказ от совместной трапезы воспринимался как измена:

Прежде всего в каждой местности будут совместные трапезы, в которых все будут сообща столоваться. Кто без распоряжения должностных лиц или без вящей необходимости не будет в этом участвовать хотя бы только один день или отлучится на ночь, и пятеро обнаружат это, они, записав его имя, выставят на площади как имя нарушителя обязанности стража порядка. Он подвергнется посрамлению как человек, изменивший в своем деле государству; любой, кто пожелает, сможет невозбранно наказать его палочными ударами. (Платон, “Законы”, пер. с древнегреч. А. Егунова).

Вот аналогичное восприятие отказа от совместной трапезы, но уже на материале русской истории:

— Максим не пил ни вина, ни меду, — заметил злобно царевич. — Я все время на него смотрел, он и усов не омочил!

Малюта взглянул на царевича таким взглядом, от которого всякий другой задрожал бы. Но царевич считал себя недоступным Малютиной мести. Второй сын Грозного, наследник престола, вмещал в себе почти все пороки отца, а злые примеры все более и более заглушали то, что было в нем доброго. Иоанн Иоаннович уже не знал жалости.

— Да, — прибавил он, усмехаясь. — Максим не ел и не пил за обедом. Ему не по сердцу наше житье. Он гнушается батюшкиной опричниной! (А. К. Толстой, “Князь Серебрянный”).

А тут отказ от совместного возлияния мог бы быть воспринят даже как объявление войны:

До-би-га-ри учтиво предложил мне разделить с ним чашу и пить первым. Я сделал глоток. Не люблю я итуа, но отказаться не мог. Тем самым я чудовищно оскорбил бы всех присутствующих и прежде всего — моего нового брата, который все устроил и угощал нас. Вообще отказ пить и есть у энгвера (индейское племя в Южной Америке — Э. А.) почти равносилен объявлению войны. (Г. Даль, “Последняя река”, пер. с швед. Л. Жданова).

О таком восприятии отказа предупреждают и современные специалисты по правилам хорошего тона:

Вы можете отказаться пить еще, если чувствуете, что вам это может повредить, но не выпить стакана при провозглашении тоста было бы оскорблением. (Ю. Орлик, Э. Крижан, “Как вести себя” пер. с серб. В. Андрусовой).

Чей-либо отказ воспринимается остальными тоже как жест, но с отрипательным значением — как слово, перед которым стоит отрицательная частица “не”. А противоположное значение для друг — увы, недруг!

И все равно немало находится людей, которые решительно сопротивляются стадному чувству коллективных возлияний:

Я был избран тамадой. И вот поднимаю тост за именинника. И отставляю фужер с шампанским в сторону. Что случилось? В чем дело? Как искренне, как дружно смеялись все — и гости, и юбиляр, когда я торжественно объявил, что не выпиваю ничего и никогда. Всерьез это никто не воспринял. Горько вспоминать, но в тот в общем хороший вечер дело едва не дошло до скандала. Не сдавался я (представляете, какой был соблазн махнуть рукой на эту “глупую затею” и вместе со всеми пить?), не сдавались и изрядно подгулявшие друзья. (С. Федорченко, “Бросить — не самое трудное”. — “Литературная газета”, 26 июня 1985).

Что пьют.

Итак, канонада от звона бокалов, которую homo sapiens XX века устраивает все чаще и чаще, порождена в своей основе в общем-то не низменным побуждением пьянства, а наоборот — несет в себе древний благородный символ единения. Пьянство — лишь извращение, которое паразитирует на этом благородном символе.

Древние греки пили натуральное виноградное вино — иначе просто нельзя было сохранить сок на зиму, — да и то разбавляли его в три раза водой: пить неразбавленное вино считалось неприличным:

Демея. <...> Девицы твоего пошиба, милая, на десять драхм живут, бегут без памяти на пир и пьют вино неразведенное себе на гибель... (Менандр, “Самиянка”, пер. с древнегреч. А. Ларина).

Разбавляли вино и позже — например, таким пил его французский король Людовик ХІV:

Если король пожелает что-нибудь выпить, виночерпий восклицает:

— Питье для короля!

Преклонив предварительно колено перед монархом, он отправляется к шкафчику, где смотритель винных погребов передает ему поднос с двумя хрустальными графинами: в одном вино, в другом вода. После еще одного поклона виночерпий вручает поднос уполномоченному на то камергеру, который наливает несколько капель вина и воды в свой бокал, пробует на вкус получившуюся смесь и возвращает поднос виночерпию. Только после этой торжественной процедуры король может утолить жажду. (И. Рат-Вег, “Из истории человеческой глупости”, пер. с англ. Б. Колтового. — “Наука и жизнь”, 1968, № 1).

Вообще Поднимать бокал не обязательно было с вином или водкой. В Древней Руси, например, популярен был более питательный напиток:

Дела давно минувших дней,

Преданья старины глубокой.

В толпе могучих сыновей

С друзьями, в гриднице высокой

Владимир-солнце пировал;

Меньшую дочь он выдавал

За князя храброго Руслана

И мед из тяжкого стакена

За их здоровье выпивал.

(А. Пушкин, “Руслан и Людмила”).

А вот что пили в средневековой Японии:

Ваки (сидя на прежнем месте, поднимает вверх веер, изображая готовность исполнить приказ).

— Всегда к вашим услугам, — и Бэнкэй подносит чашу Сидзуке. — Так пейте напиток долголетия — росу, впитавшую целительные соки чудесной хризантемы. Пусть в пути сопутствуют нам радость и удача. (Нобумицу, “Бэнкэй на корабле”, пер. с яп. Т. Делюсиной).

Большую популярность приобрел во многих странах чай:

Чаепитие — ритуал, обязательный при встречах в Индии. Чашка чая — своего рода символ, соединяющий людей в дружеское кольцо. (В. Сидоров, “Рукопожатие на расстоянии”).

А это — брудершафт лимонадом:

Сын и мать, уже при мне, выпили на брудершафт: тридцатишестилетний с пятидесятишестилетней — чокнулись, как сейчас вижу, коктебельским напитком ситро, т. е. попросту лимонадом. (М. Цветаева, "Живое о живом”).

Используется в ритуалах и такой, “детский” напиток, как молоко:

Когда негры племени ваджага (Восточная Африка) желают заключить договор, договаривающиеся стороны, сев на землю, ставят между собой чашу с молоком или с пивом и, произнеся над напитком заклинания, отхлебывают глоток молока или пива, после чего сплевывают выпитое друг другу в рот. Когда на этот ритуал не хватает времени, оба участника просто плюют в рот друг другу, что с равным успехом скрепляет соглашение. (Дж. Фрэзер, указ. соч.).

В последнее время даже народы, традиционно пьющие алкогольные напитки, все чаще заменяют их безалкогольными. Приведем, например, сообщение из США:

— Времена, когда люди приходили в бар, чтобы выпить, миновали, — признает Джейри Беккер, представитель объединения производителей спиртных напитков. — Сегодня главная цель посетителей — общение, и они все чаще ограничиваются кока-колой или минеральной водой. (“Спиртное в “опале”. — “Прессе”, Вена; “За рубежом”, 1986, № 13).

И, наконец, вот с чем поднимают чашу в современной фантасмагории:

В тот момент что-то сверкнуло в руках Азазелло, что-то негромко хлопнуло как в ладоши, барон стал падать навзничь, алая кровь брызнула у него из груди и залила крахмальную рубашку и жилет. Коровьев подставил чашу под бьющуюся струю и передал наполнившуюся чашу Воланду. Безжизненное тело барона в это время уже было на полу.

— Я пью ваше здоровье, господа, — негромко сказал Воланд и, подняв чашу, прикоснулся к ней губами. (М. Булгаков, “Мастер и Маргарита”).

В этом примере жест Поднимать бокал восходит по содержимому бокала к своему древнему предшественнику — жесту Смешивать кровь.

Да здравствует разум!

Как человек непьющий, но много настрадавшийся от нетерпимости пьющих, сам я предпочитаю тем не менее быть терпимым и безропотно участвую в коллективном жесте Поднимать бокал. Но вот что пить и сколько — это уж, извините, не регламентировано самой логикой коллективного жеста, это уж, извините, мое личное дело.

Необходимо развенчать вульгарную реплику, а иногда даже скандирование:

— Пей-до-дна!

— Пей-до-дна!

Помните басню И. Крылова “Демьянова уха”?

— Я три тарелки съел.

— И, полно, что за счеты: лишь стало бы охоты, — а то во здравье: ешь до дна!..

Существует еще такая псевдонародная мудрость:

— Пусть у тебя будет столько лет горя, сколько останется капель в бокале...

И ведь при всем этом не пить — вполне в русской традиции:

Пить до дна — не видать добра; Кто чарку допивает, тот веку не доживает. (В. Даль, указ. соч.);

Чокаются. Нина Александровна немного отпивает, ставит бокал и садится. (А. Островский, “Женитьба Белугина”).

Можно и просто Поднимать бокал, не пригубляя:

Он не пьет, а только за ухо льет. (В. Даль, указ. соч.).

А вот еще ряд выразительных антиалкогольных пословиц из той же книги:

Пьяному море по колено, а лужа по уши; Лучше пряничать, чем бражничать; Лучше знаться с дураком, чем с кабаком; Пил мадеру, да досталось спине и мундеру; Пьяная баба свиньям прибава.

Специалисты по правилам хорошего тона в своих статьях и книгах не должны избегать “скользкой темы” поднятия бокалов, а наоборот — должны раскрывать суть этого общечеловеческого жеста, объяснив, что с точки зрения кинесики вполне прилично Поднимать бокал с безалкогольным напитком, а если такового не оказалось, то вполне прилично, подняв бокал, не пить до дна или вообще не пригублять его (от тех, кто за рулем, будет пахнуть и при пригублении). В то же время специалисты по правилам хорошего тона должны ясно заявить, что принуждать кого-либо к возлиянию — в высшей степени неприлично.

В общем-то я не предлагаю ничего принципиально нового — я хочу лишь напомнить то, что предложил в свое время Пушкин в стихотворении “Вакхическая песня”:

— Поднимем бокалы, содвинем их разом!

Да здравствуют музы...

И обратите особое внимание на последние слова двустишия:

... да здравствует разум!

3-3. Возможность понуждения

Можно понуждать человека к слову, а можно понуждать и к жесту:

И снял Фараон перстень свой с руки своей и надел его на руку Иосифа; одел его в висонные одежды, возложил золотую цепь на шею ему; велел везти его на второй из своих колесниц и провозглашать перед ним:

— Преклоняйтесь! (“Бытие”, гл. 41, № 42-43).

А вот понуждение к кинеме не приказом, а чисто техническим, так сказать, ухищрением:

Очень близко от Александровского подворья еще одна небольшая площадь и нагромождение христианских храмов, а точнее — один храм, объединивший четыре, отдельно функционирующих: католический, православный, армянский и греческий. <...> Пилигримы и туристы входят в храм через узкую, очень низкую дверь. Раньше она была шире и выше. Теперь ее сделали такой, чтобы каждый входящий вынужден был волей-неволей наклонить голову. (В. Сытин, “Один день в Иерусалиме”. —“Неделя”, 1966, № 3).

Органы артикуляции спрятаны во рту, и двигать ими может только сам владелец рта; с органами жестикуляции иначе: они находятся наружу, и какой-либо посредник сам может сложить из органов редуктора жест — навязать редуктору кинему. Вот, например, маленький ребенок крестится и кланяется руками своей мамы:

Первое осмысленное впечатление детства связано у меня именно с Богом: рано утром ко мне подходит мать, берет на руки и несет в угол, где висят многочисленные образа, горят два огонька, привлекающие взор; мать складывает щепоткой мою правую руку, водит ею поочередно по лбу, животу, плечам и говорит:

— Дай, Боженька, здоровья мне, папе, маме и бабушке с дедушкой.

А затем наклоняет мою голову для поклона. (Г. Коршунов, письмо в редакцию. — “Наука и религия”, 1974, № 7).

Обратите внимание: хоть кинему делает за ребенка мама, но его органы — рука и голова тоже участвуют. А когда мама обращается к Богу как бы словами ребенка, то тут уже говорит фактически только она, а органы речи ребенка безмолствуют. Таким образом, наглядно видна разница в возможностях понуждения: к слову — невозможно, к жесту — возможно.

Кроме того, разница в том, что слово — лишь знак, а жест — и знак, и действие. Так что, хотя редуктор и понуждается к жесту посредником, все равно он вспоминает это потом, как свое собственное действие.

А тут — влюбленные, которые не сразу поняли, зачем им соединили руки:

Дорина. Вы сумасшедшие. Давайте руки. (Валеру.) Ну? Что же? Валер (давая Дорине руку). Но зачем тебе моя рука? Дорина (Мариане). Вы тоже. Мариана (давая руку тоже). К чему все это? Дорина. Так, не мешкайте, смелей! Ну кто, когда и где друг другу был милей? (Валер и Мариана держатся некоторое время за руки, не глядя друг на друга...) (Мольер, “Тартюф, или Обманщик”, пер. с фр. М. Лозинского).

Хотя влюбленные приняли участие в этом ритуале, как бы и не осознавая его, тем не менее они будут помнить его как вполне реальное свое обручение.

И, наконец, понуждение к жесту, в котором органы редуктора даже не участвуют, а участвует лишь принадлежащий ему предмет:

Леля. Сними шапку, когда говоришь с рабочими! (Сбрасывает с него шляпу.) (Ю. Олеша, “Список благодеяний”).

Здесь человек и потом вряд ли полностью согласится с “позорной” для него в данном контексте ролью редуктора. Тем не менее ему придется примириться с тем, что так или иначе, но все-таки пришлось обнажить голову перед рабочими.

Глава 4 . ИЗ ГЛУБИНЫ ВЕКОВ

4-1. До появления кинесики

Хотя кинесика как наука стала развиваться лишь в XX веке, однако человеческая мысль издавна пыталась осмыслить жест.

В Древней Индии зрительная информация считалась более достоверной, чем звуковая: “Ведь истинное поистине зрение. Поэтому, если бы пришли сейчас двое спорящих говоря: “Я видел это!” — “Я слышал это!” — то именно тому, кто сказал: “Я видел это!” — поверили бы мы... (“Шатапатха-брахмана” пер. с санскрита Б. Шеворошкина).

Большой внимание уделяет жестам классический трактат “Артхашастра”: “Совещание может быть предано жестом и выражением лица посла, министра и царя”; “Если судья запугивает жестом человека, имеющего судебное дело, угрожает ему словесно, изгоняет его или вымогает у него деньги, то с него должен быть взыскан штраф в размере низшего вида сахаса”. (Пер. с санскрита, издание подготовил В. Кальянов). Обратите внимание: из четырех указанных тут возможных поступков судьи “запугивание жестом” стоит на первом месте.

Но это все до нашей эры; а вот колонизаторский закон начала XX века — статья 124-А гласит: “Всякий, кто словами, либо произнесенными, либо предназначенными для чтения, или жестами, или изображениями, или другими способами возбуждает или пытается возбудить недовольство правительством, учрежденным законно в Британской Индии, подлежит следующему наказанию: пожизненной ссылке на каторгу, или ссылке на другие сроки, или тюремному заключению на срок до трех лет со штрафом или без оного”. (В кн.: Ганди, “Моя жизнь”, пер. с англ. А. Вязьминой, О. Мартышина, Е. Панфилова, Р. Ульяновского).

В Древнем Риме большое развитие получила пантомима: “...Армянский царь Тиридат во времена Нерона прибыл в Рим, и приняли его там чрезвычайно торжественно и с подобающими почестями, дабы связать его узами вечной дружбы с сенатом и народом римским, <...> Перед его отъездом император поднес ему великие и необычайные дары, а затем предложил выбрать, что ему особенно в Риме понравилось, клятвенно обещав при этом не отказать ни в чем, чего бы гость не потребовал. Гость, однако ж, попросил себе только одного комедианта, — он видел его в театре и, хотя не понимал, что именно комедиант говорил, понимал все, что тот выражал знаками и телодвижениями; ссылался же гость на то обстоятельство, что под его скипетром находятся народы, говорящие на разных языках, и, чтобы отвечать им и говорить с ними, ему требуется множество толмачей, а этот, мол, один заменит всех, ибо он так прекрасно умеет изъясняться жестами, что кажется, будто пальцы его говорят”. (Ф. Рабле, “Гаргантюа и Пантагрюэль”, пер. с фр. И. Любимова).

Чувствовал значимость жеста и великий пророк мусульман Мухаммед: “Сегодня наложили Мы печать на их уста, и будут говорить нам их руки, и будут свидетельствовать их ноги...” (Коран, Йа Син, 65).

А вот как описывает язык жестов французский писатель ХVІІ в. Сирано де Бержерак в своей философской фантастике: “Другой язык, находящийся в распоряжении народа, выражается в дрожании членов, но дрожание это не такое, какое можно себе представить, ибо некоторые части тела передают всю речь целиком. Например, каждое движение пальца, руки, уха, губы, локтя, глаза, щеки представляет собой целую речь или период речи со всеми ее составными частями. Другие движения обозначают всего лишь отдельные слова, как, например, морщинка на лбу, различные подергивания мускулов, поворот ладони, притоптывание, выворачивание руки; они усвоили привычку ходить совершенно голыми, и, таким образом, когда они говорят, все члены, привыкшие выражать их мысли, до того оживленно шевелятся, что кажется, будто это не человек говорит, а просто трепещет тело”. (“Государства Луны”, пер. с фр. Е. Гунста).

Активно занимались проблемами происхождения языка французы. Математик Пьер Луи Мопертюн представлял себе происхождение языка в три этапа: первый — простейшие жесты и крики, второй — к ним присоединились придуманные, условные жесты и крики, третий — люди стали обходиться без жестов и криков при помощи “ударений” языка и губ. Философ-просветитель Этьен Кондильяк также считал, что в общении использовались крики, которые для уточнения сопровождались жестами. Писатель Жан-Жак Руссо полагал, что в становлении языка большую роль сыграла подражательная детская речь, в которой было много жестов и звукоподражаний, приведших в конце концов к замене жестов артикуляцией голоса.

*Geiger L. Urspung der Sprache. — Stutgardt, 1869; Urspung und Entwickelung der mens — chlichen Sprachen und vernunft, b. 1, 2. — Stutgardt, 1862, 1872.

**Paget R. A. S. The origins of language with special reference to the Paleolitic age. — Cahiers d'histore mondiale, 1956, v. 1, № 2, p. 399-426.

Интересную теорию создал в XIX в. филолог Л. Гейгер*, обративший внимание на тот факт, что глухонемые, не слыша слов, тем не менее понимают их по движениям рта. Отсюда он сделал вывод, что сначала была мимика с сопутствующими ей звуками, затем из звуков сформировался словесный язык, а мимика сместилась на вторую роль — сопутствующих знаков. Эту мимику и умеют читать глухонемые, а Гейгер назвал ее “жестом рта”. В наши дни идею “жеста рта” развил Р. Пэджет**, утверждавший, что рот бессознательно подражал движениям рук и из данного подражания появились соответствующие звуки.

Американский историк Льюис Генри Морган так характеризовал роль языка жестов: “Язык жестов или знаков, по-видимому, действительно предшествовал, был старшей сестрой членораздельной речи. <...> По этой гипотезе, звуки голоса должны были возникнуть сначала лишь в помощь жестам, приобретя постепенно условное значение, они заняли место языка знаков или были включены в него. Это привело также к развитию голосовых органов. Естественно предполагать, что жестикуляция сопровождала членораздельную речь от самого ее рождения. Она до сих пор еще не отделима от языка, воплощая пережиточным образом остаток древнего свойства ума. Если бы язык был совершенным, то жестикуляция для дополнения сказанного или для того, чтобы подчеркнуть его значение, была бы излишней. Чем ниже мы спускаемся по ступеням развития языка к его наиболее грубым формам, тем более растет в количестве и разнообразии своих форм элемент жестов, пока не оказывается, что язык в такой мере основывается на жестах, что без них он был бы совершенно непонятным. Развиваясь и расцветая параллельно в периоде дикости и до позднейшей ступени варварства жестикуляция и речь, в их модифицированных формах, остаются неразрывно связанными друг с другом”. (“Древнее общество”, пер. с англ. М. Косвена).

*Ахманова О. Указ. соч., с. 54.

**Марр Н. Указ. соч ., с 206.

Рост доли словесного языка и уменьшение доли жестов приводили иногда к крайностям. Почти поголовно неграмотное простонародье европейских стран, имея меньший запас слов и не владея сложными синтаксическими конструкциями, естественно, компенсировало это интенсивной жестикуляцией. Дворянство же, изощряясь в слове, зачастую стыдилось “мужицкой” привычки к жестам, не замечая между тем, что многие светские ритуалы — тоже ни что иное как жесты: Бросать перчатку — “вызов', Возлагать руку на кого-либо — 'благословение', Преклонять колени — 'поклонение' и т. п. "...В ХVІ в., до прибытия ко двору Катерины де Медичи, придво- рные Французского короля жестикулировали мало и, по-видимому, считали жестикуляцию вульгарной. Реставрация, однако, сопровождалась значительным увеличением жестикуляции как вполне конвенционального средства”*. Первый номер известного английского еженедельника “Панч” вышел в свет в 1841 г., и именно в этом первом номере опубликована была статья “О введении пантомимы в английском языке”, что свидетельствует о том, какое важное значение придавалось данной теме. В статье утверждалось, что “английский язык... — один из немногих языков, где речь не сопровождается жестикуляцией”. Это, конечно, преувеличение: практически безжестовый словесный язык возможен лишь по телефону или радио. Однако англичане XIX в. действительно свели использование жестов к минимуму. И вот “Панч” призвал их: “Пусть же искусство жестикуляции станет достоянием всех...”

4-2. Сталин против жестов

Значение жестов в происхождении языка раскрыто в трудах известного советского языковеда Н. Марра: “Рука же — первоначально единственное орудие речи, — писал он, — как и единственное орудие всякого производства, пока та же производительная сила, трудовой человек, не создаст ей заместителя в искусственных орудиях производства, предметах материальной культуры, и тогда, только тогда столь же естественно функция орудия речи переходит на язык, который, не забудем и этого, носит, как то выясняет палеонтология речи, одно общее с “рукой” название”.

На точку зрения Марра обрушился в 1950 г. Сталин — это, наверно, единственный случай в истории, когда глава великой державы принял участие в языковедческой дискуссии: “Из письма т. Белкина видно, что он ставит на одну доску “язык слов” (звуковой язык) и “язык жестов” (по Н. Я. Марру — “ручной” язык). Он думает, по-видимому, что язык жестов и язык слов равнозначны, что одно время человеческое общество не имело языка слов, что “ручной” язык заменял тогда появившихся потом язык слов”. И дальше Сталин дает такую уничижительную характеристику языка жестов: “...Значение так называемого языка жестов ввиду его крайней бедности и ограниченности — ничтожно. Это, собственно, не язык, и даже не суррогат языка, могущий так или иначе заменить звуковой язык, а вспомогательное средство с крайне ограниченными средствами, которыми пользуется иногда человек для подчеркивания тех или иных моментов в его речи”. (И. Сталин, “Марксизм и вопросы языкознания”).

С легкой руки “вождя и учителя всех народов” в СССР получило распространение пренебрежительное отношение к жестам. “Стоит ли выражать руками и ногами то, что можно сказать словами! На то мы и не первобытные люди. Топать ногами, высовывать язык, тыкать в человека пальцем — это привычки, с которыми лучше расстаться”. (М. Ильин, Е. Сегал, “Как человек стал великаном”).

Языковеды поспешили объявить некоторые жесты исчезнувшими: “Инвентарь этикета сравнительно невелик и постепенно упрощается (см., например, исчезновение реверансов и расшаркиваний)”, (Т. Цивьян, “К описанию этикета как семиотической системы”). Данное утверждение легко опровергается примерами из произведений писателей — знатоков быта XX века.

Кланяться (реверанс) — 'приветствие':

Несмотря на то, что пасторше было семьдесят лет, колени у нее сгибались, как у танцовщицы, и она сделала сперва глубокий реверанс всему обществу. Затем она обошла всех дам по очереди и с каждой поздоровалась отдельно, всякий раз приседая. Шарлотта, которую встретили с худо скрытой неприязнью, шла следом за ней. Ее реверансы были куда менее глубокими, потягаться в этом с пасторшей было решительно невозможно. (С. Лагерлеф, “Шарлотта Левеншельд”, пер. с швед. Ф. Золотаревской).

Шаркать — 'приветствие':

— Разрешите войти? — спросил он, вежливо стукнув каблуками. (В. Катаев, “Алмазный мой венец”).

Таким образом, категорические суждения о том, что многие жесты — “это привычки, с которыми лучше расстаться” и что уже произошло “исчезновение реверансов и расшаркиваний”, оказываются несостоятельными. Хотя кинесический язык действительно во многом уступил свои позиции языку словесному, а некоторые жесты дворянского этикета употребляются сейчас реже — но... Слишком уж много признаков как раз противоположного: что мы находимся в самом начале эпохи возрождения кинесического языка.

Надо сказать, что антижестовые настроения до сих пор встречаются в советском языкознании, хотя авторитет Марра уже не ставится большинством языковедов под сомнение. Наиболее объективно, по-видимому, современные воззрения на роль жестов в происхождении языка раскрыл советский лингвист Б. Якушин — изложим в кратце его концепцию.

Посмертно опубликованная его монография , конечно же, не случайно завершается разделом, который называется так: “От озвученной пантомимы — к членораздельной речи”. Да, по Якушину, в начале была пантомима!

В соответствии со взглядами Якунина складывается примерно такая картина первоначального этапа формирования человеческого языка.

Животные используют параллельно и звуковые, и зрительные знаки — таковыми были, как видно, и знаковые отношения предков человека. Но вот у первобытных людей появилась пантомима, сопровождаемая нечленораздельными звуками. Сначала пантомима была просто способом самовыражения для охотника и воина. Он как бы вновь прокручивал (выражаясь языком кинематографа) стрессовую ситуацию, в которой только что был на охоте или в бою. И это прокручивание становилось для него как способом освобождения от стресса, так и повторением жизненного урока. В то же время из его пантомимы племя узнавало, что с ним произошло, — так у пантомимы появилась и коммуникационная функция.

Постепенно у звуков, сопровождавших пантомиму, выявились некоторые преимущества над самой пантомимой: “а). большая обобщенность языковых единиц, обеспечивающая их повышенные комбинационные возможности для описания разнообразных ситуаций; б). легкость их воспроизводимости, отвечающая экономии энергии при общении; в). лаконизм контекста, соответствующего ситуации, что способствует оперативности общения”. Кроме того, звук оказался более эффективным ночью, в густом лесу, в тумане, когда жесты попросту не видны. “Выполняя одну и ту же знаковую функцию, пантомима и звук как бы конкурировали между собой, и в этой конкуренции победил более экономичный и оперативный звук .

Тот период, когда главной в коммуникации людей была пантомима, а звуки носили лишь вспомогательный характер, продолжался многие тысячи лет. Тогда и сформировался развитый язык жестов.

*Якушин Б., Гипотезы о происхождении языка. — М., 1985.

**Там же, с. 135, 136.

***Марр Н. Указ. соч., с. 202-203.

“Основной словарный запас” того языка жестов сохранился в какой-то мере до наших дней как средство, дополняющее словесный язык. У некоторых же народов язык жестов и сейчас остается серьезным конкурентом словесного языка: “В Австралии у племени warramunga вдовам запрещено говорить иногда в продолжении двенадцати месяцев, и в это время они общаются с другими исключительно языком жестов. Вдовы так налавчиваются в этом языке, что они предпочитают пользоваться им, а не звуковой речью и тогда, когда никто их к тому не принуждает. Не раз, когда в поле происходит собрание женщин, царит почти полное молчание, между тем они поддерживают оживленную беседу пальцами или скорее — руками...”***

4-3. Реконструкция праязыка

Хотя словесный язык и возобладал в конце концов над жестовым, тем не менее жесты остались. Но сфера их употребления сильно сузилась: общение с глухонемыми и иноплеменниками, традиционные ритуалы и обряды. Жесты превратились как бы в атавизм, зафиксировались примерно такими, какими они сложились в пору расцвета жестово-словесного праязыка.

Слова же активно эволюционировали, завоевывая все новые и новые сферы. Особенно бурно увеличивается лексическое богатство словесных языков в наши дни — в эпоху научно-технической революции. И невозможно уже, казалось бы, реконструировать тот словесный праязык, который когда-то выделился из жестово-словесного. Но тут неожиданные возможности открывает Картотека межнациональныу жестов.

Конечно, звуковой состав словесного праязыка ищут другими методами, но вот для установления его лексического состава достаточно, по-видимому, лишь выделить древнейшие жесты картотеки — тот самый жестовый праязык, а его лексический состав и есть лексический состав словесного праязыка (как одной из двух составляющих жестово-словесного праязыка периода их равновесия).

Для этого исключим из жестов картотеки все кинемы с теми или иными признаками цивилизации: Брать за пуговицу — 'интимность', Бросать перчатку — 'вызов', Бросать шапку в воздух — 'радость' и т. п. А оставим: Бить себя в грудь — 'горе', Бить челом — 'мольба', Брать под руку — 'любовь' и т. п. В результате получается примерно такой лексический состав праязыка — например, в пределах 100 значений:

благодарность заговор

благословение

болезнь

боль

вежливость

веселье

вечная память

власть

внимание

возмущение

волнение

вонь

воображение

вопрос

воспоминание

всматривание

выдворение

вызов

высказывание

голод

гордость

горе

досада

дружба

жара

заигрывание

запах

защита

злоба

знакомство

клятва

ласка

любовь

молитва

молчание

мольба

надругательство

назидание

наказание

насмешка

незнание

ненормальность

ненужность

нетерпение

облегчение

обращение к Богу

огорчение

одобрение

оскорбление

останавливание

отрицание

печаль

победа

поздравление

показывание себя

поклонение

посвящение

послушание

предложение

пренебрежение

приведение в чувство

приветствие

приглашение

призыв

примирение

прислушивание

пробуждение

проклятие

проникновенность

просьба слова

протест

прощание

прощение

радость

раскаяние

самодовольство

сдача в плен

секрет

сесть

сигнал

сила

скука

смерть

спокойствие

страх

счет

сытость

угроза

удивление

удовольствие

укор

ум

успокаивание

усталость

ухаживание

хватка

холод

храбрость

чествование

я

4-4. Двуногость

Интересную проблему, связанную, по-видимому, с проблемой происхождения языка, представляет собой двуногое хождение человека.

Существует мнение, что в зарождении языка главная роль принадлежала лидеру племени. Именно лидер исполнял пантомиму, которая на определенном этапе своей эволюции становилась не только способом самовыражения, но и способом информирования племени о плане предстоящих действий. Таким образом, пантомима превратилась в инструмент управления.

Выделение лидера характерно еще и для обезьяньего стада. Обезьяний лидер становится на две задние ноги, чтобы контролировать окрестности и стадо. Некоторые из жестовых и звуковых сигналов, которые издает лидер, являются его прерогативой — например, грозный окрик или шлепок. Так что часть используемой знаковой системы носит односторонний характер: лидер — индуктор, стадо — перципиент (так же в наши дни односторонни для большинства населения газеты, радио и телевидение: редакция — индуктор, а читатели газет, радиослушатели и телезрители — перципиенты). И это еще одна причина для лидера перейти на двуногое хождение — так его прерогативные сигналы лучше дойдут до всех членов стада.

В конце концов стадо привыкает к тому, что отдавая приказания или верша суд, лидер возвышается над другими, встав на две ноги. И тогда двуногая поза становится ранговым признаком лидера, жестом его власти и почетного права, как впоследствии становятся такими жестами Садиться на трон, Поднимать жезл и т. п. Вслед за лидером и остальные все активнее вовлекаются в обмен сигналами, все чаще играют роль не только перципиентов, но и редукторов. И тем самым все чаще становятся на две ноги, чтобы высвободить руки для жестов. Постепенно двуногое хождение становится преобладающим способом передвижения, перестает быть ранговым признаком лидера. И именно тогда находятся другие жесты для выделения лидера: Садиться на трон (на первых порах это был пень или камень), Поднимать жезл (на первых порах — дубину, копье).

Подтверждением такой гипотезы причин двуногого хождения является прежде всего известный факт, что реальные маугли и тарзаны, в грудном возрасте оказавшиеся на воспитании у животных, всю жизнь общались знаками этих животных и ходили на четвереньках. Даже вернувшись потом в общество людей, они не могли уже научиться ни говорить, ни ходить на двух ногах. Киплинговский Маугли и кинематографический Тарзан отличаются от своих прототипов, как сказочный ковер-самолет от реального самолета.

Вот что пишет о хождении на четвереньках известный французский писатель Сирано де Бержерак: “И в самом деле, поразмыслив над этим впоследствии, я пришел к заключению, что в таком положении тела нет ничего удивительного; особенно я убедился в этом. вспомнив, что, пока у детей нет других наставников, кроме природы, они ходят на четвереньках и становятся на две ноги только по наущению кормилиц, которые приучают их к этому, приставляя их к колясочкам и привязывая им ремешки, чтобы они не становились на четвереньки, к чему влечет ребенка естественное положение тела”. (“Государства Луны”, пер. с фр. Е. Гунста).

Вопрос этот занимает и языковедов: “Ярким примером того, как сложно провести четкую границу между человеческой этиологией и культурной кинесикой, является способность человека ходить. Сам тот факт, что люди нормально передвигаются с места на место только на двух ногах, представляет большой интерес, так как до сих пор не вполне выяснено, является ли такой способ передвижения совершенно инстинктивным, природным или же он усваивается детьми в порядке подражания взрослым. В частности, если подойти к этому вопросу с чисто физиологической точки зрения, есть некоторое основание полагать, что ребенок, не окруженный двуногими взрослыми, проявит склонность передвигаться на четвереньках”.*

Итак, получается, что двуногое хождение — это жест. Значения данного жеста были 'почетное право' и 'власть', в частности почетное право и власть издавать сигналы, пользоваться языком. А значит, и выделиться из животного мира, стать человеком. Двуногое хождение было по сути жестом некоего “тайного общества”, символизировавшим переход членов этого “тайного общества” из животных в люди. Короче: двуногое хождение — это отличительный жест человека среди животных.

Глава 5. СОЦИАЛЬНАЯ КИНЕСИКА

5-1. Иерархия

*Ахманова О. Указ. соч., с. 58.

**Ильин М., Сегал Е. Указ. соч.. с. 84.

Итак, творцами словесного языка были на первых порах лишь вожди племен — так что слову изначально присуща была кастовая принадлежность: “Звуковой язык победил, но не окончательно вытеснил древний язык жестов. И побежденный стал слугой победителя. Недаром язык жестов сохранился у многих народов как язык подчиненных, слуг, младших. <...> В Иране, например, слуги при дворе шаха должны были говорить знаками. Только с равными себе они могли разговаривать словами. Эти несчастные люде были лишены “права голоса” в буквальном смысле этого слова. <...> На Кавказе в некоторых армянских деревнях женщина до Великой Октябрьской социалистической революции не имела права говорить с чужими мужчинами звуковым языком. Объясняться с ними она должна была руками”.**

В конце концов словом овладели все, тем не менее речь дворян всегда сильно отличалась от речи крепостных, а речь буржуа — от речи рабочих. Точно так же кастовым стало и употребление жестов.

Иногда жест как будто и тот же, но сама манера его выполнения выдает принадлежность к определенному слою населения. Например, как проходит в толпе городской житель и как деревенский? Кинему Касаться — 'внимание!' горожанин выполнит мягко, а деревенский — резко, и его жест примут за другой: Толкать — 'пренебрежение', а его самого — за грубияна, хотя по своему характеру он, может быть, намного добрее того же, “культурного” горожанина.

Жестикуляция зачастую строго соответствует общественному положению как редуктора, так и перципиента:

Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низкой иерархии в ее салоне”. (Л. Толстой, “Война и мир”).

А вот жест французского барона:

“Позвольте представить вам моего племянника, барона Германского, — обратилась ко мне маркиза де Вильпаризи, а в это время незнакомец, не глядя на меня, пробормотал нечленораздельное: “Очень приятно”, — затем, чтобы дать почувствовать, что его любезность — вынужденная, произнес: “Хм, хм, хм”, — и, согнув мизинец, указательный и большой палец, протянул мне средний и безымянный, на которых не было колец и которые я пожал сквозь его шведскую перчатку; потом, так и не подняв на меня глаз, он повернулся к маркизе де Вильпаризи. (М. Пруст, Под сенью девушек в цвету”, пер. с фр. Н. Любимова).

Несмотря на любезную, казалось бы, фразу “Очень приятно” (сказанную больше для знакомившей их тетушки), барон нечленораздельным “Хм, хм, хм”, а также тремя кинесическими знаками — 1). не смотрел на героя романа, 2). не подал ему всю кисть, а только два пальца, 3). не снял перчатку — по сути зачеркнул формальную любезность своих слов, выказав кастовое пренебрежение герою романа. При следующей встрече он еще раз кинесически подтвердил это кастовое пренебрежение:

Но когда, войдя в гостиную маркизы де Вильпаризи, я хотел поздороваться с ее племянником, то сколько я вокруг него ни вертелся, пока он тонким голосом рассказывал довольно некрасивую историю про своего родственника, мне так и не удалось поймать его взгляд; я было решил поздороваться с ним, и довольно громко, чтобы заявить о своем присутствии, но я понял, что он меня заметил: когда я ему по клонился, еще не успев сказать ни единого слова, он протянул мне два пальца, не повернувшись в мою сторону и не прервав разговора.

Так как в этот момент барон был без перчаток, то свое пренебрежение он выказал уже не тремя, а двумя знаками: 1). не смотрел на героя романа, 2). подал ему те же два пальца.

Жестикуляция зависит и от служебной иерархии: начальник — подчиненный, преподаватель — учащийся и т. д.:

Ректор протянул руку через стол с той стороны, где стоял череп, и Стивен на секунду почувствовал его холодную, влажную ладонь.

— Ну, до свидания, — сказал ректор, отнимая руку и кивая.

— До свидания, сэр, — сказал Стивен.

Он поклонился и тихо вышел из комнаты, медленно и осторожно закрыв за собой обе двери. (Дж. Джойс, “Портрет художника в юности”, пер. с англ. М. Богословской-Бобровой).

Оба — и ректор, и студент — участвовали в рукопожатии, но после этого ректор лишь кивнул, а студент поклонился.

А тут в иерархии жеста играет роль лишь пол редуктора и перципиента:

Вошел Зауер и почтительно поклонился Эльзе. Она ответила ему любезным кивком головы. (А. Беляев, “Властелин мира”).

Он — поклонился, а она — лишь кивнула.

Иерархия жестов бывает настолько сложна, что человек иногда теряется, не зная, какой жест в данной ситуации приемлем:

Молодые люди бросали на нее тревожные взгляды — они были не уверены, дает ли им право мимолетное знакомство с нею (а Свану их только представили как-то раз, и они имели основание опасаться, что он их не узнает) на то, чтобы ей поклониться. И решились они с ней поздороваться, страшась за последствия и задавая себе вопрос, как бы их до дерзости вызывающий и кощунственный жест, оскорбляющий неприкосновенное первенство касты, не вызвал катастрофы и не навлек на них божьей кары. (М. Пруст, “Под сенью девушек в цвету”, пер. с фр. Н. Любимова).

Впрочем, и высокопоставленные особы проявляли иногда демократизм в жестах:

Герцог, бросив теребить усы, с изумлением глядел, как царь, будто простой плотник, будто человек подлой породы, поклонился адмиралу, надел шляпу и торопливо зашагал по щепкам. (А. Н. Толстой, “Петр І“).

Выразителем иерархии может быть и сама интенсивность жеста:

— По сравнению с ним, — Ивасаки кивнул на японца с сигарой, — они, конечно, мелкота, иначе они не стали бы так низко кланяться.

— А мне сказали, что эти поклоны — давняя японская традиция.

— Верно, — подтвердил Ивасаки и, бросив взгляд на дородного японца, с усмешкой добавил: — И угол наклона туловища тоже определяется традицией: чем больше зависим человек, тем ниже он кланяется. По тому, как низко кланялись те люди, можно заключить, что они сильно зависят от этого человека. (Д. Краминов, “Япония изменчивая”. — “За рубежом”, 1970, № 25).

Как слово может быть произнесено с бесчисленным множеством интонационных оттенков (а следовательно — и смысловых), так и жест может быть выполнен с бесчисленным множеством оттенков интенсивности (тоже связанных со смыслом).

5-2. 3аколдованный круг

— Это какой-то заколдованный круг! — говорим мы, когда ситуация кажется нам безвыходной. И нисколько не задумываемся о том, почему именно круг, почему заколдованный?

Во “Фразеологическом словаре русского языка” заколдованному (или порочному) кругу посвящена отдельная словарная статья с примерами из литературы. Но примеры лишь иллюстрируют и ничего не говорят о происхождении этого странного фразеологизма. А между тем этот фразеологизм принадлежит не только русскому, но и другим языкам мира: укр. зачаровано коло, лат. circulus vitiosus, англ. vicious circle и т. д.

С точки зрения математики круг — самая совершенная фигура. В количественном смысле — это наибольшая площадь при данном периметре. В геометрическом смысле — это предел последовательности многоугольников, а также фигура с бесконечным количеством осей симметрии. Так что уже самой своей идеальной формой круг должен был воздействовать на математическое чутье древнего человека и поражать его воображение.

Поклонение солнцу.

До изобретения колеса круг наблюдался, в основном, в виде солнца на небе (и его ночного сменщика — луны). Солнце магически, по понятиям древнего человека, вызывало рост всего живого на земле. Египтяне поклонялись богу солнца Ра, славяне — богу солнца Яриле. С верой в бога-солнце связано множество ритуалов разных народов (см., например, книгу известного английского религиоведа Дж. Фрэзера “Золотая ветвь”, пер. с англ. М. Рыклина).

Египетский фараон, считавшийся сыном бога-солнца Ра, торжественно обходил вокруг храма по ходу солнца, как бы помогая ему, солнцу — своему отцу. Индейцы чилкотины ходили при солнечном затмении по ходу солнца, тяжко опираясь на посохи, как будто несли груз, пока не кончалось затмение: они полагали, что таким образом спасли солнце. Шотландцы в день Всех святых перед срезанием магической ветви омелы трижды обходили вокруг дуба по ходу солнца; пастухи графства Перт обходили так вокруг загонов, считая, что это предохранит скот от болезней. Болгары, чтобы вылечиться от лихорадки, на восходе солнца трижды обегали вокруг ивы, приговаривая:

— Тебя будет трясти озноб, а меня будет греть солнце!

Движение по кругу.

Магия ходьбы и бега по кругу зачастую теряла связь с богом-солнцем и сохранялась лишь как жестовое заклинание, ворожба, колдовство. Жители Брандербургской Марки (Германия), чтобы вылечиться от головокружения, раздевшись после захода солнца догола, трижды обегали вокруг льняного поля — головокружение переходило якобы от людей ко льну. Жители средневекового Пскова верили, что не столько их мужество, сколько шествие вокруг крепости помогло им выдержать осаду польского войска:

Узнали в хранимом Богом Пскове бояре и воеводы, ратные люди и псковичи, духовный чин и миряне, что подходит все ближе враг, что заживо проглотить их грозится. Посоветовались воеводы с игуменом Тихоном, протопопом Лукою и всем священным собором и решили обойти вокруг города со святыми чудотворными иконами, с мощами великого князя Гавриила-Всеволода, псковского чудотворца, совершая по пути молебны. За священным собором шли стрельцы и ратники, шли псковичи и псковитянки с детьми и малыми младенцами, молясь Богу со слезами. (“Повесть об осаде Пскова Стефаном Баторием”).

Ритуал магического окружения чего-либо отражен и в русских пословицах:

Если вокруг пожара стать добрым людям по углам с иконами, то дальше не пойдет; От вора вокруг двора обносят человеческий череп; Не ходи от стола кругом, а то заблудишься в лесу. (В. Даль, “Пословицы русского народа”).

Ночью жестовое движение по ходу солнца заменялось часто движением вокруг символа солнца — костра. В Провансе (Франция) в дни летнего солнцестояния священник, мэр и один из членом муниципалитета зажигали костер, после чего все трижды обходили вокруг него. В Германии в день святого Иоанна ходили вокруг костра, и это якобы предохраняло во время жатвы от болей в пояснице.

Символизировать солнце могли и факелы. Накануне летнего солнцестояния сербские пастухи обходили с факелами вокруг овчарен и хлевов.

Ритуальное движение вокруг чего-либо эволюционировало и превращалось врашалось иногда в танец. В Шотландии в ХVІІІ веке существовал еще обряд, связанный с древним поклонением огням Бельтана: пастухи зажигали костер из хвороста и трижды в танце обходили его. Индейцы омаха, чтобы предотвратить засуху, наполняли водой большой сосуд и четырежды в танце обходили его. Девушка-француженка полагала, что стоит ей протанцевать вокруг девяти костров, и в течение года она выйдет замуж.

Со временем стали танцевать просто вокруг дерева. В небольших городах Северной Баварии 2-го мая воздвигали перед таверной дерево, и человек, завернутый в солому так, что колосья в виде короны соединялись у него над головой, танцевал вокруг этого дерева. Отсюда — и широко распространенный в наши дни обычай танцевать под Новый год вокруг елочки.

Ритуальное движение вокруг дерева могло превратиться и в страшную казнь. Вот, например, как древние германцы наказывали того, кто сдирал с дерева кору: вырезав у преступника пупок, пригвождали пупок к той части дерева, которая была ободрана, и вертели преступника вокруг дерева, пока все кишки не наматывались на ствол.

Магические круги вокруг жилья защищали его якобы от злых духов. Жители острова Целебес (Индонезия), чтобы изгнать демонов, со священным огнем в руках трижды обходили вокруг каждой лестницы в дом и девять раз вокруг каждого дома. В Центральной Европе обряд “сожжения ведьм” проходил в Майский праздник: как только в церквах начинали звонить колокола, люди зажигали кадильницы и связки веточек, привязанные к жердям, поднимали шум колокольчиками, горшками и кричали:

— Ведьма, беги, убирайся отсюда, а не то тебе придется худо!

После этого семь раз обегали вокруг деревни.

Иногда в жесте хождения по кругу участвовало священное животное. Египтяне выносили из храма статую коровы (символ богини плодородия Исиды) и семь раз обносили ее вокруг храма (символизируя этим поиски тела ее покойного супруга Осириса). В поселке Пон-а-Муссон (Франция) в последний день жатвы теленка, украшенного цветами и колосьями, трижды обводили вокруг приусадеьного участка. Нивхи (остров Сахалин) перед принесением в жертву медведя трижды обводили его вокруг полыньи.

“Двигались” по кругу и покойники. В статье “К изучению ориентировки ямных погребений” (из сборника научных трудов “Древности Северо-Западного Причерноморья” — Киев: 1981) археологи С. Дворянинов, В. Петренко и И. Рычков пишут, что в III тысячелетии до н. э. (бронзовый век) в Северо-Западном Причерноморье и Молдавии могилы внутри кургана располагали зачастую по кругу, причем покойников укладывали головами в сторону севера:

“...Можно предполагать, что расположение погребенных по окружности связано с пониманием древним человеком циклического (повторяющегося) движения небесных светил”.

Изображение круга.

Нередко жестовое движение по кругу заменялось обозначением круга какими-либо предметами. Нивхи обозначали место принесения в жертву медведя палочками, с которых свешивались завитки стружек. Коряки (полуостров Камчатка) сооружали в большой юрте круг из перегородок, и, если жених догонял невесту, убегавшую сквозь эти перегородки, она выходила за него замуж. В приходе Каллэндер (Англия) золой от костра прочерчивали на земле круг, и каждый клал в него по камню: если на следующее утро камень оказывался не на месте или был поврежден, положивший его, как считали, обречен был умереть в течение года.

“Необычно само захоронение (в урочище Ботай Кокчетавской области — Э. А.), не встречавшееся на территории Евразии. Оно обложено по кругу конскими черепами”. (Е. Зайцев, “Человек из каменного века”. — “Правда”, 19 декабря 1935).

А вот магические круги из ниток. Чтобы возвратить беглого раба, араб втыкал в землю гвоздь и за нитку привязывал к нему жука: ползая вокруг гвоздя, жук наматывал на него нитку и приближался к гвоздю — под влиянием этого колдовства беглый раб точно так же должен был возвратиться к хозяину. После изгнания злых духов королевский дворец в Камбодже окружали ниткой, якобы препятствующей возвращению духов. Кстати, дословный перевод понятия “окружность” в Древнем Вавилоне — “обхват шнура”.

Обозначить круг участники ритуала могли и самими собой. Легендарный король Артур заседал со своими рыцарями не за обычным, прямоугольным столом, а за круглым — поэтому их так и называли: “рыцари круглого стола”.

С развитием абстрактного мышления колдовскую функцию стал чаще всего выполнять просто начерченный на земле круг:

— Только не бойся, вот тебе ножик; когда придешь в церковь, очерти около себя круг, читай псалтырь да назад не оглядывайся. Что бы там ни было, какие бы страсти ни представлялись — знай свое, читай да читай! А если назад оглянешься — совсем пропадешь.

Вечером пришел мальчик в церковь, очертил ножом около себя круг и принялся за псалтырь. Пробило двенадцать часов, с гроба поднялась крышка, королевна встала, выбежала и закричала:

— А, теперь ты узнаешь, как под моими окнами подсматривать да людям рассказывать!

Стала на поповича бросаться, да никак через круг перейти не может; тут начала она напускать разные страсти; только что ни делала — он все читает да читает, никуда не оглядывается. (Русская народная сказка “Рассказы о ведьмах” — из сборника А. Афанасьева).

Мефистофель. Ему не повредит и штоф, не только то, что тут в стакане. Черти свой круг, тверди чуранье и чашу полни до краев. (Ведьма со странными движениями проводит круг и ставит в него разные предметы. Горшки и миски начинают звенеть в музыкальном согласии. Ведьма достает большую книгу, ставит мартышек в середину круга, кладет книгу одной из них на спину, а другим дает в руки горящие факелы. Кивает Фаусту, чтобы он подошел). Фауст (Мефистофелю). Что за раденье обезьянье? Жестикуляция, кривлянье. Я знаю цену этой лжи. К чему мне это все, скажи? Мефистовель. Профессиональная забава врачующей. Не будь к ней строг. Пусть думает, что без приправы действителен не будет сок. (Убеждает Фауста вступить в круг.) <...> Мефистофель. Довольно, мудрая сивилла! Налей-ка другу пополней. Гляди, он не младенец хилый, он и по этой части сила, магистр всех пьяных степеней. (Ведьма с видом священнодействия наливает питье в чашку. Когда Фауст подносит его к губам, оно загорается. Фаусту.) Пей, пей от сердца полноты, покуда чувства оживятся! Ты с дьяволом самим на “ты”. Тебе ли пламени бояться? (Ведьма размыкает круг. Фауст выходит из него.) (Гете, “Фауст”, пер. с нем. Б. Пастернака).

Не только процесс начертания круга стал магическим действом, но и сама фигура круг превратилась в предмет поклонения. Таков тибетский священный круг, охраняющий от злых духов, такова и индийская мандала (санскритское mandala — круг). Родственны им и древний восточный символ свастики — с концами, загнутыми по ходу солнца, и армянское колесо вечного движения, и круговые символы разных народов в виде рыбы, змеи или дракона, кусающих собственный хвост. Отсюда же — нимб над головами святых на буддийских и христианских изображениях; культовые каменные сооружения северной Европы — кромлехи (самый знаменитый из них — Стоунхендж в Англии); круглые в плане хижины и юрты разных народов, цирковые арены и православные колокольни; религиозные сюжеты в разрисовке круглых культовых предметов: блюд и чаш (древнегреческие килики), бубен и барабанов. Не случайно также круглы большая часть медалей, медальонов и монет — прямоугольные древние монеты были удобней в хранении и транспортировке, но, несмотря на это, все государства перешли в конце концов на круглые. Так что и поклонение золотому тельцу ведет свое начало от поклонения солнцу (и луне), сохранив в монетах как его круглую форму, так и его золотой цвет (менее ценные монеты сохраняют серебряный цвет луны).

Круги ХХ века.

В наши дни широко распространена такая кинема, как Бегать по кругу — 'почет', именуемая обычно фразеологизмом “круг почета”. Победитель соревнований, подняв кубок (или другой врученный ему знак победы) пробегает под аплодисменты по кругу стадиона (арены):

И судья, высший арбитр, вручает тореро награду: одно или два уха, а за самый блестящий бой — уши и хвост быка. Сопровождаемый громом рукоплесканий победитель делает круг почета”. (Р. Тучнин, “Бой быков: искусство или жестокость”. — “Неделя”, 1966, № 39).

Как и в древности, ходят по кругу для защиты от чего-либо:

Крысы — проклятье в жизни крестьянина Пабло Маринея (с Филиппин — Э. А.), доведенного набегами грызунов до нищеты.

— Каждый сезон они уничтожают более половины моего урожая, — рассказывает Пабло, — и я ежедневно молю Бога, чтобы он защитил меня от этих исчадий.

Мариней и его соседи носят вокруг рисовых полей вырезанное из дерева изображение их святого-покровителя, прося у него помощи, и все напрасно: спасения нет”. (В. Ривош, “Ведесущая, везде живущая”. — “Вокруг света”, 1979, № 9).

Современным "материалом” для круга может стать и магический порошок:

Как передает корреспондент агентства Франс Пресс из Найроби, один из членов городского совета кенийской столицы лишился своего мандата после того, как суд признал его виновным в том, что он прибегал к колдовским заклинаниям в день проведения выборов в 1979 года. Орунга Джеймс Овимо попросил колдуна посыпать из коровьего рога магическим порошком вокруг будки для голосования, считая, что это поможет ему привлечь голоса избирателей. (“Хоть колдовство и наказуемо”. — “За рубежом”, 1982, № 11).

На смену “рыцарям круглого стола” в наши дни пришли “конференции круглого стола”. За обычным прямоугольным столом места, как правило, распределяются так: во главе стола, в торце, — самое авторитетное лицо, затем — лицо второго ранга, третьего... Поэтому, когда хотят подчеркнуть равенство участников заседания, то предпочитают круглый стол. Получили известность, например, “конференции круглого стола” в Лондоне 1930, 1931 и 1932 годов о реформах для Индии, в Гааге 1949 года о реформах для Индонезии.

Изображение круга используется и как универсальный символ. Например, в качестве особого знака автомобильного движения: "За лобовым стеклом “Волги” пропуск да еще рядом красный круг, обозначающий право передвигаться по зоне. Итак, дорога из Чернобыля к зданию атомной станции". (А. Иллеш, “Особая зона”. — “Известия”, 17 мая 1986).

А вот — круги на рериховском Знамени Мира: “Как известно, одной из статей Пакта Рериха о защите культурных ценностей предусматривался особый отличительный знак для объектов культурного назначения: белое полотнище с тремя красными кругами, заключенными в красное кольцо. Это был символ, потому что три красных круга олицетворяли собой прошлое, настоящее и будущее человечества, чье нерасторжимое единство и образует кольцо Вечности. Белый стяг с тремя красными кругами посредине вошел в историю рериховского движения как Знамя Мира. В канун столетнего юбилея художника советские альпинисты водрузили этот стяг на пике Рериха на Алтае”. (В. Сидоров, “Рукопожатие на расстоянии”).

Наглядным преломлением понятия “заколдованный (порочный) круг” стал аттракцион “чертово колесо”. Развлекающиеся становятся на гладкий горизонтальный диск диаметром в несколько метров, который начинает вращаться, как карусель, и возрастающая по мере увеличения скорости центробежная сила сбрасывает любителей острых ощещений за пределы “чертова колеса”.

Противоположная, “добрая” магия круга отражена, видимо, в том, что при аварийной ситуации в воде надувному жилету предпочитают спасательный круг, а при аварийной ситуации в воздухе используют парашют, который чаще всего тоже представляет собой круг.

В современной фантастике заколдованный круг может быть просто начерчен в воздухе:

Но прежде чем они подошли вплотную, преступник поднятой рукой быстро очертил магический круг в воздухе. Круг пылал ослепительным пламенем! Краггаш просунул в круг одну ногу. Нога исчезла.

— Если я вам нужен, — поддразнил он преследователей, — то вы знаете, где меня найти.

Они кинулись к нему, но Краггаш уже вступил в круг и исчез целиком, виднелась одна голова. Он подмигнул Марвину. И вот не стало и головы — только огненный круг”. (Р. Шекли, “Обмен разумов”, пер. с англ. Н. Евдокимовой).

Итак, мы убедились в том, что, взяв свое начало в древности от культа солнца, магия круга глубоко укоренилась в общественном сознании разных народов мира и проявляется в наши дни как в виде жеста, так и в виде фразеологизма: “Гостиные сплетни, балы, тщеславие, ничтожество — вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти”. (Л. Толстой, “Война и мир”).

Понятие заколдованного (порочного) круга нашло свое преломление и в науке логики: “круг в доказательстве” — так называют ошибочное обоснование тезиса с помощью посылки, для оправдания которой приходится обращаться к тому же тезису; “круг в определении” — так называют ошибочное вхождение определяемого термина в определяющее выражение.

Такова непростая подоплека известного во всем мире фразеологизма.

5-3. В занак протеста.

Издревле жест воспринимался чуть ли не как оружие борьбы — и мог караться даже смертельной казнью: “Тoт жe, ктo сдeлаeт чтo рукoю дeрзкoю из тузeмцeв или из пришeльцeв, Гoспoда oн xулит, и да истрeбится душа та из срeды нарoда свoeгo...” Тора, пер. с иврита Давида Йосифона (Иерусалим, 1975), стр. 190-191.

И в наши дни политическая борьба начинается зачастую с жеста протеста. Средства массовой информации ежедневно повторяют это слово в различных словосочетаниях: “марш протеста”, “митинг протеста”, “голодовка протеста”. На газетных фотографиях и в телевизионных экранах — поднятые руки со сжатыми в кулак пальцами или с вытянутыми указательным и средним пальцами в виде латинской буквы v.

Мир бурлит, мир борется. И не последнее место занимает в этой борьбе слово; а за словом идет его неизвенный спутник — жест. Известный венгерский искусствовед Б. Балаш писал: “Масса как таковая становится в наши дни все более познаваемой, и физиономия ее делается все более зримой... Ибо и движение массы представляет собою жест, как и движение отдельного человека”. (“Культура кино”. — Л.-М.: 1925, с. 46).

Вынимаю из Картотеки межнациональных жестов словарные статьи со значением “протест”. Оказывается, что их заложено в картотеку уже более 20. Таким образом, впервые появляется возможность осмыслить с точки зрения кинесики целую систему жестов протеста.

Сопровождаемые стуками.

Начнем с трех древнейших жестов протеста, сопровождаемых стуками. В них задействованы три основных органа человеческого тела, которыми обычно изображаются жестовые знаки: рука, нога и голова.

Ударять по чему-либо:

— Не позволю-с! — крикнул он вдруг, изо всей силы стукнув кулаком по столу, — слышите вы это, Порфирий Петрович? (Ф. Достоевский, “Преступление и наказание”).

Топать:

Молли. Ошибочная политика, Полли. Отними руки от глаз, посмотри на него в упор таким же свирепым взглядом и докажи, что ты его не боишься. Полли. Каким это образом? Молли. Топни на него ногой. Полли. Такой вульгарный ребяческий поступок. И весьма провокационный к тому же. Ну нет, я на это не пойду. Топай сама. Молли. Ладно, ладно, трусиха несчастная. Полли. Ну, что же ты, топай! (Молли поднимает ногу и беззвучно опускает ее на пол.) И это называется, по-твоему, топнуть? Ты подняла и опустила свою изящную туфельку, Молли, законы тяготения тебя совершенно не касаются, будто ты плаваешь в невесомости. (Т. Уильямс, “Гнэдигес Фройлайн”, пер. с англ. И. Левидовой, В. Муравьева).

Этот жест бывает и массовым:

Антракт после пьески так затянулся, что вернувшиеся на свои места зрители от нетерпения затопали ногами. (М. Пруст, “Под сенью девушек в цвету”, пер. с фр. Н. Любимова).

Биться головой:

— Подумаешь, какой бывалый! — заметил Дон Кихот. — Сейчас я разорву на себе одежды, разбросаю доспехи, стану биться головой о скалы и прочее тому подобное, долженствующее привести тебя в изумление.

— Ради самого Христа, — сказал Санчо, — смотрите, ваша милость, поберегите вы свою голову, а то еще нападете на такую скалу и на такой выступ, что с первого же раза вся эта возня с покаянием кончится. И коль скоро вы находите, что биться головой необходимо, а без этого, мол, никак, я бы на вашем месте удовольствовался, — благо все это одно притворство, шутка и подделка, — удовольствовался бы, говорю я, битьем головы о воду или же обо что-нибудь мягкое, вроде хлопчатой бумаги, а остальное предоставьте мне: я скажу моей госпоже, что вы бились головой о вершину скалы тверже алмаза.

— Спасибо тебе за добрый совет, друг Санчо, — сказал Дон Кихот, — однако ж надобно тебе знать, что все это я проделываю не в шутку, а вполне серьезно, ибо иначе я нарушил бы законы рыцарства, приравнивающие ложь к ереси, а ведь делать одно вместо другого значит лгать. Следственно, задуманное мной битье головою о скалы — это будет битье с подлинным верное, без всякой примеси чего-либо ложно го или показного”. (М. Сервантес, “Дон Кихот”, пер. с исп. Н. Любимова).

Сюда же примыкает жест, который сопровождается уже не стуком, а глухим звуком.

Бить себя в грудь:

Увидев нас, Ксантиппа заголосила, запричитала, по женской привычке, и промолвила так:

— Ох, Сократ, нынче в последний раз беседуешь ты с друзьями, а друзья — с тобой.

Тогда Сократ взглянул на Критона и сказал:

— Критон, пусть кто-нибудь уведет ее домой.

И люди Критона повели ее, а она кричала и била себя в грудь. (Платон, “Федона”, пер. с древнегреч. С. Маркиша).

Жестовость обычного действия.

Многие жесты — не искусственно придуманные знаки, а обычные телесные движения, но сделанные не столько с целью получения физического результата, сколько с информационной целью. Садиться, ложиться, вставать, вскакивать, ходить, встречаться — казалось бы, разве это жесты? Но в определенных ситуациях данные действия приобретают кинесическое значение протеста.

Садиться:

Тогда он сказал Матуру Бабу, что надо накормить этих несчастных, вымыть их и одеть, Матур Бабу возразил, что его богатств не хватит для облегчения всех нуждающихся мира. Тогда Рамакришна заплакал, сел среди этих голодающих и заявил, что он не двинется с места и разделит их участь. Крезу пришлось исполнить желание своего друга-жреца. (Р. Роллан, “Жизнь Рамакришны”, пер. с фр. А. Полляк, Э. Шлосберг).

Когда этот жест массовый, его называют “сидячей забастовкой”:

В амстердамском “Рейксмузеуме” группа из 34 человек устроила сидячую забастовку в зале, где выставлена знаменитая картина Рембрандта “Ночной дозор”. Это стало своеобразной формой протеста против намерения правительства упразднить систему государственной помощи художникам, существующую с 1949 года. (“В стране Рембрандта и Ван Гога экономят на искусстве”. — “Шпигель”, Гамбург; “За рубежом, 1984, № 7).

Бывает и “лежачая забастовка”.

Ложиться:

Люди готовы были прошагать сотни миль, чтобы лечь распластавшись перед зданиями судов, резиденциями губернаторов в столицах штатов, перед Белым домом в Вашингтоне и этими ненасильственными демонстрациями выразить свой протест против ущемления их человеческого достоинства. (А. Чаковский, “Мартин Лютер Кинг”. — “Литературная газета”, 15 января 1986).

Вставать:

Вдруг я увидел его разгневанным, и он встал с места и сказал мне по-итальянски:

— Бенвенуто, вы великий чудак; свезите эти вазы в Париж, потому что я хочу их позолоченными. ("Жизнь Бенвенуто Челлини, написанная им самим”, пер. с ит. М. Лозинского).

Этим жестом начинается и знаменитый революционный гимн:

Вставай, проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и рабов!

Кипит наш разум возмущенный

И в смертный бой вести готов.

(Э. Потье, “Интернационал”, пер. с фр. А. Коца).

В роли многозначного жеста выступает и обычное действие — Ходить. Особенно известны такие его кинесические значения, как 'ликование' (карнавальное шествие), 'победа' (парад), 'вечная память' (проводы покойника), 'поклонение' (крестный ход). Но еще большее распространение получило в наши дни значение 'протест' (демонстрация).

Ходить:

—Товарищи! — запел хохол, покрывая своим мягким голосом гул толпы. — Мы пошли теперь крестным ходом во имя бога нового, бога света и правды, бога разума и добра! Кто не верит в силу правды, в ком нет смелости до смерти стоять за нее, кто не верит в себя и боится страданий — отходи от нас в сторону! Мы зовем за собой тех, кто верует в нашу победу; те, которым не видна наше цель, — пусть не идут с нами, таких ждет только горе. В ряды, товарищи! Да здравствует праздник свободных людей! Да здравствует Первое мая!

Толпа слилась плотнее. Павел махнул знаменем, оно распласталось в воздухе и поплыло вперед, озаренное солнцем, красно и широко улыбаясь... (М. Горький, “Мать”).

Интересно, что эта, одна из первых в России первомайских демонстраций воспринималась частью ее участников просто как обновленный вариант крестного хода: “Мы пошли теперь крестным ходом во имя бога нового, бога светы и правды, бога разума и добра!” Но с развитием рабочего движения такая, религиозная сторона демонстраций начисто вытеснена была другим содержанием: “Массовое шествие для выражения общественно-политических настроений, требований, протеста, солидарности...” (“Краткий политический словарь”. — М.: Политиздат, 1983).

Бывают и “междугородние демонстрации”:

Под бой тамтамов более 500 представителей различных общественных организаций из девяти американских штатов начали обход солидарности с мужественным борцом за права коренных жителей США Леонардом Пелтиером. Выйдя в воскресенье из городов Марион (штат Иллинойс), Спрингфилд (штат Миссури) и Ливенуорт (штат Канзас), они направились в Сент-Луис (штат Миссури), где перед зданием федерального аппеляционного суда состоится манифестация в защиту этого руководителя Движения американских индейцев, приговоренного к двойному пожизненному заключению по сфабрикованному ФБР обвинению. Участникам марша за пять дней предстоит проделать путь в 450 километров. (“Он должен быть освобожден!” —”Правда”, 10 сентября 1985).

Часто демонстрации протеста проходят на современных транспортных средствах:

Сегодня в финский город Васа на побережье Ботнического залива прибыл “Веломарш мира — 85”. В нем принимают участие активисты движения сторонников мира из стран Северной Европы, а также США и Японии. Марш стартовал в начале июля в Осло и проходил по дорогам Норвегии и Швеции. Во время пути его участники проводили митинги, встречи, концерты политической песни, на которых звучал призыв к общественности этих стран расширять выступления против гонки вооружений, за предотвращение термоядерной катастрофы, за создание на севере Европы зоны, свободной от ядерного оружия. (“Веломарш мира — 85”. — “Известия”, 23 июля 1985); Экипажи десятков грузовых барж приняли участие в демонстрации протеста не Сене в центре Парижа. Речники требуют от властей улучшения условий труда. (“Забастовка на воде”. — “Правда”, 5 сентября 1985).

А этот жест больше известен как “митинг” (англ. meet — встречаться).

На митинге ораторы выступают с трибун, в наши дни, как правило, — с микрофоном.

Встречаться:

Более 50000 человек приняли участие в состоявшемся в одном из мадридских парков митинге протеста против вступления Испании в НАТО. (“Митинг протеста”. — “Правда”, 7 июля 1981).

И вот несколько юмористический вариант митинга:

Сотни индеек, кур и цыплят заполнили зал заседаний Национального законодательного совета Панамы, когда там обсуждался проект закона о свободном ввозе импортной птицы и ветчины в эту латиноамериканскую страну. Виновниками инцидента были панамские фермеры, выступающие против наводнения внутреннего рынка зарубежным мясом. (“Правда”, 9 сентября 1935).

Разрушение как знак.

Ряд разрушительных действий, также совершаемых не столько ради физического результата, сколько с информационной целью, часто становятся жестами. Вспомните позицию Базарова: “Однако позвольте, — заговорил Николай Петрович. — Вы все отрицаете или, выражаясь точнее, вы все разрушаете... Да ведь надобно же и строить”. — “Это уже не наше дело... Сперва нужно место расчистить. (И. Тургенев, “Отцы и дети”). Такая позиция и породила жесты протеста Выбрасывать, Сбрасывать с пьедестала, Пачкать, Ломать, Рвать, Жечь.

Выбрасывать:

Стелла. Как ты весь извозился — лицо, руки... смотреть противно! Иди умойся и помоги убрать мне со стола. Стенли (швыряет свою тарелку на пол). А я вот как убираю со стола. (Крепко схватив ее за руку.) Не смей так обращаться со мной, брось эту манеру раз и навсегда: “Свинья... поляк... противный... грязный... вульгарный...” — только и слышишь от вас с сестрицей; затвердили! Да вы-то что такое? Возомнили о себе... королевы! Помните слова Хая Лонга: “Каждый — сам себе король”. И здесь, у себя, я — король, так что не забывайтесь! (Сбросил со стола чашку с блюдцем.) Вот, я убрал за собой. Хотите, уберу и за вами? (Т. Уильяме, “Трамвай «желание»“, пер. с англ. В. Неделина).

Сбрасывать с пьедестала:

Эно. Он низверг и растоптал старую власть, чье изображение еще высится на пьедестале. (Указывает на статую. Свистки, крики: “Вали ее на землю, вали!” Рабочие хватают ломы и взбираются на пьедестал.) Он уничтожил это гнилье: ее трусливых консулов, ее беззаконные законы, ее позорные обычаи, ее продажную армию. Толпа. Долой ее! Долой! Эно. Он освободил нас от ее воровских банков, от ее золота, парламентов и бирж, он убил все противоречия. А эта статуя глумится над его деяниями. (Указывает на статую.) Толпа. Старая негодяйка! — Проклятое чудовище! — Продажная потаскуха! (Крики со всех сторон: “Долой ее! Долой!”) — Кинуть в сточную канаву! — Ломай ее! Бей! — Вали! Вали ее в грязв! Голоса крестьян. Это она нас пожирала! Голоса горожан. Это она нас позорила! Голоса крестьян. Она была смертью! Голоса горожан. Она была преступлением! (Со всех сторон.) Долой ее! Долой! Рабочий (стоя на пьедестале, кричит окружающим). Берегитесь! Она падает!.. Падает! (Под яростные крики толпы огромная статуя начинает качаться и падает. Мгновенье мертвой тишины. Затем Эно схватывает уцелевшую голову, поднимает ее и, пошатываясь под огромной тяжестью, молча бросает.) (Э. Верхарн, “Зори”, пер. с фр. В. Левина).

Пачкать:

Хельсинский суд возбудил уголовное дело против двух членов Финской лиги тортометателей. Их жертвой стал президент Всемирного банка Джеймс Вулферсон. <...> Тортом в лицо, по их словам, Вулферсон получил, потому что Лига борется против “ухудшения социального положения жителей страны” (“Тортометатели попали под суд”. — “Новое русское слово”, 5 апреля 2001).

Ломать:

Спускаясь с вершины Синайской горы, Моисей еще издали услышал адский шум. Он прибавил шагу и, добравшись до стана, пришел в такой страшный гнев от вида разнузданного пиршества, что разбил о скалу скрижали с заповедями Яхве. (3. Косидовский, “Библейские сказания”, пер. с пол. Э. Гессен, Ю. Мирской).

Философия данного жеста примерно такова: вы не замечаете, что что-то разрушаете, — в таком случае, чтобы вы, наконец, заметили, я разрушу демонстративно. Эта философия еще более наглядно раскрыта в следующем эпизоде:

Нетрудно понять Филоксена, который, услышав, как некий чтец читает одно из его произведений, разбил его горшки и стал топтать их ногами, приговаривая:

— Я разбиваю то, что принадлежит тебе, подобно тому, как ты портишь то, что принадлежит мне. (М. Монтень, “Опыты”, пер. с фр. Ф. Коган-Бернштейн).

В свете такого понимания яснее становится парадоксальная истина о том, что жест разрушения зачастую делается ради созидания:

Б. Нелюбин, заслуженный архитектор РСФСР, лауреат премии Совета Министров СССР, ныне первый заместитель председателя правления Союза архитекторов РСФСР, когда-то работал в гор. Горьком. Здесь по его проекту строился жилой дом, первые два этажа которого были отданы под магазин. Осуществляя авторский надзор, Нелюбин несколько раз браковал работу строителей по отделке помещений. Но строители автору не внимали. Тогда архитектор взял лом и порушил некачественный подвесной потолок. Скандал: “Архитектор — хулиган!..”, “Неуважение к труду рабочих!”, — чего только не говорили! Но в конце концов переделали все сравнительно неплохо. (В. Пивкин, “Меня мучает совесть”. — “Литературная газета”, 11 сентября 1985).

А вот аналогичный жест протеста в Великобритании:

В выходные дни она кладет в сумочку маленькую ножовку и едет в Моулзуорт (графство Кембриджшир). Там она подходит к внешней проволочной ограде базы крылатых ракет и перепиливает одну из стальных нитей. Совершив этот символический, но уголовно преследуемый акт протеста, она возвращается домой, в графство Эссекс, заботливо ухаживает за своими двумя кошками и смотрит телевизор. (“Преступная” вера Маргарет Тернер, английской пенсионерки”. — “Обсервер”, Лондон; “За рубежом”, 1986, № 9).

Наиболее лаконично эта парадоксальная созидательность разрушенния выражена в революционном гимне:

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим,

Кто был ничем, тот станет всем.

(Э. Потье, “Интернационал”, пер. с фр. А. Коца).

Рвать:

Князь Яков стал перед ним на колени и просил помилования. Государь, побранив его; стал с ним рассуждать о сущности разорванного указа. Долгорукий изложил ему свое мнение.

— Разве не мог ты то же самое сказать, — заметил ему Петр, — не раздирая моего указа?

— Правда твоя, государь, — отвечал Долгорукий, — но я знал, что если я его раздеру, то уже впредь таковых подписывать не станешь, жалея мою старость и усердие. (А. Пушкин, “Table-talk”).

Жечь:

8 марта 1927 года сотни женщин в Самарканде на площади Регистана бросили в костер свои паранджи. Точно так же поступили женщины Ташкента, Хивы и Бухары. (“И стала прекрасной явью вековечная мечта”. — “За рубежом”, 1978, № 3).

Демонстративное неучастие.

Есть множество жестов протеста, которые внешне выглядят “пассивными”. Суть таких жестов — в неучастии.

Отворачиваться:

Тригей (Богине Мира). Но что с тобой? Зачем глядишь ты в сторону? Гермес. Да, отвернулась. Сердится на город ваш за то, что проходимца вожаком избрали. (Аристофан, “Мир”, пер. с древнегреч. с. Апта).

Уходить:

Боясь, что известие об их конфликте вызовет брожение в народе, Саул упрашивал Самуила остаться в лагере и идти с ним вместе в Галгал. Но Самуил ответил:

— Не ворочусь я с тобою, ибо ты отверг слово Господа, и Господь отвергнет тебя, чтобы ты не был царем над Израилем.

Затем он повернулся, чтобы уйти. Такая демонстрация не могла бы остаться незамеченной. Саул, стремясь во что бы то ни стало сохранить в тайне их конфликт, попробовал задержать Самуила силой и нечаянно оторвал ему край одежды. (3. Косидовский, “Библейские сказания”, пер. с пол. Э. Гессен, Ю. Мирской).

С этим жестом связана и более поздняя легенда:

Пизанцы рассказывают старую легенду о кампаниле. В тот день, когда должны были освятить колокольню, гласит легенда, пришел горбатый архитектор, ее создатель. Он хотел получить от городской коммуны плату за работу и послушать похвалы в свой адрес. Но пожалели власти денег и отказались платить. Оскорбленный горбун пошел прочь и крикнул башне:

— Иди за мной!

Крик ужаса раздался над площадью, потому что колокольня наклонилась и, казалось, еще немного — и она рухнет на площадь. Главный городской консул на коленях заклинал зодчего не разрушать прекрасной башни и тут же уплатил ему причитающуюся сумму. Лишь тогда, говорит легенда, остановилась в своем движении кампанила, да так и застыла в наклонном положении. (X. Шлиттер, “Падающая башня”, которая никогда не упадет”. — “Франкфуртер рундшау”, Франкфурт-на-Май- не; “За рубежом”, 1984, № 10).

Уезжать:

После долгих споров городское собрание Рейкьявика отменило закон, запрещающий содержать собак в исландской столице. Он был принят более 60 лет назад, но вспомнили о законе лишь в начале нынешнего года. Полиция неожиданно обнаружила, что в городе нелегально обитает более трех тысяч собак. Не меньше были удивлены и хозяева собак, когда получили повестки в суд. Большинство уплатили штраф, но 300 владельцев псов решили отбыть тюремное наказание. Самым трудным оказался случай с дворняжкой Люси. Ее хозяин, министр финансов А. Гудмундссон, пользуясь парламентской неприкосновенностью, отказался отправиться за решетку и пригрозил навсегда покинуть Исландию, если отцы города попытаются разлучить его с Люси. (И. Иванов, “Такая собачья жизнь”. — “Известия”, 10 мая 1984).

В этом примере приведена лишь угроза жеста — сам жест Уезжать не состоялся, так как исландские крючкотворы побоялись международного скандала, если бы министру пришлось эмигрировать из-за их не любви к собакам. В конце концов они отменили нелепый закон.

Бойкотировать:

Официальные акты указывают, что Женевьева Бежар не присутствовала ни при заключении свадебного контракта, ни при венчании Мольера, причем многие подозревают, что это было сделано в виде протеста против этого ужасного брака. (И. Булгаков. “Жизнь господина де Мольера”).

Надо сказать, что, хотя игнорирование чего-либо было уже и во времена Мольера распространенным жестом протеста, однако лишь спустя два столетия, в 1880 году, когда ирландские арендаторы сговорились игнорировать ненавистного им управляющего имением англичанина по фамилии Бойкот, это слово стало нарицательным. От существительного “Бойкот” образовались глагол “бойкотировать”, прилагательное “бойкотный” и др.:

Произошло это в декабре 1955 года, когда шофер городского автобуса велел негритянке Розе Паркс уступить место белому. Роза Паркс, уставшая от работы и плохо себя чувствовавшая, отказалась встать. Ее не только вышвырнули из автобуса, но и тут же арестовали. <...> И вот в Монтгомери родилась идея негритянского бойкота всех автобусов города. Мартин Лютер Кинг предложил, чтобы организаторы бойкота встретились в его церкви. И именно Кинга избрали главой бойкотного комитета. (А. Чаковский, “Картин Лютер Кинг”. — “Литературная газета”, 15 января 1986).

Высшая цена протеста.

Какая наивысшая цена, которую может заплатить человек? Это — заплатить здоровьем, жизнью. И когда все методы исчерпаны, человек идет-таки на такую цену, чтобы выразить свой протест.

Объявлять голодовку:

Напряженность обстановки в Ольстере объясняется также и продолжающейся вот уже 51-й день голодовкой одного из узников концлагеря Лонг Кеш — Роберта Сэндса, требующего предоставления ему и его товарищам статуса политических заключенных. Недавно Сэндс был избран депутатом британского парламента от одного из североисландских избирательных округов. По словам “Тайме”, его состояние весьма тяжелое, от смерти Сэндса отделяет всего лишь несколько дней”. (“Отвечают расправами”. — “Правда”, 22 апреля 1981).

Всему миру известно, как трагически закончилась голодовка Роберта Сэндса — она закончилась смертью.

Но иногда и сама смерть выступает как жест протеста.

Кончать жизнь самоубийством:

Но, лукавя со слезой,

плотник самый щуплый

пошутить решил с мурзой

дорогою шуткой.

Он, косясь на пиалу

вроде бы покорно,

в обе рученьки — пилу

и себя — по горлу.

Эх, князья, — что значит смерд,

знали, видно, плохо вы.

Не стерпели эту смерть

все другие плотники.

Слышишь это, князь Мстислав, -

твои смерды киевские,

топорами заблистав,

в бой последний кинулись. !

(Е. Евтушенко, “Непрядва”).

Широко известен японский институт ритуального самоубийства под названием “харакири” (вспарывание живота):

Бывали случаи, когда самураи делал себе харакири, выражая тем самым несогласие с решением своего господина или глубокую обиду на него. (А. Боскаро, “Дух самураев живуч и поныне”. — “Атлас”, Париж; “За рубежом”, 1980, № 3).

Свой традиционный институт самоубийства и у буддийских монахов — самосожжение:

11 июня (1963 года — Э. А.) трагическое событие на улицах Сайгона дало кризису новый оборот. 73-летний буддийский монах уселся на одном из перекрестков, а два других монаха облили его бензином. Монах невозмутимо зажег спичку, и был немедленно охвачен пламенем. Его лицо исказилось от боли, но он так и не издал ни звука. Обгоревшее тело упало на мостовую. Фото этой душераздирающей картины обошло газеты всего мира, укрепив впечатление о жестоких религиозных преследованиях в Южном Вьетнаме. (“Тайный путь США к войне во Вьетнаме”. — “Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт”, Вашингтон; “За рубежом”, 1983, № 45).

Руки над толпой.

Телевидение любит показывать лица крупным планом. И поэтому два жеста, изображаемые недалеко от лица, тоже стали почти ежедневным объектом политических телепередач. Сейчас они сделались чуть ли не самыми популярными жестами протеста во всем мире.

Поднимать руку, сжав пальцы в кулак:

Выброшены вверх сжатые кулаки — жест борцов за гражданские права в США — в знак непреклонной решимости стоять до конца. Целый день продолжалась на причале калифорнийского порта Сан-Диего у авианосца “Констетейшн” демонстрация 123 моряков — негров и белых, — протестовавших против расовой дикриминации. (“Юнайтед Пресс Интернэшнл”, Нью-Йорк; “За рубежом”, 1974, № 43).

Этот жест изображает и Эрнст Тельман на открытом в 1986 году памятнике в Москве. В некоторых странах жест может привести к не предвиденным осложнениям:

Одного не взяли на работу потому, что он каждый день ездил по городу, подняв правую руку, сжатую в кулак, как это иногда делают, приветствуя друг друга, коммунисты. Правда, он всего лишь держался за поручень в трамвае, но опровергнуть обвинение в принадлежности к левым оказалось невозможным. (Д. Циммер, “Неблагозвучная” фамилия”. — “Зюддойче цайтунг”, Мюнхен; “За рубежом”, 1977, № 10).

Поднимать два пальца буквой V:

Спартак энергично напал на него, но, не желая смерти противника, несколькими ударами обезоружил его. Затем прижал самнита к себе и повалил на землю, прошептав на ухо:

— Мужайся, Крикс, я надеюсь тебя спасти.

С этими словами он стал одной ногой на грудь Крикса, а коленом другой — на грудь самнита, оглушенного ударом щита, и в этой позе ожидал решения народа. Раздались продолжительные единодушные рукоплескания, оглушительные, как гул подземного грома; почти все зрители подняли вверх указательный и средний пальцы, и жизнь обоих самнитов была спасена. (Р. Джованьоли, “Спартак”, пер. с ит. Л. Френкеля).

Этот жест надо понимать так: подняв указательный и средний пальцы, зрители зафиксировали победу Спартака без убийства двух последних противников (если бы зрители направили большой палец вниз, это означало бы: убей!)

А вот тот же жест в наше время:

Занзибар встретил нас революцонным салютом: северная его оконечность вместе с узкой полоской близлежащего острова как бы образует букву v, начальную букву английского слова victoria (победа). В дни революции на Занзибаре ее участники приветствовали друг друга этим словом и поднимали вверх два пальца. Этот знак стал паролем революции. (“Восставший остров”. — “Неделя”, 1964, № 26).

В известной советской научно-фантастической повести приведены такие мечты фашистов: “Так как воздуха во многих местах (особенно в Западной Европе, Африке и Америке) уже не хватало, то рабочим ничего больше не оставалось, как работать за право дышать. В продаже появились маски, подобные противогазовым, и в этих масках появлялось все больше людей в общественных местах. Но так как маски не были снабжены радиостанциями, как скафандры нашего подземного городка, то люди могли изъясняться только жестами.

— Это и к лучшему, — откровенно говорили фашисты, — меньше будет агитации. (А. Беляев, “Продавец воздуха”).

Однако теперь ясно, что эти фашисты ошибались: жесты не только не сдерживают общения, но и наоборот — все больше становятся массовым средством протеста на просторах улиц и площадей.

...С появлением письменности начался исторический период существования человечества: летописи, хроники, газеты, художественная литература стали главными символами культуры. Но вот в XIX веке появились фотография, кино, в XX — телевидение, видеозапись, компьютер; изобразительная информация оказалась во многом куда эффективней словесной. И народы стали активней, чем прежде, заимствовать друг у друга жестовые приемы.

5-4. Мораторий — жест мира.

Думаю, что читателям будет интересно, как с позиций кинесики воспринимался советский мораторий на испытания ядерного оружия.

В Картотеке межнациональных жестов зафиксированы ряд жестов угрозы, связанные с использованием оружия.

Браться за оружие:

Подвигнутый гневом, он показывал вид, что берется за кинжал; поэтому я взялся за большой свой кортик, который постоянно носил при себе для своей защиты, и сказал ему: “Если ты настолько смел, что обнажишь это оружие, я тотчас же тебя убью”. (Жизнь Бенвенуто Челлини, написанная им самим”, пер. с ит. М. Лозинского).

Потрясать оружием:

— Я вам покажу, как за мной шпионить! — задыхаясь, кричал он на бегу. — Я вас научу обзываться! Давайте, давайте все сюда, сколько вас там есть! И полковник Джон Антони Дивер, кавалер ордена Бани! — Симмонс оглянулся на офицерскую столовую и потряс винтовкой. — Думаете, вы такой франт и хват, дальше некуда? А я вам говорю, только высуньте свою чертову рожу из этой двери, я вас так изукрашу, во всей армии красивее не найдется. (Р. Киплинг, “Дело об одном рядовом”, пер. с англ. И. Бернштейн).

Именно этим жестам уподобляются в мировой политике гонка вооружений (Браться за оружие) и военные маневры (Потрясать оружием).

А вот еще жесты, связанные с использованием оружия, — но уже не со значением угрозы, а с антонимическим значением мира:

Складывать оружие:

Он узнал, где скрываются убийцы, и один, в своем широком пиджаке, матросской тельняшке и капитанке на голове, страшный и могучий, вошел в подвал, где скрывались бандиты, в так называемую хавиру, и, войдя, положил на стол свое служебное оружие — пистолет-маузер с деревянной ручкой. Это был знак того, что он хочет говорить, а не стрелять. Бандиты ответили вежливостью на вежливость и, в свою очередь, положили на стол револьверы, обрезы и финки. (В. Катаев, “Алмазный мой венец”).

Ломать оружие:

Портос, не произносивший до сих пор ни звука, ответил одним словом и одним движением. Он сказал: “Да” и взялся за шпагу. Арамис отскочил назад и извлек из ножен свою. Д'Артаньян пригнулся, готовый напасть или защищаться. Тогда Атос свойственным ему одному спокойным повелительным движением протянул руку, медленно взял свою шпагу вместе с ножнами, переломил ее на коленях и отбросил обломки в сторону. Затем, обратившись к Арамису, сказал:

— Арамис, сломайте вашу ипагу.

Арамис колебался.

— Так надо, — сказал Атос и прибавил более тихим и мягким голосом: — Я так хочу.

Тогда Арамис, побледнев еще больше, но покоренный этим жестом и голосом, переломил в руках гибкое лезвие, затем скрестил на груди руки и стал ждать, дрожа от ярости.

То, что они сделали, принудило отступить Д'Артаньяна и Портоса. Д'Артаньян совсем не вынул шпагу, а Портос вложил свою обратно в ножны. (А. Дюма, Двадцать лет спустя”, пер. с фр. Е. Лопыревой, Н. Рыковой).

Этим жестам в мировой политике уподобляется мораторий на ядерные испытания (Складывать оружие) и уничтожение ядерных вооружений (Ломать оружие).

Существует и широко распространенный жест мира, который связан с оружием липь косвенно, — Пожимать руку. Где же в этом жесте косвенная связь с оружием? А вот где: два древних воина, встретившись, держали в левых руках щиты, а правые протягивали друг другу, показывая, что в них нет оружия; при плохой видимости — в лесу, ночью — жест завершался рукопожатием, позволяя наощупь убедиться в отсутствии оружия.

В недавней истории был момент, когда две великие державы — Советский Союз и Соединенные Штаты — тоже протянули друг другу руки (в переносном смысле), что позволило организовать встречу советских и американских космонавтов в космосе, увенчавшуюся историческим рукопожатием (уже в прямом смысле). Тогда этот жест — рукопожатие в космосе — вошел в газетные заголовки всех стран мира. А в Картотеке межнационвльных жестов он выглядит так.

Пожимать руку:

Пусть лучше рука сойдется с рукой, мир заключая, чем щит со щитом в поединке столкнется. (Вергилий, “Энеида”. пер. с лат. 0. Ошерова).

И ведь Складывать оружие предлагалось лишь как первый шаг. С тем, чтобы потом вообще демонтировать его — такое действие также зафиксировано в картотеке.

Как видим, обычаи народов мира едины в семиотическом использовании оружия (или неиспользовании его — в жесте Пожимать руку). Поэтому политический диалог между ядерными державами воспринимался однозначно всем человечеством: продолжение испытаний воплощало жест угрозы Потрясать оружием, уничтожение боеголовок — жест мира Ломать оружие.

Глава 6. МАГИЧЕСКИЕ ЛУЧИ

6-1. Множественность сигналов

Какими органами чувств перципиент воспринимает жесты? Конечно, прежде всего — зрением (Направлять палец — 'указывание'). Затем — слухом (Хлопать в дебоши — 'одобрение') и осязанием (Касаться — 'внимание!'). И это все? Оказывается, нет. Вот, например, что рассказал мне переводчик с языка жестов глухонемых — есть такая редкая профессия — А. Коган:

— ...Пограничники задержали подозрительного человека — но тот на слова не реагировал, как полностью глухой. Пригласили меня, — но на мои жесты подозреваемый не отвечал, что, впрочем, еще не могло служить доказательством симуляции: ведь в селах нередко встречаются глухонемые, не знающие языка жестов.И тут я вспомнил о сигнале “Смотри на меня!”: носком ступни несколько раз стучат по полу. Этот сигнал “слышат” все глухонемые, потому что им свойственно тонко чувствовать сотрясение воздуха и пола (в “Занимательной физике” Перельмана рассказывается, что для глухонемых устраивали танцы, поместив оркестр под танцевальным залом, — через пол глухонемые “слышали ногами” музыку!) Когда подозреваемый стоял ко мне спиной, я резко ударил несколько раз носком ступни по полу — но подозреваемый “не услышал” сигнала, который “слышат” все глухонемые: симуляция стала очевидной.

Однако и вибрация — далеко не самый трудноуловимый вид информации. Очевидно, что в состав кинесических знаков входят также и другие, более слабые информационные импульсы, на которые люди просто не привыкли обращать внимание, или эти импульсы можно зафиксировать лишь с помощью самых тонких современных приборов, а для фиксации некоторых из них приборы еще не изобретены. Но человек — как “прибор, изобретенный Богом”— остается пока гораздо более тонким инструментом, чем те, что изобретены самим человеком. И, как принято говорить, интуитивно, подсознательно, иррационально, трансцендентно — а идндийцы считают, что “третьим глазом” — человек чувствует многие из этих почти неощутимых сигналов и, не умея объяснить их научно, тем не менее приспособился использовать практически передаваемую ими информацию.

6-2. Загадочные импульсы

При Институте радиотехники и электроники АН СССР создана Лаборатория радиоэлектронных методов исследования биологических объектов. Институт имеет большой опыт изучения сверхмалых излучений космических объектов, обладает соответствующими уникальными приборами — и вот этот опыт и приборы решили применить для изучения сверхмалых излучений человеческого тела: “Подобно тому, как около нашей планеты существует атмосфера, магнитосфера, облака заряженных частиц, уходящие потоки электромагнитных излучений, так и у человека есть эта невидимая невооруженным глазом, но вполне материальная субстанция. Ее динамика — проявление нашей жизнедеятельности. И если в излучениях планет, звезд и галактик зашифрована информация об их состоянии, то точно так же она есть в излучениях, исходящих от живых объектов. <...> Быстрая цифровая обработка данных с помощью ЭВМ позволяет физикам получать изображения человека, создаваемые его собственными полями”. (Б. Коновалов, “Человек глазами физики”. — “Известия”, 29 декабря 1985).

Эти исследования ведутся под руководством академика Ю. В. Гуляева, лабораторию возглавляет доктор мизико-математических наук Э. Э. Годик. Исследуются различные излучения, исходящие от человеческого тела: тепловые (“каждый из нас — вполне приличная “печка” и непрерывно излучает более 100 ватт”), электрические (“датчики электрического поля чувствуют на расстоянии также микротремор —дрожание мышц, и таким образом сообщают, находится человек в нормальном или напряженном состоянии”), электромагнитные (“каждый человек — это передатчик электромагнитных излучении”), радиоволны (“каждый из нас, оказывается, — радиопередаюшая станция, но очень слабая”) и др.

Много необычных видов коммуникаций ученые находят у животных.

Слон: “Недавно исследователям Корнельского университета (США) удалось зарегистрировать издаваемые животными звуки низкой частоты, человеческим ухом не воспринимаемые. Подобные звуки могут распространяться до 19 километров!” (“Тихие «разговоры» слонов”. — “Сайенс дайджест”, Нью-Йорк; “За рубежом”, 1986, № 27); “Используя сложную электронную систему звукоулавливания, ученые после нескольких серий измерений установили, что речь идет об инфразвуковых волнах, испускаемых слонами, по всей вероятности, при помощи мембраны, расположенной на голове в месте соединения хобота с черепом”. (И. Подолянюк. “Язык слонов”. — “Известия”, 19 марта 1986). Интересно, что у человека примерно в этом же месте, над переносицей, индийская традиция располагает таинственный “третий глаз”.

Утконос: “Австралийские ученые установили, что утконос обладает способностью обнаруживать движущуюся добычу — креветок и лягушек — путем улавливания электрических сигналов. Животные могут оставаться под водой до пяти минут. Плавают они с закрытыми глазами и ушами, поэтому долго не удавалось выяснить, как же они все-таки находят пищу. Исследование головы животного позволило обнаружить образования, являющиеся рецепторами электрических сигналов. Это подтвердили эксперименты австралийских исследователей. Когда в бассейны, где были утконосы, опускали небольшие электрические батарейки и мертвых креветок, то животные находили не креветок, а батарейки”. (“Шестое чувство утконоса”. — Рейтер из Сиднея; “За рубежом”, 1985, № 14).

Муравей: “Группы муравьев — по 20-40 штук в каждой — помещались в железные стаканчики с многочисленными дырочками. Стаканчики закапывались сбоку гнезда. Их тотчас же начинали раскапывать муравьи. На контрольные пустые стаканчики они не обращали особенного внимания. Очевидно, муравьи угадывали нахождение своих собратьев, попавших в бедственное положение, и пытались их вызволить. Столь же быстро раскапывали муравьи металлические алюминиевые стаканчики без дырочек. И только муравьи, заключенные в стаканчики из свинца, не привлекали внимания своих собратьев. Быть может, этот металл надежно задерживал излучение, посредством которого изолированные от общества муравьи связывались с окружающими”. (П. Мариковский, “Муравьиный язык”. — “Наука и жизнь”, 1965, № 6).

Ученые постоянно расширяют круг открытых ими излучений, и можно не сомневаться, что им предстоит еще открыть гораздо больше излучений, чем уже открыто. Несомненно, что и от человеческого тела, кроме известных науке, исходят также и различные нефиксируемые пока никакими приборами излучения. Их открытие — дело как ближайшего, так и далекого будушего.

6-3. Из чего состоит поцелуй?

Какие же еще виды информации, кроме изобразительной, звуковой и тактильной, получает человек с жестами?

В Картотеке межнациональных жестов зафиксированы четыре носовые кинемы со значением 'запах'.

Махать рукой у носа:

Николай, помахивая кистью руки перед глазами, уверенно сказал:

— У меня нюх... (М. Горький, “Мать”).

Тянуть носом:

Миссис Гилби (втягивает носом пропитанный духами воздух). Она здесь была. (Б. Шоу, “Первая пьеса Фанни”, пер. с англ. А. Кривцовой).

Зажимать нос:

А Молла шел и, зажав нос, повторял:

— Ух, как дурно пахнет! (“Анекдоты Моллы Насреддина”, пер. с азерб. Ю. Гранина).

Затыкать нос:

Брат Жан, левою рукою заткнув нос, указательным пальцем правой показал Пантагрюэлю на Панургову сорочку. Пантагрюэль, видя, что Панург оторопел, обомлел и неизвестно почему дрожит, что он обделался и что его поцарапал пресловутый кот Самоед, не мог удержаться от смеха и сказал:

— Что вы намерены сделать с этим котом? (Ф. Рабле, “Гаргантюа и Пантагриэль”, пер. с фр. И. Любимова).

Разумеется, все эти носовые кинемы редуктор изображает в расчете, главным образом, на зрение перципиента. Но несомненно такжие, что в большинстве случаев перципиент получает и ту же обонятельную информацию, которую получил редуктор.

Наличие разных видов сигнала, идущих от одного и того же жеста, хорошо видно на примере кинемы Целовать.

Зрение: Поцелуи дочери, увлажнявшие мой лоб, были явным лицедейством и сплошной комедией, предназначенной для гостя, ибо в действительности она никогда не считалась с моими желаниями и настроениями, если ей что-либо взбредало в голову. (А. Карпентьер, “Превратности метода”, пер. с исп. М. Былинкиной).

Тут перципиент не столько отец, которого целует дочь, сколько гость, для глаз которого и предназначены демонстративно эти поцелуи.

Слух:

Он все ласкал мое тело, и, откинув косы, лицом склонился, и, прижав уста к устам, вызвал звук, во мне восторг породивший. ("Махабхарата”, пер. с санскрита Б. Смирнова).

Осязание:

Дикеополь. <...> Целуй, целуй меня нежнее, золотце. Взасос целуй, прижмись покрепче губками, (Аристофан, “Ахарняне”. пер. с древнегреч. С. Апта).

Вкус:

Чмокнула с размаху няньку

в рот морщинистый соленый

и с окошечка резного

коню на спину с размаху

белой птицею махнула.

(М. Цветаева, “Царь-Девица”).

Со вкусом поцелуя связан и русский обычай, когда гости на свадьбе кричат жениху и невесте “Горько!” В ответ на это требование гостей жених и невеста целуются, и считается, что им теперь сладко:

Священник. Горько! Горько! Гости. Горько! Горько! (Катерина и Сергей целуются. Все смеются.) А. Прейс, Л. Шостакович, “Катерина Измайлова”, либретто оперы).

Запах:

Он подошел к Анне Павловне, поцеловал ее руку, подставив ей свою надушенную и сияющую лысину, и покойно уселся на диване. (Л. Толстой, “Война и мир”).

Тут имеется в виду, что он поцеловал руку Анны Павловны, а она, в ответ — его пахнущую духами лысину.

Цвет:

Так как хорошенькая Трудхен говорила только по-немецки, то Квентин — да не сочтут это оскорблением его верной любви к графине Изабелле! — мог отблагодарить ее лишь поцелуем в вишневые губки. (В. Скотт, "Квентин Дорвард”, пер. с англ. М. Шишмаревой).

Влажность:

Ощутив прикосновение ее мягких, влажных губ, я покраснел. (С. Эндо, "Младшая сестра”, пер. с яп. С. Гутермана).

Температура:

Ромео. <...> Я видел сон. Ко мне жена явилась, а я 5ыл мертв и, мертвый, наблюдал. И вдруг от жарких губ ее я ожил и был провозглашен царем земли. (В. Шекспир, “Ромео и Джульетта”, пер. с англ. Б. Пастернака).

Длительность:

Ромео. <....> И губы, вы, преддверия души, запечатлейте долгим поцелуем со смертью мой бессрочный договор. (Там же).

Вообще человеческая кинема Целовать происходит от животных кинем Обнюхивать, Касаться носами, что подтверждается и некоторыми реликтовыми вариантами поцелуя у разных народов.

Обнюхивать:

Если шану оказали услугу, то он нагнется и понюхает рукав одежды того, кто эту услугу оказал (первоначальным, можно сказать “этимологическим” значением этой кинемы является нечто, что можно выразить фразой “Как прекрасно от вас пахнет!”).*

Поскольку обнюхивание представляет собой втягивание воздуха, естественно чередующееся с выдохом, то появился вариант кинемы и на выдохе.

Дуть.

*Ахманова О. Указ. соч., с. 52.

**Там же, с. 58.

Прощаясь, друзья (с Андаманских островов в Бенгальском заливе — Э. А.) полнимают руку друг друга к губам и потихоньку дуют на нее.**

Касаться носами:

А вот и дом собраний — не музейный экспонат, но и он впечатляет красотой отделки. Из него выходят маори, в основном пожилые женщины в черной трауоной одежде, с черными платочками. Они здороваются, прижимаясь носами. (Л. Завьялова,”Пришедшие на каноэ”. — “Вокруг света”, 1978, № 12).

При любовном поцелуе активно действует вся совокупность этих информационных импульсов, а также, возможно, проблематичных пока биотоков. Именно поэтому воздействие поцелуя бывает весьма впечатляющим:

Когда от поцелуя моего, помедлив, разомкнутся ее уста — я опьянен без хмеля. (“У реки”, пер. с древнеегип. В. Потаповой).

Это “опьянение” подробнее описывают современные писатели:

Сделав над собой усилие, он попытался ответить на поцелуй, и это, повидимому, ему удалось, так как дона Окана снова застонала и повисла у него на руках с закрытыми глазами. (А. и Б. Стругацкие, “Трудно быть богом”).

Тут видны типичные признаки любовного экстаза при поцелуе: ощущение опьянения, закрытые глаза, стон. При чисто изобразительном жесте такой эффект невозможен.

Итак, поцелуй состоит из: изображения, звука, осязания, вкуса, запаха, цвета, влажности, температуры, длительности и... биотоков?..

6-4. Магнетизм прикосновения

Прижиматься

Кроме кинемы Целовать, есть и еще ряд кинем, в которых между редуктором и перципиентом происходит непосредственный физический контакт. Вот как описывают кинему Прижиматься — 'любовь' русский и австрийский поэты.

Природу одолеть превыше наших сил:

Смиримся же пред ней, не умствуя нимало.

“Зачем ты льнешь?” — Магнит Железу говорил.

“Зачем влечешь меня?” — Железо отвечало.

Прелестный, милый пол! чем кончу я рассказ,

Легко ты отгадаешь:

Подобно так и ты без умысла прельщаешь.

Подобно так и мы невольно любим вас.

(И. Дмитриев, "Магнит и Железо”).

Как видим, Дмитриев уподобляет редуктора (женщину) — магниту, а перципиента (мужчину) — железу.

Пока мы прижимаемся телами

Друг к другу, чтобы не увидеть зла,

Возможно, искра пробежит меж нами,

Чтоб нас изменою спалить до тла.

(Р. Рильке, “Восточная дневная песнь”, пер. с нем. К. Богатырева).

Рильке прибегает к другому физическому (в буквальном смысле этого слова) образу: уподобляет кинему Прижиматься — 'любовь' короткому замыканию.

Рассмотрим с подобной точки зрения и известную многозначную кинему.

Касаться.

Одна женщина, которая страдала кровотечением двенадцать лет, много потерпела от многих врачей, истощила все, что было у ней, и не получила никакой пользы, но пришла еще в худшее состояние, — услышавши об Иисусе, подошла сзади в народе и прикоснулась к одежде его; ибо говорила:

— Если хотя к одежде его прикоснусь, то выздоровею.

И тотчас иссяк у ней источник крови, и она ощутила в теле, что исцелена от болезни. В то же время Иисус, почувствовав сам в себе, что вышла из него сила, обратился в народе и сказал:

— Кто прикоснулся к моей одежде? (“Евангелие от Марка”, гл. 5, 25-30).

Обратите внимание на слова “почувствовав сам в себе, что вышла из него сила”. Наряду с Марком, это же ощущение Иисуса подчеркивает и Лука:

Но Иисус сказал:

— Прикоснулся ко мне некто; ибо я чувствовал силу, исшедшую из меня. (“Евангелие от Луки”, гл. 8, 46).

В современных понятиях этот эпизод можно объяснить так: готовясь к лечению больных, Иисус, подобно сегодняшним экстрасенсам, накопил в себе усилием воли некий потенциал, но неожиданный “контакт” с больной женщиной, вылечив ее, одновременно разрядил Иисуса, как разряжается конденсатор.

Вслед за Иисусом такой же дар лечения приписывался королям:

Последним пережитком этих суеверий, возможно, была вера в то, что английские короли обладают способностью прикосновением руки исцелять от золотухи. Эта болезнь была поэтому известна под названием “королевской”. Чудесным даром излечения часто пользовалась королева Елизавета (1553-1603). В Иванов день 1633 года король Карл І (1625-1669) одним махом излечил сотни пациентов в королевской часовне в Холируде. Но вершины популярности эта практика, по-видимому, достигла при его сыне Карле II (1660-1685). За время своего правления этот монарх коснулся около ста тысяч людей, больных золотухой. (Дж. Фрэзер, “Золотая ветвь”, пер. с англ. М. Рыклина).

Есть множество свидетельств того, что дар этот не был монополией венценосных особ — экстрасенсы издавна встречались и среди простых людей:

В те дни, благодаря божественной помощи, открылся у Ренаты дар чудовторения, и она исцеляла многих, словно благочестивейший король французский, одним прикосновением руки, так что во всей округе слыла девушкой, весьма угодной Господу. (В. Брюсов, “Огненный ангел”).

Любопытна фантазия Сократа об интеллектуальном обмене при прикосновении:

— Хорошо было бы, Агафон, — отвечал Сократ, садясь, — если бы мудрость имела свойство перетекать, как только мы прикоснемся друг к другу, из того, кто полон ею, к тому, кто пуст, как перетекает вода по шерстяной нитке из полного сосуда в пустой. (Платон, “Пир”, пер. с древнегреч. С. Апта).

Хоть и сам Сократ высказывает это лишь как фантазию, тем не менее она, возможно, навеяна ему наблюдениями — а Сократ был необычайно наблюдательным — над похожим “перетеканием” при экстрасенсном воздействии, которым владели тогда жрецы.

В свете этих примеров лучше можно понять и фантазию великого русского поэта:

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился,

И шестикрылый серафим

На пррепутьи мне явился.

Перстами легкими, как сон,

Моих зениц коснулся он.

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы.

Моих ушей коснулся он,

И их наполнил шум и звон:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дальней лозы прозябанье.

(А. Пушкин, “Пророк”).

Как после всего сказанного не заподозрить и в других значениях кинемы Касаться перетекания некоего потенциала от редуктора к перципиенту?

'Любовь':

И тут же, не глядя, она взяла шаль, которую Крейслер все это время держал в руках и теперь протянул ей. При этом он случайно коснулся руки принцессы, и сразу такой сильный удар потряс все его нервы, что он едва не лишился сознания. <...> Крейслер взял протянутую ему руку, и снова по всему его телу, правда, не так сильно, как первый раз, пробежал странный ток, так что на мгновение он даже заколебался, прежде чем поднес к губам нежные пальчики без перчатки, склонившись в поклоне с таким достоинством, будто он и теперь еще был советником посольства. Он не мог понять почему, но это физическое ощущение от прикосновения светлейшей руки неимоверно рассмешило его. “Оказывается, — подумал он, когда принцесса отошла от него, — ее высочество ни что иное, как лейденская банка, она валит порядочных людей с ног электрическими разрядами по своему княжескому благоусмотрению. (Э. Гофман, “Житейские воззрения кота Пурра”, пер. с нем. Д. Каравкиной, В. Гриба).

'Успокаивание':

Но Зевс перевернул стол (и это произошло в том месте, которое ныне называется Трапеэунт) и поразил своим перуном Ликаона и всех его сыновей, кроме самого младшего Никтима: Гея успела коснуться правой рукой Зевса и укротила его гнев. (Аполлодор, "Мифологическая библиотека”, пер. с древнегреч., издание подготовил В. Борухович).

'Осквепнение':

Королевская чета Испании была в буквальном смысле “неприкасаемой”. Однажды, когда королева ехала верхом, лошадь понесла и сбросила державную всадницу с седла. Два офицера кинулись к ней, подхватили королеву, высвободили ее ноги из стремени. Словом, спасли ей жизнь. Однако отважные офицеры тут же повернули своих лошадей и поскакали во весь опор. Они должны были пересечь границу своей страны, чтобы избежать смертной казни за прикосновение к телу королевы. (И. Рат-Вег, “Из истории человеческой глупости”, пер. с англ. Б. Колтового. — “Наука и жизнь”, 1968, № 1).

Впрочем, кинема Касаться — 'осквернение' известна и Библии:

По дороге волы. напуганные шумом, оросились в сторону, колесница наклонилась и ковчег чуть не упал. В последнее мгновение его поддержал человек по имени Оза. Но прикосновение к ковчегу было ужасным святотатством, и Яхве, несмотря на благие намерения виновника, немедленно покарал его смертью. (3. Косидовский, “Библейские сказания", пер. с пол. Э. Гессен, Ю. Мирской).

Редуктором тут является Оза (в предыдущем примере — два офицера), а перципиентом — ковчег (в предыдущем примере — испанская королева). Имеется в виду, что от редуктора к перципиенту перетекает при касании некая оскверняющая субстанция. Правда, существует мнение, что в ковчеге были аккумуляторные батареи (ведь создатель ковчега Моисей прошел солидную по тем временам научную школу египетских жрецов). И тогда понятно, как бог Яхве охранял неприкосновенность ковчега: коснувшись ковчега, Оза заземлил через себя — а ходили тогда преимущественно босиком — аккумуляторные батареи, от чего и погиб.

Класть руку на кого-либо.

К кинеме Касаться близка кинема Класть руку на кого-либо — по сути это то же касание, только большей поверхностью и дольше. Очевидно, что и тут существенен физический аспект “контакта” между редуктором и перципиентом.

Данная кинема может сопровождаться другой кинемой:

Дрожать — 'волнение':

Гитлер положил свою сильно дрожавшую руку на мою и прервал мой доклад. Опершись правой рукой о подлокотник кресла, он повернулся ко мне, взглянул на меня и спросил:

— Как вы считаете, из какого калибра они бьют сейчас? Не пробьют ли они бункер донизу? (Г. Больдт, “Военное, физическое и моральное крушение”. — “За рубежом”, 1985, № 15).

Но в большинстве случаев от редуктора к перципиенту переходит более незаметная субстанция — некий потенциал.

'Благословение':

После всех подношений далай-лама принял хадак и благословил меня приложением своей правой руки к моему темени. (Г. Цыбиков, “Буддист-паломник у святынь Тибета”).

'Исцеление':

Причитания матери тронули сердце Исиды, она возложила руки на ребенка и произнесла заклинания, яд вышел из ребенка, и он ожил. (Дж. Фрэзер, “Золотая ветвь”, пер. с англ. М. Рыклина).

'Любовь':

Вспомнив русского, занимавшего раньше эту комнату, она подошла к Лючио, прогнала кошку и положила руку на плечо спящего человека. Лючио проснулся — хозяйка, улыбаясь, сидела рядом, от нее еще пахло теплом постели и чуть-чуть мукой. <...> — рука ее жгла плечо, опаляла до боли, совсем как спина загнанной лошади, к которой он прикоснулся когда-то в детстве. (Т. Уильяме, “Проклятие”, пер. с англ. С. Митиной).

Хоть это, возможно, лишь писательский вымысел, но вот он подтверждается научным экспериментом известного советского экстрасенса Нинели Кулагиной:

Много говорил я в тот вечер про феномен Кулагиной. Как, положив руку на мое плечо, обожгла его до красноты. (Л. Колодный, "Феномен «Д» и другие". — В кн.: "Феномен «Д» и другие". — М., 1991, стр. 311).

И сказал Господь Моисею, говоря:

— Выведи злословившего вон из стана, и все слышавшие пусть положат руки свои на голову его, и все общество побьет его камнями. (“Левит”, гл. 24, № 13-14).

От этой кинемы произошел обычай переносить грехи с человека на животное. Чаще всего таким животным становился так называемый “козел отпущения”:

И возложит Аарон обе руки свои на голову живого козла, и исповедает над ним все беззакония сынов Израилевых и все преступления их и все грехи их, и возложит их на голову козла, и отошлет с нарочным человеком в пустыню. И понесет козел на себе все беззакония их в землю непроходимую, и пустит он козла в пустыню. (“Левит”, гл. 16, № 21-22).

Грехи могут быть возложены таким образом и на другое животное:

У бадагов, живущих в Нилгирийских горах Южной Индии, грехи умершего человека возлагаются на буйволенка. Для этого люди обхватывают труп со всех сторон и выносят его за пределы селения. Там старейшина племени, наступив ногой на голову умершего, нараспев перечисляет длинный список грехов, которые теоретически может совершить любой бадаг, а присутствующие повторяют за ним последние слова каждой строки. Эта исповедь повторяется трижды. По традиции считается, что общая сумма грехов, которые может совершить за свою жизнь один человек, равняется одной тысяче тремстам. Допуская, что покойник совершил все эти грехи, старейшина выкрикивает громким голосом:

— Не задерживай их полет к чистым ногам Бога!

И все собравшиеся громко подтягивают за ним:

— Не задерживай их полет!

Ведуший вновь начинает перебирать по косточкам жизнь усопшего и кричит:

— Он убил ползущую змею, а это грех!

Последние слова, как припев, подхватывают все присутствующие. В это время руководитель обряда возлагает руку на буйволенка. Грех переходит на него. (Дж. Фрэзер, “Золотая ветвь”, пер. с англ. М. Рыклина).

Гладить

— Молчать, я буду вам гладить голову, — ответила она.

Потом вся тупая и злая боль вытекла из головы, стекла с висков в ее мягкие руки, а по ним и по ее телу — в пол, крытый пыльным пухлым ковром, и там погибла. (М. Булгаков, “Белая гвардия”).

Как видим, автор описывает тут подобный физическому явлению некий “ток боли” из перципиента в редуктора, “заземляющийся” затем в пол.

Кинема Гладить стала одним из компонентов эксперимента с кроликами, осуществленного американскими учеными Робертом Неремом (Хьюстонский университет) и Мариной Левеск и Фредериком Корнхиллом (университет штата Огайо): “Доктор Левеск посещала кроликов неско лько раз в день для того, чтобы они могли ее узнавать. Утром она гладила животных, разговаривала и играла с ними. Позже она в течение часа вновь гладила кроликов, играла с ними и кормила их. Она наносила им еше несколько пятиминутных визитов в день. <...> Всем кроликам скармливали пищу, содержащую большое количество холестерина, который в обычных условиях вызывал предрасположенность к уплотнению артерий. Один раз в неделю экспериментаторы измеряли у животных артериальное давление и концентрацию холестерина в крови. Через пять или шесть недель у всех кроликов исследовали основной кровеносный сосуд, отходящий от сердца, — аорту. Ее окрашивали веществом, которое проявляет повреждение стенок кровеносных сосудов. Было обнаружено, что животные, с которыми играли, имели на 60 процентов меньшую частоту повреждений, чем группа, содержавшаяся в обычных условиях. ("Стресс и сердечно-чочудичтые заболевания". — "Нейчур"-”Тайме”, Лондон; “За рубежом”. 1981, № 52).

Проводить рукой по лицу.

К кинеме Гладить близка, по-видимому, многозначная кинема Проводить рукой по лицу.

'Озабоченность':

...Он встал, потер два или три раза ладонью по лицу, как мы это делаем, чтобы стереть следы озабоченности, когда нагрянувшая беда оказалась легче, чем мы опасались, — закрыл книгу и спустился вниз. (Л. Стерн, “Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена”, пер. с англ. А. Франковского).

'Приведение в чувство':

Принцесса провела рукой по лбу, как бы силясь возвратиться к действительности. (Э. Гофман, “Житейские воззрения кота Мурра”, пер. с нем. Д. Каравкиной, В. Гриба).

'Удивление':

Он заметил Шарлотту и невольно провел рукой по глазам, как человек, которому кажется, что перед ним видение. (О. Лагерлёф, “Анна Сверд”, пер. с швед. Н. Ширяевой).

'Успокаивание':

Пабло (проводит ладонью по лбу, успокаивается). Благодарю вас. (А. Састре, “Красная земля”, пер. с исп. Р. Похлебкина).

Выполнение этой кинемы вызывает ассоциацию с простым школьным опытом по физике.

Разбрасывают в беспорядке стрелки от компаса, северная сторона у которых красная, южная — синяя. Проводят над стрелками магнитом, и все стрелки аккуратно выстраиваются по ходу магнита красным цветом в одну сторону, синим — в другую.

Может быть, так же при проведении рукой по лицу в голове упорядочиваются какие-то частицы? В общем, это дело физиков определить, какое физическое явления там происходит — но сам факт, что что-то такое происходит, не вызывает сомнения.

Изоляция от биотоков?

Есть кинемы, в которых, как можно предположить, именно из-за излучения люди издревле используют “изоляцию”. Такой “изоляцией” бывает, например, “одежда конечностеи”: перчатки, обувь.

Надевать перчатки — 'официальность'

В европейском обществе различных эпох, и в частности последних лет, дамам было неприлично являться на официальный прием без перчаток.*

Что же касается рукопожатия, то, “подавая руку мужчине, женщина может не снимать перчатки, рука же мужчины должна быть без перчатки”. (Ю. Орлик, Э. Крижан, “Как вести себя”, пер. со словац. В. Андрусовой)

Снова веселая улыбка тронула ее губы, и она первая протянула руку:

— Спасибо, большое спасибо!

Он взял эту маленькую затянутую в перчатку руку в свою перепачканную пастелью лапищу. (Э. Золя, “Творчество”, пер. с фр. Т. Ивановой, Е. Яхниной).

С точки зрения физики это правило вполне объяснимо: мужчина как сильный пол открыт “излучениям” женщины — женщине же дается привилегия блокирования себя от нежелательных “излучений” мужчины.

А вот чем чревато “обнаженное” рукопожатие без перчатки:

^Ахманова 0. Указ. соч.

В рукопожатии Альбертины было что-то от чувственной ласки, как бы находившей себе соответствие в лиловато-розовом цвете ее кожи. Рукопожатие помогало вам проникнуть в эту девушку, в глубь ее чувств, подобно звонкому ее смеху, неприличному, как воркованье или как иные вскрики. Она принадлежала к числу женщин, чьи руки мы пожимаем с наслаждением и с благодарностью цивилизации за то, что она превратила shake-hand в действие, дозволенное встречающимся юношам и девушкам. Если б условные правила приличия заменили пожатие рук другим движением, я бы целыми днями смотрел на недоступные руки Альбертины с не менее страстным желанием прикоснуться к ним, чем желание ощутить вкус ее шек. Но в наслаждении долго держать ее руку в своей, — если б я был ее соседом в игре в “веревочку”, — я предугадывал не только само это наслаждение. Сколько признаний, сколько слов, не высказанных из-за моей несмелости, мог бы я доверить иным рукопожатьям! А как бы легко было ей ответными пожатьями убедить меня в том, что я пользуюсь взаимностью! (М. Пруст, “Под сенью девушек в цвету”, пер. с фр. Н. Любимова).

Как видим, рукопожатие без “изоляции” оказывается несравненно откровенней, красноречивей, информативней — оно заменяет по сути целый задушевный разговор.

Кстати, может быть, именно поэтому при выполнении более “сильной” кинемы — Целовать руку — полагается снять перчатку: чтобы устранить “изоляцию” между своей рукой и губами целующего?

С проблемой “изоляции” связана и кинема Ходить босиком:

В телегу, влекомую волами, клали серебряную статую богини с лицом, изваянным из шершавого черного камня. Повозка во главе с патрициями, ступающими босыми ногами, под звуки дудок и барабанов медленно продвигалась мимо Капенских ворот к берегам Альмона, который впадает в Тибр прямо под стенами Рима. (Дж. Фрэзер, “Золотая ветвь”, пер. с англ. М. Рыклина).

По-видимому, “контакт” босых ног с землей не только имел символическое значение, но и играл роль “заземления”.

И еше пример, когда женщине было даровано право на блокирование себя — в данном случае речь идет о блокировании себя от земли:

Вскоре вице-королю было доложено, что над одной аристократкой открыто глумились в театре. Он призвал Периколу во дворец и велел ей отправиться к маркизе с извинениями. Идти следовало босиком, в черном платье. Камила спорила и упиралась, но выторговать смогла только пару туфель. (Т. Уайлдер, “Мост короля Людовика Святого”, пер. с англ. В. Голышева).

Жест Ходить босиком жив и в нашу, космическую эру:

И все они думали тогда об одном: ведь никакая сила в мире не остановит теперь этого человека, и полет в космос действительно будет! И будет скоро!

— Ну, кто хочет посидеть в корабле? — весело спросил Королев.

— Разрешите мне, — Гагарин шагнул вперед, нагнулся, быстро расшнуровал, сбросил ботинки и в носках стал подниматься по стремянке к люку. Королеву очень понравилось, что он снял ботинки. (Я. Голованов, “Подготовка”. — “Известия”, 4 апреля 1986).

Надо сказать, что медицина давно рекомендует, где возможно (дома, на даче, на пляже и т. п.), ходить босиком, так как это благотворно сказывается на физиологическом состоянии человека. Использование обуви, особенно резиновой или синтетической, нарушило “контакт” человека с его матерью-землей, вследствие чего лишило его как живительных “токов” земли, так и возможности “заземлить” свои шлаковые “токи”.

Помните легенду о богатыре Антее, которого Геракл смог победить, лишь оторвав его от дававшей ему силу матери-земли?

Кстати, это хорошо известно спортсменам-велосипедистам, изолированным от земли толстыми резиновыми шинами. Чтобы предотвратить снижение своих спортивных возможностей из-за “шлаковых токов”, которые, как динамомашина, вырабатывают и сам велосипедист, и его велосипед, приходится крепить сзади велосипеда так называемый антистатик — подвижное “заземление”. Аналогичный антистатик крепят сейчас и к автомашинам. Возможно, что со временем люди осознают необходимость и при ходьбе в резиновой обуви крепить к своему телу антистатик.

Речь идет в таких случаях лишь о статическом электричестве. Но в свете открытий Лаборатории радиоэлектронных методов исследования биологических объектов вполне вероятно, что тут действует не только статическое электричество, но и целый спектр разных излучений.

Таким образом, кинема Ходить босиком связана с особенностями физиологии вида homo sapiens, сформировавшегося когда-то в постоянном “босом контакте” с землей.

6-5. Бесконтактный магнетизм

А теперь рассмотрим кинему, выполняемую с металлическим предметом классической физической формы.

Надевать кольцо — 'обручение':

Казанова (надевая Генриэтте кольцо).

Сегодня колечко, а завтра — запястье.

Генриэтта (в тон).

Сегодня безумье, а завтра — бесстрастье.

Казанова.

Смотрите — за новым

к другим Казановам

в окошко не лазьте!

(М. Цветаева, “Приключение”).

Возможно, приборы будущего уловят скрытое пока физическое воздействие кольца на того, кто его носит: например, в кольце, как в катушке индуктивности, генерируется ток, влияющий на токи тела, — и это влияние становится сигналом, блокирующим поведение недозволенное обручившемуся? Во всяком случае браслеты (т. е. те же кольца, только не на палец, а на руку) используют уже для лечебных целей.

Впрочем, известный английский поэт давно обратил внимание на этот феномен кольца:

— Зачем надевают кольцо золотое

На палец, когда обручаются двое? —

Меня любопытная леди спросила.

Не став пред вопросом в тупик,

Ответил я так собеседнице милой:

— Владеет любовь электрической силой.

А золото — проводник!

(Р. Берне, “О золотом кольце”, пер. с англ. С. Маршака).

Ожидают своих исследователей и бесконтактные жесты — прежде всего Смотреть:

Сухие пустыри позора.

Моря неизливные слез —

Лучом безглагольного взора

Согреет сошедший Христос.

(А. Белый, “Родине”).

Но черные глаза говорят без слов, отражая самое душу. Они то вспыхивают, то слабо мерцают, то разгораются, то устало гаснут; они смотрят на вас то спокойно и пристально, подобно заходящей луне, то сверкают, словно быстрые и легкие молнии. (Р. Тагор, “Шубха”, пер. с бенг. К. Тихомировой).

Обратите внимание, что писатели применяют к кинеме Смотреть сугубо физические понятия: “луч”, “молния”.

Наблюдательность писателей улавливает и другие виды бесконтактного воздействия:

И волны, волны веют на меня,

Как будто кто-то ласково ко лбу

Незримою рукою прикоснулся.

(В. Сидоров, “Лотос Брамы”).

...Мы не можем не видеть подвижного лица без иннервации нашего лица (можно заметить, что симулированная зевота вызывает естественную зевоту у того, кто ее видит). (Ф. Ницше, “Человеческое, слишком человеческое”, пер. с нем. Л. Сидур).

Тут, следуя индийской поэтической традиции, Сидоров прямо говорит о ласкающих героя “волнах”. А в иннервации, о которой говорит Ницше, несомненно имеет место зрительное внушение — но только ли зрительное?

И опять — из опыта экстрасенса Нинель Кулагиной:

...Ей достаточно бывает посмотреть кому-нибудь в затылок — на коже остается красное пятнышко.

— Могу до волдырей! — предлагает она. (Л. Колодный, Указ. соч., стр. 311).

Незафиксированные пока излучения сопутствуют, по-видимому, и ручным бесконтактным жестам.

Гипнотизер (он же — редуктор) действует на гипнотизируемого (перципиента) пассами. Вот, например, какую картинку гипноза с кинемой Простирать руку изображает в своем романе писатель-атеист:

Мальчик, помогавший падре Никанору во время мессы, принес чашку густого дымящегося шоколада. Священник одним духом проглотил весь напиток. Потом извлек из рукава сутаны платок, вытер губы, простер обе руки перед собой и закрыл глаза. И тогда падре Никанор поднялся на двенадцать сантиметров над землей. (Г. Маркес, “Сто лет одиночества”, пер. с исп. П. Бутыриной, В. Столбова).

Возможно, что, кроме гипнотизирующего зрительного воздействия, тут имеют место также и какие-то излучения, исходящие из рук-антенн падре.

Излучения эти могут быть и отрицательными. Например, в кинеме Простирать руку — 'проклятие':

И простер Ангел руку свою на Иерусалим, чтобы опустошить его: но Господь пожалел о бедствии, и сказал Ангелу, поражавшему народ:

— Довольно, теперь опусти руку твою. (“Вторая книга царств”, гл. 24, № 16).

А вот более драматический пример:

Лицо Великого магистра, пожираемого пламенем, было повернуто к королевской лоджии. И громовой голос, сея страх, вещал:

— Папа Клемент... шевалье Гийом де Ногаре, король Филипп... не пройдет и года, как я призову вас на суд Божий и воздастся вам справедливая кара! Проклятие! Проклятие на ваш род до тринадцатого колена!..

Пламя закрыло ему рот и заглушило последний крик великого магистра. И в течение минуты, которая показалась зрителям нескончаемо долгой, он боролся со смертью. Наконец, тело его, перегнувшись пополам. бессильно повисло на веревках. Веревки лопнули. Великий магистр рухнул в бушующий огонь, и из багровых языков пламени выступила поднятая рука. И пока не почернела, не обуглилась, все еще с угрозой вздымалась к небесам. Толпа, напуганная проклятиями тамплиера, не трогалась с места, и тяжелые вздохи, неясный шепот выражали растерянность, тревожное ожидание. Всей своей тяжестью навалились на людей ночь и ужас; мрак победил свет, падавший от затухавшего костра. Лучники расталкивали толпу, но никто не решался отправиться домой.

— Ведь он не нас проклял, а короля, верно ведь? — вполголоса переговаривались люди.

И все взоры невольно обращались к лоджии. Король попрежнему стоял у балюстрады. Не отрываясь смотрел он на обуглившуюся руку Великого магистра, которая чернела на фоне багрово-красных поленьев. Обугленная рука — вот и все, что осталось от могущества и славы Великого магистра, все, что осталось от знаменитого ордена тамплиеров. Но недвижимая эта рука застыла в жесте, предающем проклятию. (Н. Дрюон, “Железный король”, пер. с фр. Н. Жарковой).

Считается, что христиане придумали действенную “блокировку” такого “отрицательного излучения” — кинему Креститься — 'защита':

Дон Кихот глянул на нее сверху вниз и, рассмотрев ее убранство и уверившись в ее молчаливости, подумал, что это ведьма или же колдунья явилась к нему в таком одеянии, дабы учинить над ним какое-либо злое дело, и начал часто-часто креститься. Призрак между тем приближался; достигнув же середины комнаты, он поднял глаза и увидел, что Дон Кихот торопливо крестится... (М. Сервачтес, “Дон Кихот”, пер. с исп. Н. Любимова).

Известно, что если во время поражения молнией человек стоит с поднятой рукой, то молния поразит его обязательно через эту руку, как через громоотвод: рука притягивает молнию. Но, может, рука притягивает и еще какие-то неведомые нам пока излучения с неба, как принимающая антенна? Не в этом ли загадка кинемы Воздевать руки — 'молитва':

И руки к небу он подъял,

И весь в молитву превратился;

Огонь лицо его сжигал,

Кровавый пот по нем струился.

(И. Никитин, “Моление о чаше”).

В соответствии с религиозными представлениями редуктором в данной кинеме является Бог.

...До сих пор живуча вера в сглаз, в дурной глаз. В древности же считалось, что есть люди, способные убить взглядом. При помощи исходящего из прожектора-глаза луча?

Почему в наши дни неприлично указывать на человека пальцем? Потому что в древности считалось, что есть люди, способные убить, направив палец. Опять луч - но исходящий уже из передающей антенны-пальца?

Может, были когда-то феноменальные индивидуумы homo sapiens генерировавшие, как лазерные установки, мощный направленный луч?

Вопросы, вопросы, вопросы... Вся эта глава — сплошной вопрос, сплошная гипотеза. Но кто знает, какая из гипотез превратится потом в доказанный факт и станет фундаментом нового научного направления?

Глава 7. Взгляды и улыбки

7-1. Главные жесты лица

Все органы, изображающие мимические сигналы, собраны на весьма ограчиченном пространстве человеческого лица. Вот как описывает двигательные возможности лица известный советский писатель: “Она вспоминала каждое слово головы и старалась вообразить себя на ее месте: тихонько касалась языком своих губ, нёба, зубов и думала: «Это все, что может делать голова. Можно прикусить губы, кончик языка. Можно шевелить бровями. Ворочать глазами. Закрывать, открывать их. Рот и глаза. Больше ни одного движения. Нет, еще можно немного шевелить кожею на лбу. И больше ничего...» Мари закрывала глаза и делала гримасы”. (А. Беляев, “Голова профессора Доуэля”).

“Рот и глаза” — недаром писатель выделяет их в отдельное назывное предложение. Если в изображении собственно жестов главенствующее место принадлежит руке, то в мимике эту роль делят между собой именно глаза и рот. Причем глаза проявляют себя прежде всего в кинеме Смотреть, а рот — в кинеме Улыбаться.

Хотя Смотреть и Улыбаться — общеизвестные кинемы, но в систематизации жестов они представляют собой непростую задачу. Из описаний их в литературе не всегда легко вычленить одно, конкретное значение: “Когда Кристина впервые попробовала немножко прибрать в мастерской, он смотрел на нее беспокойным и умоляющим взглядом”. (Э. Золя. “Творчество”, пер. с фр. Т. Ивановой, Е. Яхниной). Как видим, тут два значения: 'беспокойство' и 'мольба'.

А вот еще менее конкретно: “На лице Гнуца, одна за другой, изобразились три-четыре разные улыбки”. (Т. Валентин, “Без наставника”, пер. с нем. И. Млечиной, С. Шлапоберской). Тут вообще автор констатирует лишь количество улыбок, ничего не говоря об их значениях.

Американский психиатр П. Экман считает, что “существует 18 видов улыбок” (“Что на лице, то и на душе”. — “ЮПИ из Лос-Анджелеса”; “За рубежом”, 1985, № 33). Моя же Картотека межнациональных жестов свидетельствует о другом: многозначность кинем Смотреть и Улыбаться практически бесконечна — в настоящее время по каждой из этих кинем в картотеке накоплено уже более 100 значений.

7-2. Кинемы глаз

Отметим прежде всего, что выполняющие данные кинемы глаза — главный орган лица. Выражаясь образно, глаза — это форточки в душу. А по своей роли в организме индивидуума, глаза — это часть мозга, выдвинутая наружу для наблюдения за миром (как перископ подводной лодки); но зато и мир, в свою очередь, видит через глаза душу.

Общественное сознание, выраженное писателями, всегда ощущало эту особую роль глаз: “...Можно передать взглядом всю силу души, сделать его столь же понятным, как речь, выразить в нем целую поэму или драму”. (О. де Бальзак, “Мнимая любовница”, пер. с фр. И. Татариновой). В. Даль так определяет слово “взгляд”: “самое выражение глаз как немой, но высшей речи человека”. (“Толковый словарь”).

Известно, что глаза — основное орудие гипнотизера. А иногда не только орудие, но и оружие: ведь устраивались даже дуэли гипнотизеров, в которых они сражались, в основном, взглядами, но также и пассами.

Взгляд может быть идентичным целому монологу: “Однажды я пришла за сыном в шесть. Их было только двое: он и учительница. Нет, она ничего мне не сказала, только взглянула и снова уставилась в книгу. Но и этого взгляда было достаточно, «Может, вы и неплохая мать, не знаю, но то, что вы эгоистичная, черствая женщина — это могу сказать уверенно. Я уже целый час жду вас. Вас одну! Вы что, думаете, у меня нет своей семьи? Мужа, детей?» Все это было в ее глазах”. (Н. Волкова, “Как продлить продленку?” — “Известия”, 14 мая 1986).

Иногда взглядами ведутся и диалоги: “...Он чувствовал, что все, и мать, и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы — Соня. Но глаза их, встретившись, сказали друг другу “ты” и нежно поцеловались. Она попросила своим взглядом у него прощенья за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании, и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что, так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее. (Л. Толстой, “Война и мир”);

Услышав крики, метнулась

Она к перилам балконным

И молча сказала взором

Отчаянным и влюбленным:

— Ступай со спокойным сердцем,

Мой витязь, и знай: покуда

Живу я на белом свете,

Тебя я не позабуду!

— Любимая, будь же твердой. —

Ответил ей рыцарь взглядом, —

Разлучник наш просчитался:

Мы даже в разлуке рядом!

(Л. Гонгора, “Он первый знаменшик мавров...”,

пер. с исп. С. Гончаренко).

Существует ряд известных указательных кинем, изображаемых при помощи частей тела: Направлять палец, Направлять руку, Направлять ногу, Направлять голову. К ним примыкает и кинема Направлять взгляд; тут надо сразу же обратить внимание на то, что Направлять голову и Направлять взгляд — совершенно различные кинемы: в первой направление задается наклоном головы, во второй, мимической — движением зрачков.

Направлять взгляд — 'указывание':

Чугунов (указывая глазами на толпу).Набралось гостей со всех волостей.(А. Островский, “Волки и овцы”);

Кристи (перебивает ее, опасливо косясь на дверь, в которую вышла Эсси). Тсс! Еще услышит. (Б. Шоу, “Ученик дьявола”, пер. с англ. Н. Калашниковой).

Во второй цитате, вместо отсутствующей Эсси, взгляд указывает на предмет-”заместитель” в виде двери, в которую вышла Эсси.

Интересны две близкие кинемы с одинаковым значением: Возводить глаза и Отводить глаза.

Возводить глаза — 'удивление':

— И это говорит научный работник! — сказал Яковкин, возведя очи к потолку, отчего его усатое широкое лицо стало еще шире и как будто усатее.(И. Грекова, “Кафедра”).

После моих объяснений хозяин с удивлением и негодованием поднял глаза к небу, как мы делаем это, когда наше воображение бывает поражено чем-нибудь никогда не виданным и не слыханным. (Дж. Свифт, “Путешествия Гулливера”, пер. с англ. под ред А. Франковского).

Отводить глаза — 'удивление':

“Ориана! (Тут принцесса де Лом удивленно и насмешливо взглянула на невидимое третье лицо, которое она как бы призывала в свидетели, что никогда не давала маркизе де Галардон права называть ее по имени). Я была бы очень рада, если бы ты завтра вечером заглянула ко мне послушать моцартовский квинтет с кларнетом”. (М. Пруст, “По направлению к Свану”, пер. с фр. Н. Любимова);

Когда они с обычным бурным отсутствием меры принимались изливать свой восторг и расцвечивать благодарность пылкими словами, он рывком отворачивал голову к какому-то воображаемому слушателю и с тихим раздраженным смешком говорил:

— Бога ради! Только послушать! (Т. Вулф, “Взгляни на дом свой, ангел”, пер. с англ. И. Гуровой, Т. Ивановой).

Кинема Возводить глаза представлена в Картотеке межнациональных жестов несколькими значениями, среди которых есть и такое — 'обращение к Богу'. Очевидно, это первичное значение кинемы, а остальные, в том числе и 'удивление', сохранив сам жест, утратили смысловую связь его с Богом. В кинеме же Отводить глаза берут в свидетели своему удивлению, по-видимому, не Бога, а воображаемое третье лицо.

Вообще у глаз — этих форточек в душу — неисчерпаемые возможности для производства сигналов. Вот, например, сигнал для электронной системы, который планируют использовать ученые Массачусетского технологического института в США: надев специальные очки, человек просматривает на большом экране несколько расположенных рядом изображений, и вмонтированные в очки датчики передают сигналы о движении глаз в ЭВМ — как только взгляд задерживается на каком-либо изображении, оно занимает весь экран.

7-3. Кинема рта

Улыбка — это один из любимых человеческих символов:

— А вы можете исчезать и появляться не так внезапно? А то у мня голова идет кругом.

— Хорошо, — сказал Кот и исчез на этот раз медленно.

Первым исчез кончик его хвоста, а последней — улыбка: она долго парила в воздухе, когда все остальное уже пропало. “Д-да. — подумала Алиса. — Видела я котов без улыбок, но улыбка без кота! Такого я в жизни не встречала. (Л. Кэрролл, “Алиса в стране чудес”, пер. с англ. Н. Демуровой).

Вообще Улыбаться — по-видимому, первая кинема в жизни ребенка. Джон Уотсон из университета в Беркли, изучая мимику новорожденных в возрасте нескольких часов, пришел к выводу, что улыбки их выражают осознанное удовольствие, некоторые педиатры считают, что “к шести-восьминедельному возрасту ребенок уже располагает целым набором улыбок “на разные случаи жизни”: улыбка, словно говорящая “Ура! Я справился с этой задачей!; улыбка, адресованная только матери; дружеская улыбка, как бы означающая “Я хочу понравиться вам”, предназначенная незнакомых людям: улыбка облегчения, которая появляется, когда ребенок осознает, что какой-то неожидачный звук или резкое движение не опасны для него”. (М. Уоллес, “Большой мир маленьких детей”. — “Санди таймс мэгэзин”, Лондон; “За рубежом”, 1985, № 14). Профессор Том Бауэр из Эдинбургского университета после наблюдений над 86 новорожденными утверждает, что мальчики и девочки улыбаются по-разному: мальчик вертикально открывает рот, расширяет глаза и тянется рукой к своему лицу; девочка же медленно изгибает уголки рта, хлопает ресницами и отворачивается. (Там же).

Хотя улыбки бывают как радостные, так и печальные, однако издавна улыбка считалась прежде всего символом радости.

Улыбаться — 'радость':

Ифигения. О, прогони же тень с лица улыбкой. Агамемнон. Я рад, дитя, так рад... как только можно. Ифигения. Зачем же слезы из очей текут? Агамемнон. Разлука нас, боюсь, надолго ждет... Ифигения. Я слов твоих не поняла, отец. Агамемнон. Ты так разумна... и вдвойне мне тяжко. Ифигения. Ну, неразумной буду! Улыбнитесь же. Агамемнон (про себя). О! Я не в силах больше... (Ифигении.) Улыбаюсь... (Еврипид, Ифигения в Авлиде”, пер. с древнегреч. И. Анненского).

Польские дети учредили в 1968 году орден Улыбки, на котором изображено улыбающееся солнце. Этим орденом награждены уже сотни человек, в том числе, например, советский кинорежиссер В. Котеночкин, создатель мультипликационной серии “Ну, погоди!” А известный английский писатель Джеймс Джойс придумал даже специальное слово для обозначения людей, которые много улыбаются, — неологизм, который на русский язык можно перевести как “улыбальщик” (“Портрет художника в юности”, пер. с англ. М. Богословской-Бобровой).

В США существует культ улыбок, тут любят улыбаться все — бизнесмены и сенаторы, продавцы и таксисты:

“— Ты славный и очень милый, — ответила она. — Если бы ты к тому же пореже хмурил брови... Почему ты не улыбаешься?

— Смешного мало, Нойс.

— Ну, пожалуйста. Я хочу проверить, могут ли твои губы растягиваться. Давай попробуем.

Она положила свои пальчики на уголки его губ и слегка оттянула их. Харлан отдернул голову и не смог удержаться от улыбки.

— Вот видишь. Ничего страшного не случилось. Твои щеки даже не потрескались. Тебя очень красит улыбка. Если ты будешь каждый день упражняться перед зеркалом и научишься улыбаться, то станешь совсем красивым”. (А. Азимов, “Конец вечности”, пер. с англ. Ю. Эстрина).

В Нью-Йорке открыт был специальный институт для женщин, в котором они за 200 долларов проходили курс очаровательных улыбок. Профессор Р. Бердуистл из Пенсильванского университета в США основал даже отдельную науку — “улыбкологию”, в которой исследовал особенности улыбок в различных районах страны.

Кинема Смотреть способна выразить самые глубокие, таинственные душевные порывы; кинема же Улыбаться видна дальше, и она, наверно, вторая после Смотреть по возможностям выражения психических состояний. Поэтому она — очень действенная кинема:

“— Барон его прогнал, он подозревает, что Жорж — сыщик.

— Вот действие моей невольной улыбки, — сказал Перад.

— О, сколько я видел несчастий, причиненных улыбками! — заметил Корантен”. (О. де Бальзак. “Блеск и нишета куртизанок”. пер. с фр. Н. Яковлевой).

В определенных условиях улыбка может стать единственным возможным способом протеста.

Улыбаться — 'протест':

Флаухер спросил своего коллегу, министра юстиции, имеет ли он сведения о поведении Крюгера в тюрьме. Да, Кленк имел сведения. Заключенный Крюгер упорен. Заключенный Крюгер ведет себя вызывающе.

— Это похоже на него! — проворчал Флаухер. — Иного от чужака и ожидать нельзя было! В чем, желательно знать, это вызывающее поведение выражается?

— Крюгер улыбается, — пояснил Кленк. — Мне сообщают, что Крюгер вызывающе улыбается. Администрация неоднократно предостерегала его, но отучить от этой улыбки его не удалось. Они желали бы подвергнуть его наказанию.

— Это похоже на него! — снова проворчал министр просвещения Флаухер, потирая где-то между шеей и воротничком.

— Я лично, — заметил Кленк, — не очень-то доверяю проницательности моих подчиненных. Не думаю, что инкриминируемая ему улыбка — сознательно вызывающая.

— Несомненно, вызывающая! — настаивал Фрлаухер.

— Это чересчур упрощенное объяснение, — сказал Кленк, глядя на Флаухера. — Я предложил не подвергать Крюгера взысканию за его улыбку!

— Вы заразились гнусным зудом гуманности! — возопил Флаухер, неодобрительно косясь на долговязого костлявого коллегу. (Л. Фейхтвангер, “Успех”, пер. с нем. В. Вальдман).

Разновидностями улыбки являются усмешки и ухмылки:

“Из окон стрельчатых, недавно полных мглой,

Кровавость пламени глядит с усмешкой злой”.

(Э. Верхарн, “Звонарь”, пер. с фр. А. Голембы);

Лакей, прошептав дерзость, вытянулся передо мной и, презрительно ухмыляясь, стал ожидать ответной вспышки, но я сделал вид, что не слышал его слов”. (А. Чехов, “Драма на охоте”).

Известно, какую роль играют зрительные сигналы от движения рта в восприятии речи — сигналы, по которым “слышат” речь и глухонемые. И вот английский инженер Эдвард Бостон создал “электронный рот”: сначала он научил компьютер улыбаться, а затем научил его другим жестам рта, и этот “электронный рот” стал читать беззвучные лекции в школах для глухонемых детей (см.: “Компьтер шевелит губами”. — “Знание — сила”, 1974, № 11). Обратите внимание, что из всех жестов рта изобретатель выбрал как исходный жест улыбку и, видоизменяя ее, получил остальные жесты рта.

7-4. Комплекс знаков

Как взгляд, так и улыбка — это, хоть и традиционные, широко распространенные названия кинем, но названия весьма условные: только глазами или только губами мало что можно выразить и почти всегда этим кинемам сопутствует множество других кинесических знаков, в первую очередь мимических, но также и двигательных. Собственно взгляд — это движения зрачков, век и бровей; они могут подкрепляться движениями губ, зубов и языка, а также немимическими знаками тела. А собствечно улыбка — это движения губ, зубов и языка; им, в свою очередь, помогают знаки глаз и всего тела. По книге Г. Гицеску “Пластическая анатомия” (Бухарест, 1963), “в выражении улыбки участвуют 14 мышц средней зоны лица”.

В общем, кинемы Смотреть и Улыбаться часто идут рука об руку. Вот пример разговора взглядами, в который вдруг вклиняется и улыбка: “Я сел рядом с ним, он отослал студента только взглядом и повел со мной самый странный, диковинный разговор, в каком я когда-либо участвовал. Вначале, правда, меня озадачивало и угнетало, да и стыдило, что я все время обращался к старику и задавал вопросы, и на все он отвечал мне только взглядом; я никак не мог уразуметь, означают ли для него сообщения и вопросы нечто большее, нежели докучливый шум? Это меня сбивало с толку, разочаровывало и утомляло, я казался себе таким лишним и назойливым: что бы я ни говорил Магистру, на все он отвечал только улыбкой или коротким взглядом”. (Г. Гессе, “Игра в бисер”, пер. с нем. В. Розанова).

А вот, наоборот, описание улыбки, завершающейся описанием взгляда: “Бедная бабушка, войдя в комнату, обращалась к мужу с мольбой не пить коньяку; он сердился, все-таки выпивал рюмочку, и бабушка уходила печальная, растерянная, но с улыбкой на лице, — она была до того кротка и добра, что любовь к ближним и способность забывать о себе и причиненных ей обидах выражались у нее в улыбке, ирония которой — в противоположность улыбкам большинства людей — относилась лишь к ней самой, нам же она словно посылала поцелуй глазами: когда они были устремлены на тех, кто вызывал у нее нежные чувства, она непременно должна была приласкать их взглядом”. (М. Пруст, “По направлению к Свану”, пер. с фр. Н. Любимова).

В словесном языке оказалось удобным вместо описания всего комплекса кинесических знаков назвать главный из них, а им часто бывают взгляд или улыбка (так, если говорят, что Иванов построил дом, то это не значит, что он строил его в одиночку, а значит другое — что он хозяин дома или руководитель строительства). И вот появляются в тексте взгляды и улыбки, которые можно выразить и понять в полном объеме лишь в составе сложного комплекса кинесических знаков.

Глава 8. ЗООКИНЕСИКА

8-1. Хвост и другие конечности

Наличие межнациональных кинем логично следует из взглядов биологов, физиологов — ведь изображение и значение жеста органично связаны со строением и функциями тела. Именно поэтому многие жесты не только межнациональны, но и межвидовы: “Дарвину пришлось доказывать... что принципиальной разницы между выражением ощущений человеком и другими животными не сушествует...”*

Сейчас — в эпоху растущего интереса к кинесике, с одной стороны, и к этологии, с другой, — увеличивается внимание и к жестам животных. На повестке дня, на мой взгляд, создание новой отрасли науки — зоокинесики.

У многих животных одним из наиболее активных кинесических органов является хвост: “Волнообразными движениями хвоста я невольно начал выражать зародившееся во мне доверие, на что пудель немедленно ответил самым дружелюбным помахиванием своего куцего хвостика”. (Э. Гофман, “Житейские воззрения кота Мурра”, пер. с нем. Д. Каравкиной, В. Гриба).

*Мензбир И. От редактора издания. — В кн.: Дарвин Ч. О выражении ощущений у человека и животных. — М. — Л.: 1927, с. 5).

Передают информацию хвостом отнюдь не только сухопутные животные: “Чем больше думаю я о могучем китовом хвосте, тем горше я сетую на свое неумение живописать его. Подчас ему свойственны жесты, которых не постыдилась бы и человеческая рука, хотя значение их и остается неразгаданным. В большом стаде эти таинственные жесты бывают порой настолько очевидны, что китоловы, как я слышал, считают их сродни масонским знакам; они полагают, что таким способом кит вполне сознательно беседует с внешним миром”. (Г. Мелвилл, “Моби Дик, или Белый кит”, пер. с англ. И. Бернитейн).

У человека тоже был когда-то хвост (коротенький рудимент которого сохранился и сейчас) — в связи с этим позволю себе небольшую гипотезу.

На каком-то этапе эволюции отмирание хвоста у человека значительно уменьшило его кинесические возможности, и это подтолкнуло, видимо, изощрение кинесического языка остальных органов, прежде всего рук, а также изощрение звукового языка. Может быть, между отмиранием хвоста у человека и появлением у него словесного языка существовала прямая связь? Центр коммуникаций переместился с зада, больше связанного с эмоциями (как у животных), — к голове, больше связанной с мышлением. Иначе говоря: возможно, словесный язык дан был человеку в возмещение утраты хвоста.

Затем человеческое подсознание непонятным образом преломилось в том, что человек стал жестоко отрубать хвост своему верному другу в животном мире — собаке. Может быть, утрата такого важного кинесического органа как хвост стимулировала и у собаки развитие умственных способностей? Человек почувствовал себя одиноким в животном мире: единственным бесхвосто-интеллектуальным — и пытается сделать себе для общения таким же бесхвосто-интеллектуальным своего друга-собаку.

Языковедческий аспект, связанный с исчезновением человеческого хвоста, возможно, вызовет лишь улыбку. Но с развитием кинесики эта гипотеза может оказаться полезной в осмыслении проблемы происхождения языка.

...При всей коммуникационной значимости хвоста у животных, многие жесты они делают тем не менее другими органами: лапами, туловищем, мышцами морды и т. п. Рассмотрим некоторые из этих жестов.

8-2. Межвидовые поклонные жесты

Кивать, Кланяться, Преклонять колени, Падать ниц — вся эта серия кинем есть по сути разная степень одного и того же движения, которое представляет собой демонстрацию покорности, выражаемую тем, что редуктор подставляет перципиенту самое уязвимое свое место — голову.

У человека:

И видел Иосиф сон, и рассказал братьям своим: и они возненавидели его еще более. Он сказал им:

— Выслушайте сон, который я видел: вот мы вяжем снопы посреди поля: и вот мой сноп встал, и стал прямо; и вот ваши снопы стали кругом, и поклонились моему снопу.

И сказали ему братья его:

— Неужели ты будешь царствовать над нами? Неужели будешь владеть нами?

И возненавидели его еще более за сны его и за слова его.

И видел он еще другой сон, и рассказал его братьям своим, говоря:

— Вот, я видел еще сон: вот, солнце, и луна, и одиннадцать звезд поклоняются мне.

И он рассказал отцу своему и братьям своим; и побранил его отец его, и сказал ему:

— Что это за сон, который ты видел? Неужели я, и твоя мать, и твои братья прийдем поклониться тебе до земли? (“Бытие”, гл. 37, № 5-10).

У обезьяны:

К четырем годам Мерлин стал одним из наиболее подчиненных детенышей среди своих сверстников: он всячески заискивал перед взрослыми шимпанзе, принимал позы покорности, подставляя туловище или припадая к земле, причем все его действия сопровождались взволнованными криками . (Дж. Гудолл, “В тени человека”, пер. с англ. Е. Годиной. — “Знание — сила”, 1974, № 8).

У собаки:

Отец сам выводил Алмазку прогуляться по двору, причем заранее всех извещали, что Алмазку сейчас выпустят, тогда люди прятались, а остальные собаки, поджав хвост, ложились на спину, в ужасе ожидая смести . (А. Панаева, “Воспоминания”).

У птипы:

Когда галка хочет продемонстрировать свою покорность, она приседает на корточки, выгибает шею дугой и, повернув голову в сторону от соперника, слегка наклоняется к нему, словно приглашает его нанести удар клювом в роковое место, где череп сочленяется с позвоночником. (К. Лоренц, “Кольцо царя Соломона”, пер. с нем. Е. Панова).

У рыбы:

Наиболее удобным положением у рыбы является горизонтальное, а когда рыба становится под углом к горизонту — голова наверху, хвост внизу — ей приходится делать дополнительные усилия плавниками, чтобы сохранить такую позу, и брюшко ее беззащитно по отношению к рыбе, которая находится в горизонтальном положении. /См.: "Рыбьи разговоры”. — “Знание — сила”, 1967, № 9).

Именно поэтому поза под углом к горизонту и стала аналогом кинемы Кланяться - 'поклонение' для рыбки индийских озер danio malabaricus: “Свой «ранг» каждый член семейства показывает положением тела. Старшая рыбка держится почти горизонтально, у всех остальных тело находится под строго определенным углом к линии горизонта (голова приподнята, хвост опущен). Один биолог точно измерил величины этих углов. Они оказались следующими: первый по рангу — 2°, второй —20°, третий — 32°, четвертый — 38°, пятый — 41°, шестой — 43°. У первых по рангу рыб различия в угловом положении наибольшие, у седьмой, восьмой рыбки их уже почти нельзя измерить”. Для определения рангов рыбки плавают наперегонки. Победитель в гонках показывает побежденному, под каким углом тому следует отныне находиться. При отклонении от “рангового” угла победитель наказывает провинившегося сильным ударом плавника.

Над этой озерной рыбкой ставится интересный эксперимент в аквариуме: “После того, как среди рыб установились отношения подчиненности, пару самых низших по рангу рыбок можно отделить от остальных стеклянной стенкой. “Босс” уже не сможет наказывать их за неповиновение. В ярости он остановится перед перегородкой, а отделенные рыбешки очень скоро заметят, что он ничего сделать им не может, и “покажут ему кукиш” — с подчеркнутой небрежностью займут горизонтальное положение”. (“Муштра в аквариуме”. — “Наука и жизнь”, 1965, № 7).

Если сравнить систему поклонов в этой семье рыб, то в принципе она мало чем отличается от поклонов в семье Иосифа. Что же касается сна Иосифа, то он оказался вещим: став первым министром у египетского фараона, Иосиф действительно “обогнал” всех в своей семье, и “солнце”-отец, “луна”-мать и “звезды”-братья пришли к нему на по клон.

8-3. Человеко-обезьяний словарь

Брать за руку — 'сопровождение'.

У человека:

Двери распахнулись, и елка засияла таким блеском, что дети с громким криком: “Ах, ах!” — замерли на пороге. Но папа и мама подошли к двери, взяли детей за руки и сказали:

— Идемте, идемте, милые детки, посмотрите, чем одарил вас младенец Христос. (Э. Гофман, “Щелкунчик и мышиный король”, пер. с нем. И. Татариновой).

У обезьяны:

Профессор Вольфганг Келер, чьи исследования интеллекта шимпанзе принесли ему мировую известность, как-то поставил пяред молодым самцом-шимпанзе классическую задачу с подвешенной к потолку гроздью бананов, которую обезьяне полагалось достать, придвинув под бананы стоящий в углу ящик. Шимпанзе осмотрелся, потом повернулся не к ящику, а к профессору и схватил его за руку. Надо сказать, что мимика и жесты шимпанзе на редкость выразительны. Желая позвать куда-нибудь шимпанзе или человека, который пользуется их расположением, они испускают просительные звуки и тянут его за руку. Прибегнув к этому методу, молодой шимпанзе повел профессора Келера в противоположный угол комнаты. Профессор подчинился настояниям животного, потому что хотел узнать, чем оно так заинтересовалось. Он не заметил, что его ведут прямо к бананам, и разгадал истинные намерения шимпанзе только когда тот вскарабкался по нему, точно по древесному стволу, энергично оттолкнулся от его лысины, схватил бананы и был таков. (К. Лоренц, “Человек находит друга”, пер. с нем. И. Гуровой).

Гладить — 'ласка'

У человека:

У мачехи была падчерица да родная дочка: родная что ни сделает, за все ее глядят по головке да приговаривают:

— Умница! ("Морозко”, русская народная сказка).

У обезьяны:

Как-то во дворе Пуэрториканского института тропической медицины можно было наблюдать странную картину. В больших клетках сидели люди, а вокруг толпилось множество человекообразных обезьян. Они с любопытством глазели на новых обитателей клеток, просовывали туда лапы, пытались их погладить, угостить орехами. Неужели подопытные животные взбунтовались и вырвавшись на свободу, заперли в клетки своих хозяев? Нет, сотрудники института добровольно поменялись ролями с обезьянами, чтобы еще раз продемонстрировать сходство их реакций с человеческими. (“Поменялись”. — “Наука и религия”, 1985, № 4).

Давать пощечину - ^наказание'.

У человека:

Фотик не выдержал и, подлетев к брату, звонко ударил его по щеке:

—Не ври, не ври! (Р. Тагор, “Каникулы”, пер. с бенг. К. Тихомировой).

У обезьяны:

Маленький белоголовый капуцин Эмиль, который, несомненно, по-своему очень любил Булли, использовал его попеременно то как верховую лошадь, то как грелку. Если бульдог пробовал хоть в чем-то воспротивиться желаниям этого нахального крошки, он немедленно карался пощечинами или укусами. (К. Лоренц, “Человек находит друга”, пер. с нем. И. Гуровой).

Закатывать истерику — 'горе'.

У человека:

И тотчас тяжело опустилась она на пол, так как отчаяние всегда влекло ее к земле, и, клонясь ничком, начала рыдать и биться, повторяя беспомощно одни и те же слова, не слушая ни моих ласковых утешений, ни моих пытливых вопросов. (В. Брюсов, “Огненный ангел”).

У обезьяны:

Она пыталась отучить его от груди (речь идет о шимпанзе — Э. А.), когда тому еще только исполнилось три года. Но Флинт с отчаянной решимостью требовал молока и в случае отказа закатывал настоящую истерику: кричал, бросался на землю, размахивал руками и ногами... (Дж. Гудолл, “В тени человека”, пер. с англ. Е. Годиной. — “Знание — сила”, 1974, № 8).

Искать в голове — 'любовь'

У человека:

Тогда он повел ее за город, в поле, и показал ей ту реку, где когда-то оттолкнули его кораблик, и сказал:

— Я устал, давай сядем на землю, и я немного вздремну у тебя на коленях.

Положил он ей голову на колени, и она стала искать у него в голове, пока он уснул. (Я. и В. Гримм, “Король с Золотой горы”, пер. с нем. Г. Петникова).

У обезьяны:

Они (два самца шимпанзе — Э. А.) приветствовали друг друга, нередко проявляя слишком бурные эмоции: обнимали, целовали в шею и похлопывали друг друга, а потом, как правило, начинали выискивать шерсть. Тесный физический контакт, казалось, успокаивал их, снимал напряженность взаимоотношений. (Дж. Гудолл, “В тени человека”, пер. с англ. Е. Годиной. — “Знание — сила”, 1974, № 5).

Касаться — 'успокаивание'.

У человека:

— Вы меня понимаете?

— Отлично понимаю, — серьезно ответил Стравинский и, коснувшись колена поэта, добавил: — Не волнуйтесь и продолжайте. (М. Булгаков, “Мастер и Маргарита”).

У обезьяны:

Самец шимпанзе, легко наносящий обиду, столь же быстро стремится успокоить свою жертву — прикосновением, похлопыванием по спине или дружеским объятием. (Дж. Гудолл, “В тени человека”, пер. с англ. Е. Годиной. — “Знание — сила”, 1974, № 5).

Класть у ног — 'поклонение^

У человека:

После блестящей речи он оглашает постановление Наркомпроса о даровании Анне Алексеевне Бренко звания заслуженной артистки. Еще не успели отзвучать аплодисменты, как перед ней появляется молодой рабочий с целой охапкой цветов и кладет ее к ногам юбилярши... (В. Гиляровский, “Яркая жизнь”).

У обезьяны:

— Хотите, я расскажу вам о том, что такое такт и гармония в действии и какие чудеса творятся ими и только ими? — спросил у меня однажды индийский переводчик моих стихов, редактор журнала “Гималаи” Вимал.

Естественно, я ответил согласием.

— Это было в детстве, — начал Бимал. — В лесу жил отшельник, которого окрестные жители считали святым. <...> И вот однажды к нему в гости пришла моя маленькая сестренка. Я как раз был неподалеку и видел, как она вышла из хижины с бананами в руках, которые ей подарил отшельник. Она собиралась идти домой, как вдруг обезьяны — вы знаете, какие они ловкие, проворные, нахальные — налетели на нее, вырвали из рук бананы и расселись с награбленным на деревьях, девочка громко заплакала. Вышел отшельник. Узнав в чем дело, он начал громко повторять священное имя: “Рама! Рама! Рама!” И что же? Обезьяны слезли с деревьев и положили у ног девочки бананы. Она ушла. А я из-за кустов продолжаю наблюдать: что же дальше? Вижу: отшельник пошел в хижину и вернулся со связками бананов. Подозвав обезьян, он раздал им фрукты. (В. Сидоров. “Рукопожатие на расстоянии”).

Наступать на кого-либо — 'угроза'.

У человека:

Бонингтон (надвигаясь на него). Известно ли вам, кто вы такой, сэр? Вы негодяй. (Б. Шоу, “Врач перед дилеммой”, пер. с англ. П. Мелковой).

У обезьяны:

Правда, если кто-нибудь из его товарищей начинал грубо вести себя, Берлин (речь идет о шимпанзе — Э. А.) визжал и припадал к земле в знак покорности или угрожающе наскакивал на обидчика. (Дж. Гудолл, “В тени человека”, пер. с англ. Е. Годиной. — “Знание — сила”. 1974, № 8).

Обнимать — 'страх'.

У человека:

Фигаро (снова заглядывает в окно). Ваше сиятельство! Отпирают входную дверь! Розина (в испуге бросается в объятия графа). (Бомарше, “Севильский цирюльник”, пер. с фр. Н. Любимова).

У обезьяны:

Две самки поспешно убрались с дороги разбушевавшегося самца (речь идет о шимпанзе — Э. А.). Успела вскочить на дерево и Мифф. Маленький Мерлин вместо того, чтобы ретироваться, вдруг направился прямо к Хамфри, уже начавшему демонстрировать свое могущество. Увидев перед собой малыша, который негромко похрюкивал в знак покорности, взрослый самец тем не менее схватил его за руку и поволок за собой по земле. Как только Хамфри отпустил его, Мерлин, громко визжа, бросился в объятия Мифф. (Дж. Гудолл, “В тени человека”, пер. с англ. Е. Годиной. — “Знание — сила”, 1974, № 8).

Пожимать руку — 'благодарность'.

У человека:

— Это ваши добрые семена, запавшие в мою душу, когда я был мальчиком, сделали из меня человека, уважаемый Василий Петрович, — говорит общественный деятель и с чувством жмет руку своему старому учителю... (В. Гаршин, “Встреча”).

У обезьяны:

Однажды я сидела возле Дэвида (речь идет о шимпанзе — Э. А.) на берегу маленького ручейка с прозрачной, кристально чистой водой. Заметив валявшийся на земле ярко-красный орех, я подняла его и протянула Дэвиду. Он сначала отвернулся, а когда я пододвинула ладонь с лежащим на ней орехом поближе, он взглянул сначала на него, потом на меня, взял орех и одновременно мягко, но твердо подержал мою руку. Я боялась шевельнуться. Потом Дэвид выпустил мою руку, посмотрел на орех и уронил его на землю. Не нужно было быть ученым, чтобы понять в тот момент значение этого жеста. Доверие к человеку — вот что выражало прикосновение его пальцев. Многовековый барьер, разделявший две родственные, но по-разному эволюционировавшие формы, был на несколько секунд сломлен. (Дж. Гудолл, “В тени человека”, пер. с англ. Е. Годиной. — “Знание — сила”, 1974, № 5).

Скалить зубы — 'угроза'.

У человека:

Ушел на арбалетный выстрел турок,

За булаву схватился, повернулся

И грянул на Гильома, скаля зубы.

(“Коронование Людовика”, пер. со старофр. Ю. Корнеева).

У обезьяны:

Обратится ли он к вожаку (речь идет об обезьянах-бабуинах — Э. А.) и станет вызывать его на бой оскалом клыков, ударами лап по земле и агрессивным сопением? (Ш. Страм, “Нэшнл Джиогрэфик”, Вашингтон; “За рубежом”, 1975, № 47).

Целовать — 'любовь'.

У человека:

Фауст (входя). Ты прячешься, лиса? Постой! (Целует ее.) Маргарита (обнимая его и возвращая ему поцелуй). Душою вся твоя, любимый мой! (И. Гете, "Фауст”, пер. с нем. Б. Пастернака).

У обезьяны:

Рудольф первым из самцов приблизился к Майку (речь идет о шимпанзе — Э. А.). Негромко похрюкивая, он склонился к самой земле и прижался губами к бедру Майка в знак покорности. (Дж. Гудолл, “В тени человека”, пер. с англ. Е. Годиной. — “Знание — сила”, 1974, № 5).

8-4. Общественное насекомое

Интересные жесты муравья описывает П. Мариковский (“Муравьиный язык”. — “Наука и жизнь”, 1965, № 6). Сопоставим их с аналогичными жестами человека.

Направлять оружие — 'угроза'.

У человека:

Фоминков снова подбежал к машине, чтобы поговорить с офицером, но солдат навел на Фоминкова свой автомат и снова не подпустил к мапине. (М. Зощенко, “Перестроился”).

При встрече с противником муравей, не желающий вступать в единоборство, высоко поднимается на ногах, подгибает брюшко и высовывает его вперед. Он словно собирается брызнуть струйку муравьиной кислоты. Муравьи, находящиеся рядом, подражают первому и принимают такую же позу. Этот сигнал можно обозначить словом “Берегись!” Интересно то, что древоточец не умеет выбрызгивать кислоту, как это делает обитающий рядом с ним в лесах рыжий лесной муравей — формика руфа. Заимствован ли этот сигнал у соседа или остался с тех времен, когда древоточец тоже умел брызгаться кислотой, — сказать трудно.

Разевать рот — 'голод'.

У человека:

Там своих ртов полна изба: каждое утро разевают — дай! (Б. Можаев, “Из жизни Федора Кузькина”).

У муравья:

Для этого проситель, раскрыв челюсти, поворачивает голову на 90°, приближает ее к голове сытого муравья, одновременно поглаживая его усиками. Этот сигнал означает просьбу “Дай поесть!” Насытившийся муравей иногда отказывается отрыгнуть еду из зоба. Тогда следует другой сигнал: муравей, слегка изогнувшись, поворачивает голову на 180°и подставляет ее под челюсти донора. Этот сигнал означает усиленную просьбу “Прошу, дай поесть!”

Ударять кого-либо — 'внимание'.

У человека:

Я заметил поодаль множество людей в одежде слуг с наполненными воздухом пузырями, прикрепленными наподобие бичей к концам коротких палок, которые они держали в руках. Как мне сообщили потом, в каждом пузыре находились сухой горох или мелкие камешки. Этими пузырями они время от времени хлопали по губам и ушам лиц, стоявших подле них, зчачения каковых действий я сначала не понимал. По-видимому, умы этих людей так поглощены напряженными размышлениями, что они не способны ни говорить, ни слушать речи собеседников, пока их внимание не привлечено каким-нибудь внешним воздействием на органы речи и слуха; вот почему люди достаточные держат всегда в числе прислуги одного так называемого хлопальщика (по туземному “клайменоле”) и без него никогда не выходят из дому и не делают визитов. Обязанность такого слуги заключается в том, что при встрече двух, трех или большего числа лиц он должен слегка хлопать по губам того, кому следует говорить, и по правому уху того или тех, к кому говорящий обращается. (Дж. Свифт, “Путешествия Гулливера”, пер. с англ. А. Ф'ранковского).

У муравья:

Если муравейник находится в стволе живой ели и выходы его располагаются открыто, то несколько крупных муравьев-”солдат” располагаются возле главного входа и выполняют роль сторожей. Они периодически слегка ударяют друг друга головой о голову. Удары эти наносятся в зависимости от положения соседа — спереди, сбоку или слегка сзади. Каждый такой удар несколько возбуждает апатичных муравьев-сторожей. Он тоже является сигналом, который мохет быть передан словами “Будь бдителен!”

8-4. Другие представители фауны

Вскакивать — 'возмущение'.

У человека:

В этот момент, не вытерпев, бывший школьный учитель, коим был Перальта, подскочил от ярости... (А. Карпентьер, “Превратности метода”, пер. с исп. М. Былинкиной).

У кита:

На крайней скорости вырываясь из темных глубин, кашалот взлетает всей своей тушей высоко в воздух и, взбивая целую гору ослепительной пены, обнаруживает свое местонахождение для всех в радиусе семи миль и более. Разодранные в клочья яростные волны кажутся тогда гривой, которой он потрясает; и часто эти прыжки означают у кашалота вызов. (Г. Мелвилл; “Моби Дик, или Белый кит”, пер. с англ. И. Бернштейн).

Дарить - 'любовь'.

Учеловека:

Фауст. И вот мой план: веди подкоп обходный под ее соседку, а Гретхен снова в гардероб цепочку сунь или браслетку! Мефистофель. Да, милостивый государь, (Фауст уходит.) Влюбленных мания — подарки. Хоть небо все ему обшарь на звезды для его сударки. (И. Гете, "Фауст”, пер. с нем. Б. Пастернака).

У птицы:

Баклан, например, дарит самке при супружеских встречах веточку, которую бакланиха берет у него из клюва, как бы говоря этим: “Я твоя супруга”. (Л. Крушинский, “Надо ли делать выводы из его поведения?” — “Знание — сила”, 1974, № 4).

Ёжиться — 'страх'.

К человеке:

— Прочь, — кричит, — черти! Так промежду ног и суются! Прочь, расшибу!

Мы разбежимся обнакновенно... Кто где ёжимся... (Г. Успенский, “Нравы Растеряевой улицы”).

У ежа:

Мы, люди, отзываемся о еже куда хуже, чем он заслуживает. От того, что, почуяв опасность, он съеживается, оттого, что он, как и подобает ежу в такие минуты, ощетинивает иглы, которыми его наделила природа, он стал символом брезгливости и необщительности. (М. Женевуа, “Кроткий зверинец”, пер. с фр. Н. Галь).

Любопытно, что в русском языке глагол “ёжиться” образован непосредственно от существительного “ёж”, т. е. отражает прежде всего жест ежа, хотя употребляется и в более широком смысле: о человеке и остальных животных.

Обнимать — 'любовь'.

У человека:

Ее обняв, я ощущаю

Ответное объятье рук ее,

Напоминающее негу Пунта,

Смолою благовонной умащенье!

(“У реки”, пер. с древнеегип. В. Потаповой).

У лягушки:

Весной у самцов лягушек появляется половой обнимательный рефлекс. Если во время обнимания лягушке нанести какое-либо раздражение, например, слегка ущипнуть за заднюю лапу или ударить слабым электрическим током, то это лишь усилит обнимание, хотя, казалось бы, раздражение должно было вызвать оборонительную реакцию, отдергивание лапы. (Э. Аршавская, "Брачные отношения в мире животных”. — “Наука и жизнь”, 1974, № 11).

Отворачиваться — 'кокетство'.

У человека:

Завалишин (горячо). Неужто земные чувства не трогали вашего сердца ни раз? Неужто вы столь бесчувственны, сколь поекрасны?.. Княгиня. Вы... вы... сударь, ошибаетесь весьма. (Со смущением, отвернувшись.) Мое сердце не раз бывало тронуто. (А. Н. Толстой, “Любовь — книга золотая”).

У птицы:

Обмен красноречивыми взглядами необычайно комичен, и в этой игре самец и самка ведут себя по-разному. Если первый старается заглянуть пламенным взором прямо в глаза подруги, то она, как может показаться, смотрит куда угодно, только не на своего пылкого поклонника. (К. Лоренц, “Кольцо царя Соломона”, пер. с нем. Е. Панова).

Плакать — 'вечная память'.

У человека:

К славному дому приведши, на пышно устроенном ложе

Тело они положили; начинателей плача

Подле него поместили, которые голосом мрачным

Песни плачевные пели; а жены им вторили стоном.

(Гомер, “Илиада”, пер. с древнегреч. Н. Гнедича).

У слона:

Еще молодая (тридцати трех лет от роду) слониха погибла. Слон опустился над покойной подругой на могучие колени, низко склонил голову. Из глаз его ручьями потекли горькие слезы. <...> Радж плакал, буйствовал, никого не подпускал к телу Инги. Ровно через сутки все изменилось. Радж сам стал поднимать погибшую слониху, чтобы помочь людям отправить ее в последний путь... Теперь слон ходит по вольеру один, с опушечной головой. А из печальных глаз четвертый день текут слезы. (В. Сурков, “Слоны тоже плачут”. — “Известия”, 8 сентября 1985).

Плясать — 'радость'.

У человека:

Засим Тереса с ожерельем на шее выскочила из дому и побежала, постукивая пальцами по письмам, словно это был бубен: случайно встретились ей священник и Самсон Карраско, и тут она начала приплясывать и приговаривать:

— Нынче и на нашей улице праздник! Мы теперь губернаторы! (М. Сервантес, “Дон Кихот”, пер. с исп. Н. Любимова).

У кита:

В конце концов он встал в воде вертикально рядом с бортом. Рыбаки попытались багром содрать сеть с его головы, но ни одна попытка не удалась из-за волнения моря и несогласованных действий людей и животного. Тогда кит, нырнув в очередной раз, потерся головой о киль и ухитрился стащить с себя сеть. Однако этот отчаянный маневр гигант предпринял столь осторожно, что суденышко, вдвое меньшее по размерам, чем кит, едва-едва покачнулось. Поведение кита после того, как он освободился от пут, рыбаки единогласно называли “счастливым танцем”. Животное, встав на хвост, кружилось рядом с судном и многократно плюхалось на спину, обдавая все вокруг брызгами. (“К людям за помощью”. — “Вокруг света”, 1979, № 6).

Хлопать в ладоши — 'одобрение'.

У человека:

...И хлопали прилежно все кругом

Тому, кто первый пред толпою

Фигуру эту с древнею резьбою

Сбивал шаром.

(Э. Верхарн, “Статуэтка”, пер. с фр. В. Рождественского).

У тюленя:

У самого борта громко фыркали морские львы. Они поочередно высовывали из воды симпатичные морды и пристально рассматривали стоявших у борта людей. Это забавляло моряков. Животным бросили несколько мелких рыбешек, и они с удовольствием приняли угощение. Отец семейства, после того как съел свою порцию, перевернулся вверх животом и захлопал ластами, как в ладоши. (Б. Корда, “Схватка под водой”. — “Вокруг света”, 1976, № 12).

Как видим, все эти кинемы животных вполне аналогичны соответствующим кинемам человека.

8-8. Домашние животные

Кроме кинесического языка своего вида, домашние животные прекрасно понимают и кинесический язык человека. Прежде всего это относится, разумеется, к собаке: “Все, что тут было сказано о способности собаки выражать свои чувства к человеку, в еще большей степени относится к ее способности понимать человеческие жесты и речь”. (К. Лоренц, “Человек находит друга”, пер. с нем. И. Гуровой).

Собака не только понимает жесты и речь человека, но и многое умеет сказать ему своим кинесическим языком: “Случалось ли вам разговаривать с собакой? Когда собака пытается что-то объяснить своему хозяину, она заглядывает ему в глаза, она толкает его носом, она кладет ему лапу на колени, она размахивает хвостом, она потягивается и зевает от нетерпения. Она не умеет говорить словами, и поэтому ей приходится говорить всех телом — от кончика носа до кончика хвоста”. (М. Ильин, Е. Сегал. “Как человек стал великаном”).

Часть жестов кинолога — это обычные кинемы из человеческого жестового языка.

Направлять руку — 'указывание':

Проходя по залам, Сандоз рукой указывал на полотна. (Э. Золя, “Творчество”, пер. с фр. Т. Ивановой. Е. Яхниной).

Так же направляет руку собаковод при команде Апорт (фр. apporte — принеси).

Поднимать руку - 'останавливание':

Тут и появился царь; натянув свой лук, он стремительно бросился навстречу дайтье и вызвал его на битву. А тот, не прерывая молчания, поднял вверх левую руку, как бы давая царю знак, чтобы тот немного подождал. (Сомадева, “Повесть о царе Удаяне”, пес. с санмкрита П. Гринцера, И. Серебрякова).

Примерно так же поднимают руку при команде “Стоять!”, только ладонь должна быть ниже плеча.

Хорошо понимают собаки и другие человеческие жесты.

Махать пальцем — 'угроза':

Но я продолжал все более категорично отвечать “Нет!”, грозя указательным пальцем, и в конце концов он посмотрел на меня так, словно сомневался в здравости моего рассудка, бросил последний, презрительно-равнодушный взгляд на котенка, опустил уши, испустил самый глубокий вздох, на какой только способен французский бульдог, вспрыгнул на диван и свернулся калачиком. (К. Лоренц, “Человек находит друга”, пер. с нем. И. Гуровой).

Поднимать палец — 'назидание':

Макс собак не то чтобы любил. Не любил, но, убеждена, что без людей с собакой, с тем же Лапко, беседовал совершенно как со мной, вовсе не интонациями, а словами, и не пропуская ни одного. К примеру, выгонял одноглаза с плантажа: “Одноглаз! Я тебе советую убираться, пока тебя не видела мама”, так же подняв палец, не повышая голоса, холодно, как когда выгонял с плантажа мальчишку. (М. Цветаева, "Живое о живом”).

Но людям всего этого показалось мало, и они научили собак изображать чисто человеческие жесты.

Пожимать руку — 'дружба':

Еще ближе к дару речи стоит использование для выражения чувства какого-то заученного действия — например, протягивание лапы. Многие собаки, обученные “давать лапу”, протягивают ее хозяину в определенных ситуациях — скажем, желая умилостивить его и прося прошения. Кто не видел, как провинившийся пес тихонько подползает к хозяину, садится перед ним, прижав уши к затылку, и с чрезвычайно смиренной миной неуклюже пытается подать ему лапу? У меня был знакомый пудель, который подавал лапу не только людям, но и другим собакам; правда, это редчайшее исключение, так как при разговорах с себе подобными даже собаки, располагающие в общении с хозяином богатым репертуаром индивидуальных средств выражения, пользуются исключительно врожденной мимикой своих диких предков... (К. Лоренц, “Человек находит друга” пер. с нем. И. Гуровой).

В другом месте автор приводит целый эпизод с “лапопожатием”:

Я приехал туда на мотоцикле и, остановившись перед расположенным в лесу домом, наклонился над мотоциклом, спиной к двери. Из нее внезапно вылетел Бонзо и, по вполне понятной причине, не узнав моей облаченной в комбинезон спины, вцепился мне в ногу, повиснув на ней истой бульдожьей хваткой. Я отчаянным голосом позвал его по имени, и он тут же повалился на землю, приняв самую виноватую позу. Так как произошло очевидное недоразумение, да и толстые кожаные брюки предохранили меня от серьезных повреждений — а что такое два-три синяка на голени мотоциклиста? — я заговорил с Бонзо самым ласковым тоном, погладил его и был готов тут же забыть о случившемся. Я — но не бульдог. Весь день Бонзо ходил за мной по пятам, а за чаем примостился у моей ноги. Каждый раз, когда я смотрел на него, он устремлял на меня взгляд своих выпуклых бульдожьих глаз и просил прощения, судорожно предлагая мне лапу для пожатия. Когда несколько дней спустя мы встретились на дороге, он не приветствовал меня своим обычным оживлением, но принял смиренную позу и протянул мне лапу, которую я потряс со всей сердечностью, на какую только способен.

А вот эту собаку обучили той же человеческой кинеме Пожимать руку — 'дружба', но ради шутки обучили этой кинеме в сочетании с другой, не вполне приличной.

Показывать зад — 'пренебрежение':

Кто-нибудь подходит.

— Мосявка, дай лапку!

Ощетинится собака, сидит недвижимо и жестоко начинает лаять.

—Дай лапку!

Еще больше лает и злится. Все присутствующие смотрят, знают, что дальше будет, и ждут. Подходит кто-нибудь другой.

— Мосявка Мосявовна, соблаговолите ножку дать, — и наклоняется к ней. Мосявка важно встает, поворачивается к говорящему задом и протягивает заднюю ногу. (В. Гиляровский, “Русская газета”).

В Азии обучают жестам другое любимое домашнее животное — слона.

Преклонять колени — 'приветствие':

Как бы гордясь своим великолепным одеянием и пышной свитой, слоны шествуют важно, и когда они оказываются перед троном, то погонщик, сидящий на спине у слона с железной палкой в руках, колет его наконечником, уговаривает его словами, пока животное не наклоняет одно колено, не поднимает вверх свой хобот и не издает громкого рева; народ считает, что таким образом слон выполняет свой тас- лим — подобающее приветствие. (Ф. Бернье, “История последних политический переворотов в государстве великого могола", пер. с фр. Б. Жуховицкого, М. Томара).

В наши дни слоны умеют более примерно выполнять свой урок:

Взмах его руки — и тройка слонят выдвигается вперед. Они подгибают колени, приветствуя принимающего необычный парад губернатора... (В. Скворцов, “Один раз в году”. — “Правда”, 2 июня 1985).

Класть руку на кого-либо — 'благословение'.

У человека:

Названный преклоняет колена перед креслом (стол к тому време ни убирается), а глава семьи возлагает ему руку на голову, произнося следующее благословение:

— Сын Бенсалема (или дочь Бенсалема), так говорит отец твой, даровавший тебе дыхание жизни: да будет на тебе благословение вечного отца, князя мира и святого духа, а дни странствования твоего да будут долгими и счастливыми. (Ф. Бэкон, "Новая Атлантида”, пер. с англ. 3. Александровой).

У слона (роль руки играет, естественно, хобот):

В некоторых храмах Южной Индии паломников встречает у входа... “священный” слон. Получив от них монету и передав ее жрецу-погонщику, слон “благословляет” богомольцев, опуская хобот на их голову. Это считзется добрым лредзнаменованием, поскольку храмовый слон олицетворяет бога удачи Ганешу. (“Слоны-побирушки”. — “Наука и жизнь”, 1985, № 2).

8-6. Диалог с обезьяной

Грядущая зоокинесика уже сегодня делает свои первые открытия. Осуществлены оригинальные эксперименты по обучению жестовому языку обезьян. Кроме чисто этологического интереса, эти экспериментн важны и тем, что проливают новый свет на возможности жестового языка.

Давно замечено, что животные, которые достаточно долго общаются с человеком, начинают понимать человеческий язык. Однако только у некоторых птиц голосовой аппарат позволяет произносить слова. А ведь интересно было бы “поговорить”, напринер, и с наиболее близким нам животныч — обезьяной.

Супруги Хейесы из США поставили такой эксперимент: с младенческого возраста воспитывали шимпанзе Викки как своего ребенка, стараясь обучить ее языку. В результате шестилетних усилий Викки научилась очень немногому: невнятно произносить несколько слов.

Другим путем пошли супруги Гарднеры (Университет штата Невада): они стали обучать годовалую шимпанзе Уошу жестам АЗЯ (американского знакового языка глухонемых). Результаты превзошли садые смелые ожидания: в три года Уошу владела 60 кинемами, в девять лет — 250.

Известно, что для доказательности эксперимента он должен быть воспроизводимым. И вот независимо от Гарднеров, работавших с шимпанзе, аналогичный эксперимент с гориллой Коко поставила Френсик Патерсон (Стэнфордский университет). Результаты блестяще подтвердились: в шесть лет Коко владела около 400 кинемами.

И, наконец, качественно новый эксперичент. В клетку с 13-летней шиипанзе Уошу, воспитанницей Гарднеров, супруги Фут подсадили 10-месячного шимпанзе Лули: “В первые же сутки Уошу начала проявлять к Лули материнские чувства, как если бы это был ее собственный детеныш. В общении с ним она использовала некоторые из сотен знаков, который за многие годы ее научили Гарднеры. Уошу сразу же обучила молодого Лули слову “приходить”. Сидя напротив Лули, Уошу сделала соответствующий жест и притянула детеншша к себе. Она повторяла с ним этот “урок” в течение семи дней. Через неделю, к величайшему изумлению исследователей, Лули впервые использовал выученное “слово”. Между тем Уошу продолжала обучение. Громкими криками она выражала чувство голода, подтверждая свое требование знаком “пища”. Лули сидел рядом и удивленно смотрел на нее. Уошу силой заставила его сделать знак, обозначавший “пища”, поднеся его руку ко рту. Лули научился использовать и это “слово”. Ученик Уошу быстро делал успехи, и к трехлетнему возрасту его словарь составил 28, а еще через два года — 47 “слов”. (“Возможна ли беседа... с обезьяной?” — “Съянс э ви”, Париж: “За рубежом”, 1986, № 21).

Таким образом, сознательность использования обезьяной языка жестов не вызывает теперь никаких сомнений. Можно ожидать, что следующей ступенью эксперимента станет создание колоний говорящих на языке жестов обезьян, в которых они уже сами будут обучать своих детей, и язык жестов будет естественным путем передаваться из поколения з поколение. А если учесть бурное развитие в наши дни экспе- риментальной хирургии, то в недалеком будущем, вполне возможно, станет осуществимой и пересадка обезьяне голосовых органов человека, а значит — и обучение ее звуковой речи. Во всяком случае с мыслительной стороной языкового процесса обезьяна уже в общем справилась, хотя пока и только на материале языка жестов.

Картотека межнациональных жестов впервые позволила сопоставить кинемы homo sapiens с кинемами других представителей земной фауны. Это пока лишь капля в океане межвидовых жестов, но в капле отражается океан. Несомненно, что на смену национальным — и межнациональным! —жестовых словарям придут также и межвидовые.

Глава 10. Театр марионеток

10-1. Инструмент лжи

Если сравнивать роль слова и роль жеста в истории человечества, то становится ясно, что жест в силу своей неразрывной связи с действием и своей биологической органичности, больше тяготеет к правде, а слово, в силу своей отвлеченности от действия и своей искусственности, больше тяготеет ко лжи:

“Людская речь — пустой и лицемерный звук.

И душу высказать не может ложь искусства:

Безмолвный взор, пожатье рук —

Вот переводчики избытка дум и чувства”.

(В. Кюхельбекер, 'Марии Николаевне Волконской”).

Вспомним знаменитые слова Конфуция об “исправлении имен”: “Цзы-лу спросил:

— Вэйский правитель намеревается привлечь вас к управлению государством. Что вы сделаете прежде всего?

Учитель ответил:

— Необходимо начать с исправления имен.

Цзы-лу спросил:

— Вы начинаете издалека. Зачем нужно исправлять имена?

Учитель сказал:

— Как ты необразован, Ю! Благородный муж проявляет осторожность по отношению к тому, чего не знает. Если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований. Если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться”. (“Лунь юй”, пер. с кит. В. Кривцова).

Комментируя эти слова Конфуция, современный американский писатель пишет: “Когда общества идут к упадку, к упадку идет и язык. Слова используются, чтобы скрывать, а не пояснять: город “освобождают”, уничтожив его. Слова используют, чтобы сбивать людей с толку, чтобы во время выборов они торжественно проголосовали против собственных интересов. Чтобы слова могли оправдать рухнувшую и потерявшую всякий смысл империю, их нужно исковеркать до неузнаваемости”. (Г. Видал, “Реквием американской империи”, пер. с англ. А. Файнгара. — “Нэйшн”, США; “Литературная газета”, 1986, № 23).

Что же касается дальней перспективы, то существует мнение, что искусственный инструмент слова когда-нибудь устареет и вообще выйдет из массового употребления, кроме отдельных узких сфер, где нужны будут именно словесные сигналы (так остались лишь в узких сферах — употребление копья и лука, езда верхом и в карете, освещение свечами и отопление дровани...) Вот, например, что предсказывзет словесночу языку Марр: “Язык (звуковой) стал ныне уже сдавать свои функции новейшим изобретениям, побеждающим безоговорочно пространство, а мышление идет в гору от неиспользованных его накоплений в прошлом и новых стяжаний и имеет сместить и заменить полностью язык. Будущий язык — мышление, растущее в свободной от природной материи технике. Перед ним не устоять никакому языку, даже звуковому, все-таки связанному с нормами природы”*.

Поскольку в нынешней цивилизации кинесический язык в общем-то деградировал, люди почти разучились за дымовой завесой слов различать по жестам и мимике истинное состояние говорящего. Однако две-три тысячи лет назад такое умение высоко ценилось. Об этом свидетельствует известная древнеиндийская книга: “Внутреннее настроение людей надо узнавать по внешним признакам: по звукам голоса, цвету лица, движениям, глазам и жестам. <...> По выражению лица, по дви-хениям, походке, жестам, речи, по изменению выражения глаз и лица улавливается сокровенная мысль”. (“Законы Ману”, пер. с санскрита В. Кальянова). Особенно важно это умение для посла: “Посла следует назначать сведущего во всех шастрах, понимающего скрытый смысл непроизвольных движений, выражений лица, жестов, честного, способного, родовитого. <...> Пусть в делах он выведает намерение другого царя по его тайным движениям, жестам, а также выражению лица, поведению и жестам слуг”. (Там же).

А вот другая древнеиндийская книга: “Приближенный должен следить за движениями и выражением лица его (т. е. государя). Ибо мудрые люди при помощи движений и выражения лица (распознают) противоречащие друг другу (душевные явления), как любовь, ненависть, радость, печаль, решимость и страх, и действуют при помощи их для того, чтобы оберегать совет (даваемый ими от сердца)”. (“Артхашастра”, пер. с санскрита, издание подготовил В. Кальянов). И, наконец, подробный перечень жестов, которые помогают понять настроение царя: “При виде (приближенного) государь показывает себя расположенным. Он дает свои поручения с улыбкой. Он касается приближенного рукой. Вот признаки, по которым можно узнать, что владыка доволен. <...> Обратное тому имеет место у государя недовольного. Он не предлагает ему садиться и не смотрит на него. У него стягивается один глаз, хмурятся брови и кривятся губы. Он потеет, пыхтит или беспричинно улыбается. Он поворачивается к нему спиной”. (Там же).

Жест правдивее слова, потому что он — не только знак, как слово, но еще и действие. Поэтому жестом труднее лгать, труднее скрыть правду: “Аслак был очень бледен, но та сторона его лица, которую видел Торбьорн, смеялась, между тем как другая сторона словно застыла”. (Б. Бьёрнсон, “Сюннёве Сульбаккен”, пер. с норв. К. Телятникова).

*Цит. по: Сталин И. Марксизм и вопроси языкознания. — М.: 1953, стр. 38.

Как видим, вопреки усилиям редуктора, на двух сторонах его лица изображались два кинесических знака, противоречащих один другому, т. е. одна сторона лица разоблачала ложь другой.

А вот скрытое противоречие кинесических знаков одного и того же человека, раскрывшееся случайно: “Вышло так, что бумажный веер, выскользнув из рук профессора, упал на паркетный пол. Разговор не был настолько напряженным, чтобы его нельзя было на минуту прервать, поэтому профессор нагнулся за веером. Он леж'ал под столиком, как раз возле спрятанных в туфли белых таби гостьи. В эту секунду профессор случайно взглянул на колени дамы. На коленях летажи ее руки, державшие носовой платок. Разумеется, само по себе это еще не было открытием. Но тут профессор заметил, что руки у дамы сильно дрожат. Он заметил, что она, вероятно, силясь подавить волнение, обеими руками изо всех сил комкает платок, так что он чуть не рвется. И, наконец, он заметил, что в тонких пальцах вышитые концы смятого шелкового платочка подрагивают, словно от дуновения ветерка. Дама лицом улыбалась, на самом же деле всем существом своим рыдала”. (Акутагава, “Носовой платок”, пер. с яп. Н. Фельдман). И дальше Акутагава приводит слова известного шведского писателя А. Стринберга об этой даме: “В пору моей молодости много говорили о носовом платке госпожи Хайберг, кажется, парижанки. Это был прием двойной игры, заключающийся в том, что, улыбаясь лицом, руками она рвала платок”. (Там же).

Большой любитель подробно описывать тайные чувства человека, М. Пруст рассказывает, как его герой разработал в своем уме целую пантомиму, при помощи которой он намеревался скрыть свой интерес к подходившим: “Предчувствуя неизбежность нашей встречи, предчувствуя, что Эльстир подзовет меня, я повернулся спиной, как купальщик от волны; я внезапно остановился, мой знаменитый спутник пошел дальше, я же принялся рассматривать витрину антикварного магазина, мимо которого мы проходили, как будто меня там что-то вдруг заинтересовало: пусть, мол, девупки видят, что я думаю не только о них, и мне уже мерещилось, что, когда Эльстир подзовет меня, чтобы представить им, я посмотрю тем вопросительным взглядом, который выражает не удивление, но желание казаться удивленным, — такие мы все плохие актеры и такие хорошие физиономисты те, кто за нами наблюдает, — что я даже приставлю палец к груди, как бы спрашивая: “Вы кого — меня зовете?” — а затем побегу, послушно и смиренно склонив голову и напустив на себя такой вид, будто я, взяв себя в руки, стараюсь не показать, как мне досадно, что меня оторвали от любования старинным фаянсом, чтобы представить особам, с которыми у меня нет никакого желания знакомиться”. (М. Пруст, “Под сенью девушек в цвету”, пер. с фр. Н. Любимова).

Сначала предполагаемый редуктор остановился у витрины антикварного магазина, симулируя, что его интересует старинный фаянс, а вовсе не девушки. После этого он намеревался изобразить ряд жестов в развитие своей лжи: Смотреть — 'вопрос', 'Приставлять палец к груди — 'я', Склонять голову — 'покорность' и т. п. По сути он прокручивал в своей голове целый пантомимический сценарий.

Это “двуличие”, а иногда и “простодушие” жеста умело использовал в своих выступлениях известный французский мим Жан-Батист-Гаспар Дебюро: “Кассандр на языке пантомимы приказывает: вычисти мой костюм! Пьеро с готовностью подходит, услужливо смахивает пыль с его плеч, деликатно снимает каждую соринку. Кассандр нетерпелив, он награждает слугу пинками и затрещинами. Лицо Пьеро склоняется с покорной улыбкой. Но, увернувшись от подзатыльника, он незаметно подбирает с полу горсть мусора и преспокойно растирает его по костюму господина. Публика приветствует неожиданную смелость Пьеро взрывом хохота. У Кассандра — его играет Ланж Кьярини — в глазах сверкают молнии. Он награждает слугу пощечиной, куда более хлесткой, чем это требуется для удовольствия зрителей. Пьеро заканчивает начатое дело; но когда господин поворачивается к нему спиной, будто бы невзначай спотыкается и возвращает ему один из пинков. Кассандр в ярости, а у слуги — совершенно невинное лицо”. (Ф. Кожик, “Дебюро”).

Являясь атавизмом праязыка, жестовый язык сохранил его древнюю наивность: разыгрываемая жестами ложь не умеет быть столь изощренной, как словесная. Жестовая ложь всегда очевиднее, откровеннее, простодушнее.

Философскую подоплеку общей предрасположенности слова ко лжи, а ручного языка к правде раскрывает известный советский философ Э. Ильенков: “Работа руки предопределена, детерминирована “формами и расположением” других тел, их собственной определенностью, и поэтому всякая определенность ее деятельности налагается извне — формой и расположением тел внешнего мира, - в то время как работа голосовых связок, приводящих в движение абсолютно пластичную воздушную стихию, “извне” не связана ничем. Грубо говоря, языком можно болтать как угодно и что угодно, но, чтобы действительно сделать вещь, рука обязана считаться с извне данными формами материала своей работы и сообразовывать свои действия с объективными свойствами материала, иначе она упрется в неодолимое его сопротивление и вынуждена будет изменить форму своих действий, сообразуя их с условиями и требованиями той “стихии”, в которой они выполняются”.*

Хотя автор говорит тут о “работе руки”, а не о “жесте руки”, тем не менее понятно, что жест входит в состав этой “работы руки” как ее часть. В другом месте автор говорит о гораздо большей роли руки, чем языка для “относительно верного «самосознания»“: “то, что человек делает — система его поступков, его деяний, — обнаруживает все то, что он скрывает и от самого себя, и от других. В этом смысле «рука» (а она и есть «то, что человек делает») гораздо правдивее, чем орган речи, язык, и без ее помощи человеческое мышление никогда не обрело бы не только «абсолютного», но даже и относительно верного «самосознания»".**

Ощущение девальвации слова и стало в наши дни, побудительным стимулом к возрожденин языка жестов. Вот, например, как советский искусствовед описывает становление знаменитого французского мима Марселя Марсо: “Смутное ощущение недоверия к словам, бродившее в душе молодого актера, совпадало с убеждениями целого поколения людей, на долю которых выпало пережить странные события Второй мировой войны и предшествовавшие ей демагогические речи фашистских ора торов. Да только ли они выработали у поколения защитную реакцию недоверия и стремление судить людей и время не по словам, а по поступкам?”***

Считается, что, по Библии, грехопадение человека началось с того эпизода, когда Адам и Ева вкусили от запретного плода. Но, на мой взгляд, это не совсем точное понимание эпизода.

Если говорить о том, какой поступок привел их к грехопадению, то действительно они согрешили, когда вкусили от запретного плода. Но ведь главное в грехе — не столько сам поступок, сколько тот факт, что человек согрешил в душе. Так вот, в душе они согрешили чуть раньше:

И сказал змей жене:

— Подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?

*Ильенков Э. Искусство и коммунистический идеал. — М.: 1984, стр. 98.

**Там же. с. 91.

***^Маркова Е. Современная зарубежная пантомима. — М.: 1985, стр. 102.

И сказала жена змею:

— Плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.

И сказал змей жене:

— Нет, не умрете; но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло”. (“Бытие”, гл.3, № 1-5).

Тут, как я это понимаю, Ева и согрешила в душе: “И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание...” А согрешив в душе, она согрешила уже и поступком, а затем — втянула в грех и Адама: “...и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел”. (Там же, № 6).

Таким образом, с чего начался грех души Евы? Со слова змея! Со слова!

Грехопадение человека началось со слова.

Слово змея — это слово дьявола. С тех пор дьявол сделал слово главным орудием искушения. После того, как ему удалось столкнуть человечество в пропасть греха, он отнюдь не забросил это оказавшееся эффективным орудие, а стал совершенствовать его и еще глубже сталкивать им человечество в пропасть греха.

...Слово оказалось более эффективным инструментом коммуникации, чем жест. Но жест — это естественная коммуникация, а слово — искусственная. И как все искусственное, наряду с выгодами, оно принесло и множество издержек.

Выгода: благодаря инструменту слова изощрилась мысль, что дало возможность глубже проникнуть в тайны природы. Издержки: и одновременно — нарушить единство между человеком и природой.

ВЫГОДА: словесная документация создала более действенную государственную машину. ИЗДЕРЖКИ: и бюрократией этой малины задавила свободу самовыражения человека.

выгоды: стихи и диспуты, телефон и радио. Сооственно, и эта книга, которую ты сейчас, читатель, читаешь, написана хоть и о жестах, но не жестами, а словами: поистине они — не заменимый пока инструмент! ИЗДЕРЖКИ: катастрофическое загрязнение планеты, ухудшение здоровья вида homo sapiens, самоубийственное накопление ядерного оружия...

Но так ли уж необратимы все эти опасности? Ведь не поздно еще поставить слово на место, не поздно еще вернуть в свои права жест.

Конечно, не надо выплескивать с водой и ребенка: инструмент слова может еще служить и служить. Но надо научиться этим инструментом гораздо осторожнее пользоваться, чем мы привыкли. Надо разработать технику безопасности при использовании слова. И не злоупотреблять этим инструментом, а пользоваться им лишь тогда, когда он действительно незаменим.

А во многих случаях лучше вернуться к более старому, но зато и более надежному инструменту — жесту.

10-2. Идентичность перевода

Широкое использование в Картотеке межнациональных жестов цитат из переводной литературы сразу же поставило вопрос об идентичности кинем в подлиннике и переводе. Не приспосабливают ли переводчики чужой жест к своему национальному пониманию? Насколько потребность хуложественности вызывает отход от дословного перевода? Ведь знаковая функция кинемы как слова осознается лишь в самое последнее время — не вызывало ли это пренебрежения переводчиков к точности ее перевода?

После проверки многочисленных текстов оказывается, что большинство кинем переводятся точно, в части (табл. 1) — различие в оттенках значения (водила взглядом по всей моей персоне — устремила на меня взгляд и оглядела меня с ног до головы). Иногда, особенно в стихах, для ритма или рифмы теряется деталь (дал ей почтительно место — почтительно отступил) или, наоборот, добавляется деталь (стучать в свою башку — в лоб стучал перстом).

*Махабхарата. — Ашхабад: 1956, т. 2

Сравним художественный перевод и подстрочник знаменитой санскритской поэмы “Бхагаватгита”*, выполненные одним и тем же автором — академиком Туркменской ССР Б. Смирновым (табл. 2). Большинство кинем в подстрочнике и в художественном переводе совпадают практически полностью, в некоторых автор допускает незначительные расхождения (припаданье к ногам — припаданье к стопам; стопа — лишь нижняя часть ноги, кинема стала конкретней). Публикуя в одном томе как художественный перевод, так и подстрочник, автор словно показывает объективную невозможность быть им стопроцентно идентичными — и в то же время чутье талантливого ученого привело к тому, что ни одна кинема древнего языка не опущена н не заменена.

Картотека межнациональных жестов позволяет увидеть кинему в многочисленных ее вариантах и, систематизировав эти варианты, определить границы применения кинемы. Благодаря такой, нормативной функции картотека помогла выявить и различные неточности.

Вот пример из публицистики:

Женщина в красно-желтом сари с фанерным ящиком на голове плавно, танцующей походкой приблизилась к воротам моего дома:

— Сэр! — эакричала она. — Купите кобру. Вери найс, очень красивая. Всего “00 така!

Ужас, отразившийся в моих глазах, привел ее в неописуемый восторг. Лицо ее осветилось лукавой улыбкой, а тонкая, изящная рука, выпорхнув откуда-то из-под красно-желтых складок шелка, с удивительной точностью изобразила извивающуюся змею. (А. Тер-Григорян, “Ошибка Нодерчанда”. — “Известия”, 15 октября 1977).

Рука редуктора “изобразила извивающуюся змею”. Но как изобразила? Читателю трудно представить себе, каким конкретно движением изображена была змея. Может, рука изобразила кистью голову змеи и стала извиваться? Или просто кисть нарисовала в воздухе зигзаги змеи?

А вот пример из художественной прозы:

— Но-но... Полегче. Здесь вам не Париж. Патлы сначала обрежь, а то сидит как перш...

— Как кто? — Я был очень терпелив, ждать еще оставалось сорок пять минут.

— Как перш. 3наешь, ходят такие... — Она стала делать руками неопределенные движения возле ушей. (А. и Б. Стругацкие, “Хищные вещи века”).

Тут Стругацкие явно допустили неточность. Их героиня делала, очевидно, вполне определенные движения, показывая рукой длинные, неаккуратные волосы. Это движение, конечно, трудно описать красиво, поэтому авторы и предпочли сослаться на “неопределенные движения”. Должен сказать, что вообще я — большой поклонник творчества Стругацких, тем не менее считаю, что им все-таки надо было постараться найти конкретное описание жеста. Ну, например, так: “она повела руками вниз за ушами”. Стилистически громоздко? Да. Но ведь можно поискать и другие варианты: “она покрутила руками у головы”. Или еще как-нибудь — авторам должно быть виднее.

Отдельную разновидность неточностей представляют собой жестовые эвфемизмы: “По вся дни оба пьяны, на скрипке и тарелках играют, он высовывается в окошко и кричит бешеным голосом, что на него накатил святой дух... И пришедши к нему пророчит и велит целовать себя в низ живота... Господи, как минуту спокойным быть, когда здесь уже сатана ликует!.. (А. Н. Толстой, “Петр І''.

Сомневаюсь, что подобный эвфемизм имеет смысл. Мало того, что затрудняется читательское восприятие художественного целого — так еще уклончивость автора лишь заостряет внинание читателя на этом жесте, и читатель домысливает, возможно, больше, чем имелось в виду. В результате желание автора не обратить внинание вырождается в свою противоположность — в заострение внинания.

А вот ряд неточностей перевода, выявленных при сверке с оригиналом.

По-чешски:

O lasce septal tichy mech;

Kvetouci strom lhal lasky zel,

Svou lasku slavic ruzi pel,

Ruzinu jevil vonny vzdech

(Karel Hynek Macha, “Maj”).

Перевод:

Был полон неги тихий мох,

Цветущий куст о грусти лгал,

И соловей изнемогал,

Услышав розы страстный вздох.

(Карел Гинек Маха, "Май",

пер. с чеш. Д. Самиойлова).

Здесь vonny vzdech — “пахучий воздух” переведено как страстный вздох. Если в чешском это просто образное выражение, то в русском зто уже кинема Вздыхать — 'любовь', зафиксированная в Картоте ке межнациональных жестов. Таким образом, в оригинале кинемы не было, в переводе же она неоправданно появилась.

По-немецки:

Der Alte wird gar ermsthaft und weigt sein Haupt und spricht:

Was hast du angerichtet? das ist kein Spielzeug nicht!

(Adelbert von Chamisso, "Das Riesenspielzeug").

Перевод:

“Но тут старик-родитель нахмурился как ночь:

— Нет, это — не игрушка! Что сделала ты, дочь?

Не медля ни мгновенья, назад его снеси.

Крестьянин — не игрушка! Господь тебя спаси”.

(А. Шамиссо, “Игрушка великанши”,

пер. с нем. Л. Гинзбурга).

Авторское weigt sein Haupt переводится как “покачал головой”. В переводе же главная кинема Качать головой — 'огорчение' заменена совсем другой, мимической кинемой Хмуриться — 'огорчение'.

По-норвежски:

Vidn Du, som jeg saa ofte har omfavnet

med en Sonnesonssons Erbodiqhed for sin Oldefader.

(Henrik Wergeland, "Til Foraaret").

Перевод:

“Заступись! — ведь к тебе я не раз прижимался,

будто к прадеду ласковый правнук.

(Х. Вергелан, “К весне”, пер. с норв. В. Тихомирова).

В оригинале здесь omfavnet — обнимал. Переводчик же заменил ручную кинему Обнимать — 'защита' на туловищную Прижиматься — 'защита'.

По-английски:

Daddy (wringing his hands). Oh dear.

(Edward Albee, "The American Dream").

Перевод:

Папочка (нервничая, хрустит пальцами). Милые мои, милые мои.

(Э. Олби, “Американский идеал”,

пер. с англ. Т. Голенпольского, М. Мейлаха).

Автор написал wringing his hands — ломает себе руки. Переводчик же заменил ручную кинему Ломать руки — 'волнение' на кистевую кинему Хрустеть пальцами — 'волнение' (по-английски: to twist one's fingers).

Приведенные неточности в описании кинем напоминают низкий уровень нормативности правописания в древний текстах. С появлением словарей и грамматики словесного языка его нормативность, особенно в письменном варианте, повысилась до современного уровня. По-видимому, и кинесическому языку предстоит в ближайшие десятилетия обзавестись своими словарями и “грамматикой” (этот процесс уже начался) и тогда его нормативность также повысится. Думается, что сам факт появления данной книги, претендующей, в частности, лишь на постановку вопроса о нормативности кинесического языка, обратив на проблему внимание авторов и переводчиков, может несколько повысить “культуру правописания” прежде всего в словесной интерпретации кинем, — а такхе в живописной, кинематографической и др.

В целом исследование идентичности переводов с разных языков мира на русский приводит к выводу, что и до развития кинесики переводчики чувствовали информационную зчачимость жеста: художественнне вольности перевода позволялись в другом, а жест, за очень редким исключением, сохранялся. Так что их переводы могут быть признаны достоверными, — хотя и требуют проверки и уточнений, — а значит, как и жесты из русской литературы, представляют собой неисчерпаемый материал для жестовых словарей.

9-3. Человечество — жест Бога

*Бокарев Е. Современное состояние вопроса о международном вспомогательном языке. — В кн.: Проблемы интерлингвистики. — М.: 1976, стр.13.

В эпоху НТР и связанного с ней информационного взрыва как никогда остро встал вопрос межнационального общения. И тем более ответственно такое общение в условиях, когда человечество стоит перед опасностью самоуничтожения из-за ядерной войны — в связи с этим становятся массовыми такие межнациональные мероприятия, как демонстрации, марши протеста, заслоны против транспорта с вооружениями, сидячие забастовки и другие, представляющие собой каждое ни что иное, как коллективный жест протеста (движение, приводящее непосредственно не к физическому, а к информационному результату). “За последние триста лет появилось свыше 500 проектов* международного языка; из них серьезную проверку временем — уже более столетия — выдержал эсперанто, число приверженцев которого неуклонно увеличивается и исчисляется в наши дни миллионами.

И вот, несмотря на такой дефицит средств межнационального общения, до сих пор практически выпускается из внимания кинесический язык — естественная, не менее, а может быть, даже более древняя семиотическая система, чем словесный язык. Впрочем, упускается-то он лишь в науке, методике, а на деле, когда нужно объясняться с человеком, язык которого не знают, легко переходят на жесты, точно так же, как это делали древние люди тысячи лет назад. Но нет отработанной теории жестов, нет массовых словарей — жестикулируют так, как говорят малограмотные люди. Немало неясностей, ошибок в интерпретации кинем даже заслуженными артистами, в описаниях, принадлежащих перу даже знаменитых писателей, — известно ведь, как остро видят подобные ошибки глухонемые (хоть их жестовый язык искусственный, но в нем много и естественных жестов). А ведь ошибки — информационный шум, не только снижающий информативность, но и чреватый недоразумениями, бедами.

С разработкой теории кинесического языка, естественного, древнего, он может из случайного, примитивного орудия общения превратиться в важнейший межнациональный язык, обойдя по массовости даже эсперанто. Но тут надо сразу же сделать оговорку: обойти эсперанто кинесический язык может лишь в конкретной, бытовой, эмоциональной лексике. Абстрактное же мало отражено в местах — по крайней мере, на данном этапе существования кинесического языка, — и тут эсперанто или другие варианты международного словесного языка предпочтительней. Язык жестов вовсе не претендует на то, чтобы из второй семиологической системы выбиться в первую — он претендует лишь на внимание к себе изучение, грамотное владение.

Все большую значимость приобретает в современной науке проблема поиска внеземных цивилизаций: Международный астрономический союз учредил для этого постоянную комиссию, выполнены уже десятки экспериментов с использованием гигантских радиотелескопов. На изображении различных символов цизилизации, посланном с помощью радиосигналов в направлении шарового звездного скопления № 13, есть схематическая фигура человека с руками в стороны, как рисуют дети. На табличке, укрепленной на борту космической станции “Пионер-10”, которая покинула пределы Солнечной системы, среди других символов — обнаженные фигуры мужчины и женщины, причем мужчина поднял в знак приветствия правую руку. Конечно, сейчас еще трудно судить, будут ли гипотетические инопланетяне сродны в физиологическом отношении с землянами, однако в принципе такое сходство вполне вероятно — поэтому, учитывая общефизиологическую основу кинесического языка, думается, что в изобразительных посланиях инопланетянам кинемы должнн быть представлены в большей степени. Кроме Поднимать руку — 'приветствие', это могли бы быть и выразительные, общепонятные кинемы Воздевать руки — 'обращение к Богу' (в данном контексте — к инопланетянину), Преклонять колени — 'поклонение', Пожимать руку — 'дружба' и др. Если жесты межнациональны и даже межвидовы, то, может быть, они и межзвездны?

Стремление проникнуть в сущность жеста приводит к такой метафизической идее.

Информационная роль моего жеста вторична, первичная же его роль — спонтанное, органичное самовыражение меня. Но ведь существует мнение, что Вселенная — единый организм, и все в ней взаимосвязано, и движение мельчайшей частицы в одном конце Вселенной отзывается в другом ее конце. В таком случае проследим за цепочкой того, что самовыразилось в моем жесте.

Итак, жест моей руки — моего органа — выражает меня. А кто такой в сущности я? Не есть ли я — орган человечества, не есть ли человечество — орган Бога? Но тогда, как моя рука — мой орган — выражает меня, так во мне — органе человечества — выражено человечество, а в человечестве — органе Бога — выражен Бог. Иначе говоря, я — это жест человечества, а человечество — это жест Бога.

Такую предполагаемую роль человечества древнегреческий философ Платон изображал в виде кукольного театра: “Представим себе, что мы, живые существа, — это чудесные куклы богов, сделанные ими либо для забавы, либо с какой-то серьезной целью: ведь это нам не известно; но мы знаем, что внутренние наши состояния, о которых мы говорили, точно шнурки или нити, тянут и влекут нас каждое в свою сторону и, так как они противоположны, увлекают нас к противоположным действиям, что и служит разграничением добродетели и порока. (Платон, “Законы”, пер. с древнегреч. А. Егунова).

Семиотическую подоплеку нашего бытия чувствовал и русский писатель Валерий Брюсов: “Среди этого молчания доктор Фауст сказал своему споспешнику вполголоса:

— Неужели тебе забавно изображать перед этими неучами чародея?

Мефистофель возразил также вполголоса:

— Дорогой доктор! Мы все изображаем что-нибудь: я — чародея, вы — ученого, которому ничто не мило. Всякий человек, согласно с Моисеем, только изображение божие. И хотел бы я узнать, что вообще известно вам, кроме изображений?” (В. Брюсов, “Огненный ангел”).

Семиотичность человеческого лица подчеркивал французский писатель Марсель Пруст: “Черты нашего лица — не более чем жесты, которые в силу привычки приобрели завершенность. Природа, как гибель Помтпеи, как метаморфоза, происходящая с куколкой, добивается того, что мы застываем в тот миг, когда делаем привычное движение”. (М. Пруст, “Под сенью девушек в цвету”, пер. с фр. Н. Любимова).

Жест выражает внутреннюю сущность того, кто его выполняет. В то же время жест удобен для зрительного наблюдения, и отсюда — его знаковая роль. То есть жест — это двуликий Янус: один его лик — внутренняя сущность, другой — знаковая роль.

Что же касается слова, то оно — преимужественно знак. И хоть как знак оно оказалось эффективнее жеста на данном этапе развития человечества, но ему всегда будет недоставать той спонтанности и органичности, которые свойственны жесту. И кто знает: может, слову царствовать именно лишь на данном этапе развития человечества, а потом его роль угаснет. Жест же был и будет всегда, пока есть руки и ноги, глаза и губы — пока есть движение.

Пока есть Бог. Ибо человечество — это жест Бога.

Глава 9. КИНЕСИЧЕСКИЙ ТРОП

9-1. Кинема в слове

Как и слово, жест может быть не только информационным знаком, но и материалом искусства. Если говорить о художественной литературе, то она — прежде всего, конечно, искусство слова, искусство словесной образности, но наряду с этим она использует и образность жеста.

В художественной литературе жест нельзя увидеть воочию, как в танце или театре, — тут он трансформирован в язык слов. Тем не менее в картине, которая разворачивается в восприятии читателя, действуют и вполне определенные жесты. И хоть кинесика стала развиваться сравнительно недавно, писатели всегда чувствовали знаковую значимость жеста и старались не исказить натуральное жестовое движение причудливыми красками стилистики. В развитии сюжета жесты как универсальные знаки берут на себя функцию узловых моментов действия.

По моим наблюдениям, меньше, как это ни странно, используют жесты писатели-романтики. Казалось бы, с помощью жестов так хорошо подчеркивается пафос действия: Бить себя в грудь, Простирать руку и т. п. Но, по-видимому, у романтиков слишком велика тяга к всеобщности, обобщенности, и поэтому у них редко доходят руки до такой реалистической детали как жест. Я не проводил точного, статистического анализа, но по предварительным наблюдениям к таким писателям можно отнести Гюго и Мюссе, Гете и Шиллера, Пушкина и Лермонтова. Больше жестов в произведениях психологических, бытописательских — у Бальзака и Золя, Диккенса и Скотта, Толстого и Достоевского.

Если сравнить поэзию и прозу, то больше жестов в прозе. Может быть, описание жеста, чтобы он был правильно понят читателем, трудно уложить в прокрустово ложе стихотворного размера? Особенно эта разница между поэзией и прозой заметна в творчестве тех, кто выступает и как поэт, и как прозаик: Гюго, Гете, Пушкин.

А теперь проанализируем использование жестов в целом произведении — в рассказе Ирвина Шоу "Вторая закладная” (пер. с англ. В. Постникова). Сюжет рассказа весьма прост: бедная старуха миссис Шапиро безуспешно пытается получить по закладной деньги у столь же бедной семьи Росс.

Экспозиция.

Миссис Шапиро звонит в дверь квартиры семьи Росс. и ей открывают лишь после второго звонка.

Когда дверь распахнулась, старушка прямо подпрыгнула. Руки у нее дрожали, пухлые такие ручки, раздувшиеся без перчаток.

— Я миссис Шапиро, — выжидательно сказала она.

Я молчал. Она попробовала улыбнуться. <...>

Она протянула руку, холодную, пухлую, утоляющую.

— Вероятно, мне надо поговорить с вашим отцом, — сказала она.

Кинемы:

Прыгать — 'удивление' и Дрожать — 'волнение' (редуктор — миссис Шапиро, перципиент — автор). Молчать — 'пренебрежение' (редуктор — автор, перципиент — миссис Шапиро). Улыбаться — 'робость' и Простирать руки — “мольба' (редуктор — миссис Шапиро, перципиент — автор).

Тут кончается диалог, и к разговору подключаются другие члены семьи Росс.

Завязка.

— Пап! — позвал я.

Я услышал, как он вздохнул...

Кинема:

Вздыхать — 'досада' (редуктор — папа, перципиенты — автор и миссис Шапиро).

Развитие действия.

— Может, присядете? — мама указала на стул. <...>

Сев на самый коаешек стула, миссис Шапиро подалась вперед и сжала колени. <...>

За последние два года, — сказала миссис Шапиро, и ее глаза наполнились слезами, — я с них ни гроша не получила... со вторых закладных на восемь тысяч долларов ни гроша.

Кинемы:

Указывать на сидение — 'вежливость' (редуктор — мама, перципиент — миссис Шапиро); Садиться на край — 'робость'; Плакать — 'горе' (редуктор — миссис Шапиро, перципиенты — семья Росс).

Кульминация.

Миссис Шапиро умоляет вернуть хоть часть денег, и папа обещает ей через неделю.

И не успели мы сообразить, что она задумала, как она уже стояла на коленях перед моим отцом и, как шальная, целовала ему руку. <...> Отцу было неловко, он пытался поднять ее свободной рукой и умоляюще смотрел на мою мать.

Кинемы:

Преклонять колени — 'благодарность' и Целовать руку — 'благодарность' (редуктор — миссис Шапиро), отказ от жеста Преклонять колени — 'стыд' и Смотреть — 'мольба' (редуктор — папа).

Развязка.

Мать не выдержала и сказала правду, что денег не будет ни в следующее воскресенье, ни позже.

И тут мссис Шапиро перевернулась и тяжело стукнулась о пол. Ее привели в чувство и, когда она уходила, ее толстые ноги в рваных чулках дрожали.

Кинемы:

Падать — 'горе” и Дрожать — 'волнение'. Обратите внимание: Дрожать — 'волнение' было в экспозиции рассказа, так что эта кинема как бы окаймляет всю композицию.

Можно ли представить себе этот рассказ без жестов? Наверное, можно. Но несомненно, что он потерял бы тогда свою выразительность.

Если сюжет рассказа Ирвина Шоу в принципе не требует жестов, мог бы обойтись и без них, то сюжет рассказа Синклера Льюиса "Мотыльки в свете уличных фонарей" (пер. с англ. Л. Поляковой) как бы сам провоцирует жесты, поскольку рассказ строится на том, что не знакомые друг с другом мужчина и женщина работают в двух — один напротив другого — небоскребах, по разные стороны шумной улицы.

Там, напротив, девушка собиралась домой. Непроизвольно, в надежде, что единственный сотоварищ по работе отметит на его приветствие, он помахал ей. Она заметила его жест. Она стояла с поднятыми руками, прикалывая шляпку, и смотрела на Бейтса. Затем отошла от окна, так и не ответив ему.

Кинесический анализ.

Так начался этот жестовый роман из окна в окно над улицей. Он — редуктор, она — перципиент, кинема Махать рукой — 'приветствие'.

Утром Бейтс вошел в свой кабинет и остановился у окна, ожидая, пока она поднимет голову. Он помахал рукой — это было коротенькое, скромное, дружелюбное приветствие. С тех пор каждое утро и каждый вечер он посылал в окно напротив свою мольбу о дружбе. Девушка никогда не отвечала, но наблюдала за ним и... ну, в обдем ни разу не опустила шторы.

Кинесический анализ.

Опять он — редуктор, она — перципиент. Опять кинема Махать рукой — 'приветствие'. Но появилась и новая информация: он видит, что она наблюдает за ним и не опускает шторы. То есть, если бы она была возмущена навязчивостью незнакомого мужчины, то продемонстрировала бы это отказом от жсеста, — значит, она не возмущена.

В июле у Бейтса был отпуск. <...>

Он вернулся в город в понедельник, к концу рабочего дня, и сразу помчался в контору, чтобы оповестить о своем возвращении. Бросился к себе в кабинет, подошел к окну. Девушка в конторе напротив водила пальцем по странице какой-то книги, вероятно, отыскивая номер телефона. Она взглянула в окно, поднесла палец к губам. Шляпа мигом слетела с головы Бейтса, и вот он уже кланяется и машет ей. Она замерла с наполовину поднятой рукой, потоп вскинула ее, посылая ему приве-тствие.

Кннеснческий анзлиз.

Впервые жестовый монолог перешел в жестовый же диалог. І этап: она — редуктор, кинема Прикладывать палец к губам — 'тишина' (смысл кинемы неясен — может быть, это просто непроизвольное движение, подобное вскрику от неожиданности, но в варианте кинесического язнка). II этап: он — редуктор, кинемы Кланяться — 'приветствие' Махать рукой — 'приветствие'; две кинемы на одно значение призваны усилить это значение. ІII этап: она — редуктор, кинема Поднимать руку — 'приветствие'; остановка кинемы на полпути несет дополнительную информацию о женской робости или женском кокетстве, а скорее всего о сочетании того и другого: кроме того, хотя ее кинема Поднимать руку имеет то же значение, что и его кинемы Кланяться, Махать рукой, но у нее кинена статична, что еще более усиливает дополнительные значения 'робость', 'кокетство'.

Итак, она впервые ответила жестом на жест — невербальное, кинесическое знакомство состоялось.

На следуюдее утро без двух минут девять Бейтс стоял у окна. Вошла стенографистка с письмами и телеграммами.

— Оставьте все на столе, — сказал он раздраженно.

В полминуты десятого в окне напротив вырисовалась фигура девушки. Бейтс помахал ей. Она кивнула с ответ. Затем повернулась к нему спиной. Тем не менее, разбирая почту, он что-то мурлыкал себе под нос.

Кинесический анализ.

І этап: он — редуктор, кинема Махать рукой — 'приветствие'. ІІ этап: она — редуктор, кинемы Кивать — 'приветствие' и Отворачиваться — 'конец разговора'; и опять как дополнительные значения — 'робость', 'кокетство'; у кинемы Отворачиваться есть вообще и более резкое значение — 'пренебрежение', но слова автора он что-то мурлыкал себе под нос свидетельствуют о том, что перципиент был доволен, значит воспринял кинему именно как 'конец разговора', 'робость', 'кокетство^.

С последней почтой Бейтс получил письмо из управления фирмы, в котором его уведомляли, не скупясь на похвалы, что впредь он будет получать на тысячу долларов в год больше. <....>

Он стал размахивать письмом, чтобы привлечь ее внимание. Она сидела к нему вполоборота, и ему был виден только ее профиль, позолоченный светом лампы. Он протянул к ней руку с письмом и стал водить пальцем по строчкам, как бы читая вслух. Окончив чтение, он захлопал в ладоши и издал ликующий возглас.

Ее изящно очерченное, спокойное лицо дрогнуло, губы приоткрылись, она улнбнулась, закивала, захлопала в ладоши...

Она... она... она все понинает! — задохнулся от радости Бейтс.

Кинесическии анализ.

І этап: он — редуктор, кинемы Махать чем-либо — 'указывание', Протягивать что-либо — 'указывание', Водить пальцем по строкам — 'чтение', Хлопать в ладоши — 'радость'; таким образом, он разыграл перед ней целую пантомиму. II этап: она — редуктор, кинемы Улыбаться — 'веселье' (этой неожиданной пантомимой он развеселил ее), Кивать — 'утверждение', Хлопать в ладоши - 'Радость' (повторив его кинему Хлопать в ладоши, она как бы сказала: “Разделяю с тобой радость”); конечно, сомнительно, чтобы она догадалась, что речь в письме идет о повышении ему зарплаты, но зато она несомненно поняла, что это письмо принесло ему какое-то радостное известие.

Как только пробило двенадцать, он убавил слишком яркий свет над стеклом письменного стола, подвинул к окну стул и разложил свои яства на широком подоконнике. Эмили (так он сам стал называть ее по имени своей матери — Э. Л.) ела пончик и запивала его молоком. Бейтс поклонился, однако он скромно сжевал полсандвича, прежде чем справился со своим смущением и осмелился предложить ей кусочек. Она не шелохнулась, пончик как бы в раздумье замер в воздухе. Потом она вскочила и бросилась прочь от окна.

— А, будь я проклят! Болван! Скотина! Не дал ей даже спокойно позавтракать! Пристаю к ней, отравляя единственные свободные минуты!

Эмили вернулась к окну. Она показала ему стаканчик, налила в него до половины молока из собственного стакана и нерешительно предложила ему. Он вскочил и протянул руку. Сквозь гудящее от ветра пространство он принял ее дар и ее приветствие.

Он рассмеялся и представил себе, что и она рассмеялась в ответ, хотя вместо ее лица видел лишь золотистое пятно, расплывающееся в слабых лучах осеннего солнца.

Кинесический пнализ.

І этап: он — редуктор, Кланяться — 'приветствие'; и новая кинема Протягивать что-либо — 'предложение'; затеи он принимает как ее кинему Вскакивать — 'возмущение', но, оказывается, что это с ее стороны был не жест. ІІ этап: она — редуктор, Протягивать что-либо — 'указызание' (на стаканчик) и Протягивать что-либо — 'предложение' (молока); затем он — редуктор, Протягивать ладонь — 'просьба'.

С этого момента они как бы участвуют в общей кинеме Трапезничать — 'дружба', а затем и в кинеме Поднимать бокал — 'дружба' (не важно, что в бокале — молоко). III этап: он — редуктор, Смеяться — 'веселье' /ему весело от того, что она поддержала его пантомиму — они по сути вместе разыграли пантомиму); возможно, что она поддержала и кинему Смеяться — 'веселье', но так ли это, не известно, так как тут он уже плохо видел ее.

Она знаками показала, что пикник окончен: перевернула вверх дном черную коробочку и разочарованно развела руками, как бы говоря: “Пусто!” Он предлагал ей кофе, сандвичи, шоколад, но она все отвергала, застенчиво покачивая головой. Она указала на машинку, помахала рукой и села работать.

Кинесический анализ.

Небольшой диалог: она — редуктор, кинемы Переворачивать посуду — 'останавливание' и Разводить руками — 'досада'; он — редуктор, Протягивать что-либо — 'предложение' (в контексте указано лишь значение “предложение”, по которому можно угадать и саму кинему); и опять она — редуктор, кинемы Крутить головой — 'отказ', Направлять руку — 'указывание' (кинема угадывается по значению) и Махать рукой — 'прощание'.

Все же в канун рождества он притащил в контору огромный букет и с нетерпением стал ждать, чтобы Эмили взглянула на него. Только в половине пятого, когда включили электричество, он, наконец, добился успеха. Бейтс пристроил букет у самого окна и, прижав руку к сердцу, отвесил поклон.

Снег кружился в разделяющем их холодном пространстве, поток ледяного декабрьского воздуха омывал железобетонные и стальние утесы, но в эту минуту они были вместе, и улыбка преобразила ее лицо, словно сошедшее с обрамленной золотом миниатюры на желтоватой слоновой кости, лицо немного грустное и усталое, но озаренное нежной рождественской улыбкой

Кинесический анализ.

Он — редуктор, Класть что-либо — 'предложение', Прикладывать руку к груди — проникновенность и Кланяться — 'поздравление'; она — редуктор, Улыбаться — 'нежность'.

На следующее утро она появилась в конторе. Бейтс глазам своим не поверил. Он все время подходил к окну. чтобы удостовериться, и каждый раз она махала ему рукой. Он сам удивлялся своей смиренной признательности за это приветствие. Эмили изобразила кашель, потом, прижав лалонь ко лбу, объяснила, что у нее был жар. Он задал немой вопрос — склонился щекой на руку, что на общечеловеческом языке означает лежать в кровати. Она утвердительно кивнула — да, она болела.

Кинесический анализ.

Она — редуктор. Махать рукой — 'приветствие' (кинема была интенсивной, и он был признателен ей за это), Кашлять — 'болезнь', Класть руку на какую-либо часть тела — 'болезнь'; он — редуктор, Склонять голову на лалонь — 'болезнь'; она — редуктор, Кивать — 'утверждение'.

Этому молодому человеку, очевидно, нравилась Эмили. Хотя у него в клетушке, крайней слева, была своя стенографистка, он постоянно околачивался у стола Эмили, и она заметно оживлялась в его присутствии. Он болтал с ней перед уходом, и тогда она поворачивалась спиной к окну, а там, напротив, Бейтс, позорно забросив все свои дела, стоял и бормотал себе под нос, что щенков надо топить.

Эмили по-прежнему махала ему рукой на прощание, но Бейтсу казалось, что она делает это слишком небрежно.

Кинесический анализ.

Она — редуктор, Отворачиваться — 'пренебрежение' (кинема лишь чудится ему — нп самом деле очевидно, что она отворачивалась просто потому — что с ней заговаривал молодой человек, и было бы невежливо с ее стороны не повернуться к нему, т. е. это была не кинема, а неинформационное действие) и Махать рукой — 'прощание' (в интенсивности кинеми ему чудилась небрежность, т. е. опять-таки пренебрежение).

На этом жестовый роман кончается, и герои встречаются, наконец, для первого в их жизни словесного разговора. И общая концовка романа тоже вполне словесчая - обычный американский happy end:

— Подумайте, дорогая, невероятно, но город не убил в нас романтики. Мы все-таки нашли друг друга. Какой сегодня день? Среда? Слушайте. В четверг вы пойдете со мной в театр.

— Хорошо.

9-2. Кинема на сцене

Велика роль жеста и в самых различных театральных школах от древности до наших дней. Вот средневековый японский театр Но: “Стилистика театра Но — это система знаков, в которой каждый жест и движение существуют как выработанный и закрепленный традицией условный символ, лишенный характерности, передающий то или иное внеличностное душевное состояние, расширяющий обобщенную картину природы и т. д. <...> Техника игры актера Но — пантомимически-танцевальная, стилизованная, сценическое движение складывается из 250 простых основных движений (ката). Первое, чему обучается актер театра Но, — это особая походка. Ступание начинается с пятки, носок при этом слегка приподнят, нога некоторое время скользит по пятке, затем опускается на носок. Эта походка поразительно схожа с походкой буддистских монахов. Движения (ката) могут быть чисто танцевальными (например, движение саю, заключительное в тание: актер ударяет ногой об пол, вытягивает вперед правую руку с закрытым веером и делает широкий скользящий шаг вправо); символизировать действия или эмоции персонала (например, сиори — канонический жест, означающий горестное состояние или плач: веер закрыт, ладонь левой или правой руки — в зависимости от школы — медленно подносится к лицу на некотором расстоянии от него, на уровне глаз, лицо при этом опущено); символизировать пейзаж (цуки-но оги — “лунный веер” — каноническое движение, означающее лунную ночь и смотрение на луну: касание раскрытым веером левого плеча; лицо поднято и обращено вправо-вверх).*

Как видим, практически во всех жестах используется веер: “Актер должен владеть искусством игры веером, что является одним из важнейших компонентов танца и пантомимы. В театре Но существуют строго заданные символические движения веером. <...> В пантомиме, исполняемой под соответствующее песнопение, актер с помощью веера изображает солнце, луну, стихии природы, запечатлевая в этих символических движениях целостную картину мира”.**

Япония столетиями била изолирована от других стран. Тем не менее большая часть традиционных японских жестов вполне понятна европейскому зрителю. Сравним, например, жесты русского театра и японского (пер. Т. Делюсиной).

Простирать руки — 'мольба':

Богатая шляхтенка (протягивает руки из окошка). Спасите наши души... (А. Н. Толстой).

Ситэ. <...> (Простирает руки в сторону ваки.) Ты на меня, монах, направь лучи благого солнца, пусть как иней, пусть как роса былые заблужденья исчезнут под его лучами. (“Уто”).

Закрывать лицо — 'стыд':

*Апарина Ч. О драме и театре Но. — В кн.: Ёкёку — классическая японская драма. — м.: 1979, стр. 57.

Кочкарев. Да возьмите Ивана Кузьмича, всех лучше. Агафья Тихоновна. Ах! (Вскрикивает и закрывает лицо обеими руками, страшась взглянуть назад.) Кочкарев. Да чего же вы испугались? Не пугайтесь, это я. Право, возьмите Ивана Кузьмича. Агафья Тихоновна. Ах, мне стыдно, вы подслушали... Кочкарев. Ничего, ничего, ведь я свой, родня, передо мною нечего стыдиться: откройте ваше личико. Агафья Тихоновна (вполовину открывая лицо) Мне, право, стыдно. Кочкарев. Ну, возьмите же Ивана Кузьмича. Агафья_Тихоновна. Ах! (вскрикивает и закрывает вновь руками.) (Н. Гоголь. “Женитьба”).

Хор. <...> Стыжусь я ныне отблеска луны в рассветный час. (С последней фразой хора актер ситэ каноническим жестом загораживает лицо соломенной шляпой, затем встает и подходит к месту дзёдза.) (Конъами, “Сотоба Комати”).

Повесть Н. Гоголя “Шинель” переведена не только с русского на французский, но Марсель Марсо перевел ее и на язык пантомимы: “Об Акакие Акакиевиче, каким предстает он в мимодраме Марсо, отнюдь не скажешь словами Гоголя: “...существо, переносящее покорно канцелярские насмешки и без всякого чрезвычайного дела сошедшее в могилу”. Моделью для образа Башмачкина послужил Марселю Марсо не человек, низведенный до состояния “существа”, а личность, вынужденная существовать на положении механизма. Такая перемена в главном герое (даже при том, что сюжетная канва повести не претерпела изменений) позволила Марсо переосмыслить литературный первоисточник”.*

Мимодрама состояла из четырех эпизодов: “Бюро”, “Ателье портного”. “Бал”, “Улица”.

*Маркова Е. Современная зарубежная пантомима. — М.: 1985, стр.115.

“Бюро”. “Бездумным и механическим было изображено в первой сцене “Бюро” существование этих людей. Гуськом, точно близнецы (и среди них Акакий Акакиевич), одинаково и одновременно входили чиновники в присутствие. Один за другим снимали они свои накидки, кланялись, приветствуя начальника, который восседал тут же на высоком табурете, занимали свои места на низких неудобных скамьях и, согнувшись в три погибели, начинали переписывать бумаги. Спустя некоторое время все четверо разом смотрели на часы, со звонком заканчивали работу”.

Кинемы: Кланяться — 'поклонение', Смотреть на часы — 'время'.

“Ателье портного”. “Попав в непривычную, слишком роскошную для него обстановку Башмачкин-Марсо совершенно терялся: озираясь по сторонам, упорно переминался с ноги на ногу, не решаясь изложить свою просьбу, а потом и вовсе сникал и замирал. <...> 0н видел только одно — тулуп (для большей зрительной выразительности Марсо заменил шинель на вывороченный мехом наружу тулуп — Э. А.), о приобретении которого четверть часа назад он не позволял себе и думать, лишь робко мечтал... Теперь он открыто (пусть все еще робко, но уже не украдкой) гладит длинные ворсинки овечьего меха...”

Кинемы: Переминаться с ноги на ногу — 'робость', Гладить — 'любовь'.

“Бал”. “На балу, устроенном в честь Башмачкина, он был неузнаваем: вел себя естественно и непринужденно, и уже одного этого было достаточно, чтобы вызвать негодование окружающих. Правда, виновник торжества не замечал злорадных улыбок, брезгливых гримас, ехидных подмигиваний — он вообще ничего не видел вокруг, потому что буквально утопал в своем тулупе”.

Кинемы:. Улыбаться — 'злорадство', Мигать — 'насмешка'.

“Улица”. “Четверо разбойников действовали размеренно и методично, грабеж был для них привычным делом. Башмачкин тщетно молил о снисхождении — они не обладали способностью внимать. В тот момент, когда, Акакий Акакиевич, обессилев в борьбе, падал ниц, неожиданно смолкал оркестр”.

Кинема: Падать ниц — 'горе'.

Перевод повести Гоголя со словесного языка на жестовый оказался, пожалуй, сложнее, чем с русского на французский.

10-3. Улыбка Юрия Куклачева

Любимые кинемы клоуна.

В Одесском Доме актера состоялся концерт, организованный клубом “Жест”. В концерте принял участие гастролировавший в Одессе народный артист Юрий Куклачев, рассказавший много интересного о том, как он ислользует жесты в клоунаде и дрессировке кошек.

Большинство жестов так же многозначны, как и слова, и улыбка — один из самых многозначных; в Картотеке межнациональных жестов зафиксированы по алфавиту различные ее значения: 'благодарность', 'благосклонность', 'брезгливость', 'вежливость', 'вызов', 'высокомерие' и т. д. — всего около 30 значений. Куклачев широко пользуется всем спектром улыбок, но наиболее характерная его улыбка — со значением 'доброта'.

Улыбаться — 'доброта':

Он улыбнулся мне ласково — нет, гораздо больше чем ласково. Такую улыбку, полную неиссякаемой ободряющей силы, удается встретить четыре, ну пять раз в жизни. Какое-то мгновение она, кажется, вбирает в себя всю полноту внешнего мира, потом, словно повинуясь неотвратимому выбору, сосредоточивается на вас. И вы чувствуете, что вас понимают ровно настолько, насколько вам угодно быть понятым, верят в вас в той мере, в какой вы в себя верите сами, и безусловно видят вас именно таким, каким вы больше всего хотели бы казаться. (Ф. Скот Фицджеральд, “Великий Гэтсби”, пер. англ. Е. Калашниковой).

А вот любимый ручной жест Куклачева.

Простирать руку — 'приветствие':

В встречу им руки простер и вещал Ахиллес быстроногий:

—Здравствуйте! (Гомер, Илиада”, пер. с древнегреч. Н. Гнедича).

Два данных жеста — Улыбаться и Простирать руки — присутствуют почти во всех фотографиях клоуна и, конечно же, на афишах его представлений.

Жест как художественный образ.

Мы записали выступление Куклачева на магнитофон (не видео-, а лишь обычннй, звуковой) и, когда прослушали, то оказалось, что из одних только слов мало что можно понять. Ну, например:

— Подхожу к кошке... а она... представляете?!

Если бы мы сделали видеозапись, то увидели бы, что основную нагрузку в этом эпизоде несли не слова, а жесты — и, хоть зрители как бы и не замечали их, но поняли все, а вот став слушателями, уже не в состоянии понять, о чем идет речь. Когда мы проделали “инвентаризацию” всей словесной и жестовой информации, которую несло в себе цирковое представление, то оказалось, что на жесты приходится ее чуть ли не 60%, а на слова — 30: остальные 10% информации несли другие семиотические системы: краски, костюмы, музыка и т. п.

Вот несколько характерных жестов этого представления.

Клоун обращается к зрителю-мужчине, чтобы тот бросил ему на руки кольца. Зритель смущен, а клоун в досаде разводит руками. Наконец, зритель справляется со смущением и бросает клоуну кольца, которые тот и ловит на разведенные в стороны руки.

Разводить руками — 'досада':

Если плохи у него дела

и на брюках новая дыра,

если неудачлив он в любви,

разведет руками: — Се ля ви!

(Е. Евтушенко, “Се ля ви')'.

Бывает и жест с рисунком.

Вытащив из-за пазухи дощечку, на которой нарисовано красное сердце, клоун протягивает это сердце девушке.

Протягивать что-либо — 'предложение':

Люба (протягивает билет Хинину). Возьмите. (А. Н. Толстой, "Чудеса в решете").

А это — актуальная цирковая публицистика.

Отломав у черной атомной бомбы стабилизаторы, клоун перекрашивает ее в белый цвет. И вот уже вместо бомбы — голубь, который взмывает под купол цирка.

Ломать оружие — 'мир':

Тогда Атос свойственным ему одному спокойным повелительным движением протянул руку, медленно взял свою шпагу вместе с ножнами, переломил ее на коленях и отбросил обломки в сторону. (А. Дюаа, “Двадцать лет спустя”, пер. с фр. Е. Лопыревой, Н. Рыковой).

Общение человека и животного.

Немало интересных жестов использует Куклачев в своем общении с кошками (и собаками).

Клоун повязывает кошке головной платочек и усаживает ее, как человека. После этого они пожимают друг другу руки.

Пожимать руку — 'дружба':

Она пожимала мне руку: я лишь приблизительно понимал смысл этого жеста; но мне все же представлялось, что сей знак дружбы, когда им обмениваются мужчина и женщина, приобретает особый оттенок и его не оказывают кому попало. (Кребийон-сын, “Заблуждения сердца и ума”, пер., с фр. А. и Н. Поляк).

Обычный человеческий жест рукопожатие превратился в цирке в забавное лапопожатие.

Очеловечив кошку, клоун продолжает эту игру и целует ей лапу.

Целовать руку — 'любовь':

Фауст. Один лишь взгляд, один лишь голос твой дороже мне всей мудрости земной. (Целует ей руку.) Маргарита. Да что вы, право, руку целовать! (И. Гете, “Фауст”, пер. с нем. Б. Пастернака).

Это были жесты клоуна по отношению к животным, а вот, наоборот: жесты животных по отношению к клоуну.

Инопланетянин в образе черного кота маневрирует под куполом цирка на “летающей тарелке” и посылает клоуну на парашюте букет цветов. Но клоун передает цветы той, которую считает более достойной такого подарка — девочке-зрительнице.

Дарить цветы — 'чествование':

Как водятся, съемочная группа и актеры перед началом сеанса стояли на сцене. Каждому из нас подносили цвети... (Э. Рязанов, “Грустное лицо комедии”).

В другом эпизоде на сцену выезжает игрушечный “мерседес”, клоун садится в него, а пес Пиня и кошки, толкая лапами, катят “мерседес” с клоуном за кулисы.

Возить кого-либо — 'поклонение':

Раджи преклонялись перед ним или впрягались в его экипаж. (Р. Роллан, “Жизнь Вивекананды”, пер. с фр. А. Поляк. Э. Шлосберг).

Цепная реакция радости.

Казадось бы, профессия Куклачева — клоун, а жестами пусть интересуются актеры пантомимы. Но лучшие клоуны никогда не замыкались в желании лишь веселить публику, а старались достигнуть более содержательного взаимопонимания, беря на вооружение смежные профессии: жонглера и эксцентрика, акробата и дрессировщика, иллюзиониста и мима. Такой жирокий профессионализм в полной мере присущ и К'уклачеву.

Что же касается жестов, то в своей книге Куклачев посвятил им целую главку под названием “Пантомима”. И образно сформулировал, что "руки, если можно так сказать, являются голосом мима” (Ю. Куклачев, “Если хочешь быть клоуном”).

Но вернемся к жесту Улыбаться. Тут уж речь пойдет не об улыбке артиста, а об ответной улыбке зрителей и соотзетственно уже в другом значении.

Газеткин. В чем ваше счастье? Жонглер. Вот в этом. (Подбрасывает булаву.) Газеткин. А сколько весит ваше счастье, если не секрет? Жонглер. 300 граммов. Газеткин. Значит, десять булав — это три килограмма плюс ускорение свободного падения... Значит, за вечер вы подбрасываете две тонны?! Жонглер. Что-то вроде этого. Газеткин. Так лучше грузчиком пойти, и платят больше. Жонглер. Дело не в де- ньгах. Газеткин. А в чем? Жонглер. В улыбке. Газеткин. Две тонны за улыбку?! (Г. Юнгвальд-Хилькевич, Ю. Куклачев, “Цирк в моем багаже”, сценарий циркового представления).

9-4. Жест боярыни Морозовой*

Поднятые вверх два пальца: указательный и средний — что означает этот жест?

В наши дни так выглядит один из популярнейших жестов протеста, который ежедневно появляется на экране телевизора как свидетельство бурных социальных потрясений, происходящих в мире. Иногда пальцы чуть раздвинуты, иногда сжаты вместе — но смысл современного жеста от этого не меняется: пальцы изображают латинское V — первую букву слова victory (победа).

На картине Е. Сурикова “Боярыня Морозова” сама боярыня и юродивый делают как будто такой же жест. Но, хотя по исполнению он ничем не отличается от современного (изображамиего латинское V), фактически же это совершенно другой жест.

Язык живописи складывается из многих семиотических систем: цветов и оттенков, ландшафтов и зданий, жестов и поз, и т. д. В пейзаже и натюрморте жестов почти не бнвает, зато в эпических полотнах ж'есты, как правило, — в центре сюжета. Суриков всегда тяготел к эпосу: кроме “Боярыни Морозовой”, таковы, например, его картины “Утро стрелецкой казни” и “Переход Суворова через Альпы”, и в каждой из этих работ — множество жестов: каждая из них выглядит как драма, разыгрываемая на сцене, как спектакль пантомимы. Но самой яркой суриковской пантомимой представляется именно "Боярыня Морозова”.

Вычленим в этой картине отдельные кинемы. Формулировку л лексическое значение их будем давать в соотзетствип с Картотекой межнациональных жестов.

Тако крещусь...

Ручной жест Морозовой (рис. ЗА) неоднороден — в нем, по-видимому, целых три кинемы.

Воздевать руку — 'обращение к Богу':

И стал Соломон перед жертвенником Господним впереди всего собрания Израильтян, и воздвиг руки свои к небу, и сказал:

*Написано в соавторстве с А. Штрайхером.

— Господи, Боже Израилев! нет подобного тебе Бога на небесах вверху и на земле внизу... ("Третья книга царств”, гл. 8, № 22-23).

Поднимать над головой — 'указывание':

Поэтому, когда, выйдя из лесу, Эней попадает на берега извилистого Стикса, медленно катящего свои воды по Золотистой низине, и Харон, угрюмый перевозчик, отказывается переправить его в своей лодке на другой берег, герою достаточно было вынуть из-за пазухи Золотую ветвь и поднять ее над головой. При виде ее угрюмый Харон уступает и покорно принимает Энея на борт своего утлого суденышка, которое оседает под непривычной для него тяжестью человеческого тела”. (Дж. Фрэзер, “Золотая ветвь”, пер. с англ. М. Рыклина).

Креститься — 'молитва':

Мне противно, когда люди осеняют себя крестом во время benedicite (молитва перед едой — Э. А.) и столько же раз во время благодарственной молитвы, а во все остальные часы дня упражняются в ненависти, жадности и несправедливости; и тем более противно мне это, что сам я весьма почитаю крестное знамение, постоянно осеняю себя крестом и даже, зевая, крещу себе рот. (М. Монтень, “Опыты”, пер. с фр. А. Бобовича).

В России кинему Креститься принято называть “крестным знамением”. Эта кинема представляет собой изображение движением руки креста на ком-либо или на чем-либо. Кинема выполняется обычно правой рукой, пальцы которой касаются сначала лба, затем груди, одного плеча и другого (католики начинают с левого плеча, православные — с правого).

У католиков нет особого перстосложения. Копты крестятся одним пальцем. Киевская Русь крестилась двумя. Выбор способа перстосложения объяснялся одной из трех догматических идей: единый Бог, два лика Христа и Троица.

В ХVІІ веке под руководствои патриарха Никона проведена была реформа русской православной церкви: уточнены переводы с греческого канонических религиозный книг, в связи с чем, в частности, оказалось, что имя Христа надо писать не “Исус”, а “Иисус”, и креститься надо не двумя пальцами, а тремя. В ту же эпоху государство и церковь все более усиливали эксплуатацию народа, а сами погрязли в роскоши.

В результате неуклонно росло число недовольных, формировалась оппозиция среди служителей религии. Жестовым же символом этой оппозиции стала борьба за то, чтобы креститься по-старому: не тремя, а двумя пальцами.

Возглавивший оппозицию фанатичный протопоп Аввакум писал в своем “Житии”: “Бог благословит: мучься за сложение перст, не рассуждай много!” Эта приверженность старообрядцев двуперстному крестному знамению запечатлена во многих произведениях русской литературы: “У Лазаря-священника отсекли руку, а она-то, отсечена и лежа на земле, сама сложила пальцы двуперстнем. Чудно сие: бездудная одушевленных обличает”. (М. Волошин, “Протопоп Аввакум”); “Чтоб вы крес-тились двумя перстами, а не тремя: в трех-де перстах сидит Кика-бес, сие есть кукиш, а в нем вся преисподняя — кукишем креститесь". (А. Н. Толстой, "Петр І").

Верными сподвижниками Аввакума были родные сестры: боярыня Феодосия Морозова и княгиня Евдокия Урусова. Когда Аввакум был сослан, они по сути и возглавили оппозицию. Но вот, по указания царя, арестована и Морозова: “Одна из знатнейших боярынь своего времени, уже во время немилости к ней царя Алексея Михайловича назначенная говорить “царскую титлу” на свадьбе его с Н. К. Нарышкиной, то есть занимать первое место среди боярниь в царском свадебном чине, вдова брата знаменитого друга царя Михаила, воспитателя царя Алексея, в течение всей его молодости бывшего правителем государства, — скованная по рукам, брошена в убогие дровни, не прикрытые даже рогожей, и под караулом стрельцов отпраплена в тюрьму (Печерский монастырь)”. (В. Гаршин, “Заметки о художественных выставках”).

И тут же — описание этого печально памятного в русской истории жеста:

Высоко подняв гордую голову с полубезумным выражением экстаза, она широко размахнула руками, скованными железами, и, подняв правую, сложила ее двуперстным знамением.

— Тако крещусь, тако же и молюсь! — восклицает она. (Там же).

Кроме ручного жеста, Морозова изображает и мимический: взгляд ее направлен на надомную икону.

Направлять взгляд — 'указывание':

— Это действительно так; только ведь она ни в чем не повинна.

И он указал глазами на дверь, куда вышла Настенька. (П. Боборыкин, “Долго ли?”).

В данном случае указывание взглядом на икону представляет собой по сути то же 'обращение к Богу', что и в кинеме Воздевать руку.

А еще тут есть жест, связанный с черной тканью.

Носить черное — 'горе':

Нет, сперва из груди я жалоб немало исторгну,

прахом летучим, землей свои я посыплю седины,

черные я паруса повешу на зыбкую мачту, —

пусть всю горесть мою, пожар скорбящего сердца

парус иберской своей чернотою расскажет унылой.

(Катулл, “Некогда челн из сосны, на хребте Пелиона рожденной...",

лер. с лат. С. Шевинского).

Спаси тебя Христос.

Второй по значению персонаж картины — юродивый (рис. 3Б).

На первый взгляд, он просто, солидаризуясь с боярыней, поднял два пальца. Но обратите внимание на его рот: юродивый явно что-то говорит, да и рука его не столько поднята, сколько протянута по направлению к боярыне. Так что он не просто поднял два пальца, а изображает кинему, которая, хоть и сравнительно редко, но встречается и в наши дни.

Крестить кого-либо — 'благословление':

Мать встала с нар, повернулась спиной к милиционеру, мелко перекрестила сына и одними губами прошептала:

— Спаси тебя Хистос.

И вышла из комнаты... (В. Шукшин, "Материнское сердце").

Юродивый сидит на снегу босиком. Он, конечно, нищ, и рядом с ним посуда для милостыни — но босиком он не поэтому, при: желании он мог бы найти какую-нибудь старую обувь. В данном случае быть босым — это жест.

Ходить босиком — 'обет':

Царь и его близкие плакали, покрыли в знак траура головы плащами и босиком поднялись на гору Елеонскую, откуда был виден удаляющийся ковчег завета. (3. Косидовский, “Библейские сказания”, пер. с пол. Э. Гессен. Ю. Мирского).

Однако тут проглядывает и еще одна кинема с тем же значением.

Заниматься самобичеванием — 'обет'.

...Каждый год египтяне с обритыми головами причитали над захороненным идолом Осирисом, бия себя в грудь, хлеща по плечам, вскрывая старые раны. (Дж. Фрззер, “Золотая ветвь”, пер. с англ. М. Рыклина).

В зимней России кинемы Ходить босиком и Заниматься самобичеванием сливались по сути воедино. Среди первых раскольников был юродивый Федор, о котором Аввакум писал в своем “Житии”: “На Устюге пять лет беспрестанно на морозе бос, в одной рубашке, я сам сему самовидец”. А Фелор рассказывал о себе:

“— Как от мороза в тепле том станешь, батюшка, отходить, зело в те поры тяжко бывает: по кирпичью тому ногами теми ступаешь, что каганьем; а на утро опять не болят”. (В. Гаршин. “Заметки о художественных выставках”).

Что же касается юродивого у Сурикова, то тут изображен другой человек: “Это не Федор, который в то время уже был повешен, но один из подобных ему”. (Там же).

Слева от юродивого — миска для милостыни. Она свидетельствует об еще одном его жесте.

Протягивать посуду — 'мольба':

— Пожалейте несчастных, — сказал почтенный, набожный седовласый старец, смиренно протягивая иссохшими руками окованную железом кружку... (Л. Стерн, “Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена", пер. с англ. А. Франковского).

Две линии картины.

На наш взгляд, композиция картинн строится по двум прямым линиям (рис. 3): левой — от ощерившегося попа до возницы (І-ІІ) и правой — от Морозовой до монаха с посохом (ІІІ-ІV). По левой линии сконцентрировались осуждающие, по правой — сочувствующие. Внутренняя противоречивость происходивших тогда в России событий подчеркивается введением в осуждающую линию нескольких вопрошающих персонажей, а в сочувствующую линию — косящего монаха-южанина.

Лицо Морозовой и возницы являют собой композиционный центр полотна А. Справа от него — геометрический центр Б, элементы которого несут важную философскую нагрузку.

Вот с ужасом схватилась за щеку девушка (рис. 3В).

Хвататься за голову — 'горе':

В поте лица, локтями проталкиваться вперед сколько-то там лет, полных забот, чтобы затем все-таки исчезнуть. Нагель стиснул руками голову. (К. Гамсун, “Под осеньей звездой”, пер. с норв. В. Хинкис).

Непосредственно на зрителя направлено печально-вопрошающее лицо мужчины, носящее автопортретные черты (рис. 3Г). И тут же символическое троеглазие на двух мальчишеских лицах (четвертый глаз загорожен и не виден): многоглазие издавна носило в искусстве сакральный характер (рис. 3Д):

Ангел смерти

является за душой,

как распахнутый

странный трельяж.

В книгах старых словес

я читал,

что он весь состоял

из множества глаз.

И философ гадал

над загадкой зеркал, —

почему он

из множества глаз.

(А. Вознесенский. “Ров”).

Справа от саней стрелец с секирой ведет княгиню Урусову, изображающую выразительную кинему (рис. 3Е).

Складывать ладони — 'молитва':

— Церковь, церковь! — повторяла она, для пущей убедительности осеняя себя крестным знамением, складывая руки в молитвенном жесте, потрясая посеребренными четками. (А. Карпентьер, “Превратности метода”, пер. с исп. Ю. Дашкевича).

Коленопреклоненная нищенка протянула руку вслед увозимой на телеге Мо-розовой (рис. 3Ж). Тут две кинемы.

Преклонять колени — 'поклонение':

Эмеш преклонил колени перед Энтеном, обратился к нему с молитвой... (С. Крамер, “История начинается в Шумере”, пер. с англ. Ф. Мендельсона).

Простирать руку — 'поклонение':

Он поскакал. Уж за холмами

Не виден он твоим очам...

Согнув колена, к небесам

Она сперва воздела руки,

За ним простерла их потом

И в прах поверглася лицом

С глухим стенаньем смертной муки.

(Е. Баратынский, “Эда”).

Странник с посохом снял папку (рис. 3З); мужчина, стоящий левее, также взялся за шапку, чтобы снять ее (рис. 3И).

Снимать шапку — 'поклонение':

Когда ранним воскресным утром он идет в церковь, колокола еще издали приветствуют его своим звоном, и он неизменно снимает шляпу, словно отвечая на их приветствие. (Б. Бьёрнсон, “Синнёве Сульбаккен”, пер. с норв. К. Телятникова).

Кланяется женщина в синей шубке и желтом платке(рис. 3К). Завернувшийся наверх платок свидетельствует о том, что поклон был глубоким.

Кланяться — 'поклонение':

Монахи же:

— Убогая старуха, но ей открыта истина пути, — подумали и перед ней склонились в поклоне троекратном. (Канъами, “Комати и ступа”, пер. с яп. Т. Делюсиной).

Слева от нее (с точки зрения зрителя картлны) скрестила руки на груди женщина в синем с красными рукавами (рис. 3Л).

Скрещивать руки — 'покорность':

Агловаль. <...> Прикажи она мне подняться к ней вечером. я покорно сложу на груди руки, и мои усталые ноги станут взбираться по лестнице не слишком медленно и не слишком быстро, хотя мне хорошо известно, что оттуда еще никто не возвращался живым. (М. Метерлинк, “Смерть Тентажиля”, пер. с фр. Н. Минского, Л. Вилькиной).

Еще левее — плачет, вытирая слезы углом головного платка, пожилая женщина (рис. 3М).

Плакать — 'прощание':

Мать рыдала, провожая меня, отец сказал как напутствие несколько суровых слов, и я покинул наше поместье почти как изгнанник, посылаемый в далекую ссылку. (В. Брюсов, “Юпитер поверженный”).

За двумя женщинами, скрестившей руки и плачущей, — неодобрительно косится на Морозову монах-южанин (рис. 3Н). Это, возможно, один из тех “грекосов”, которых Никон призвал в Москву для уточнения церковных книг.

Коситься — 'неодобрение':

Он зачечал, что лихачи на него косятся, и узнал бы, и уехал бы, а надо было дать лошаденке пожевать овсеца. (П. Боборыкин, “Поумнел”).

Слева на картине бросается в глаза прежде всего смеющийся беззубый старик — возможно, поп (рис. 3О).

Смеяться — 'злоба':

Сам злобный сеятель, поодаль стоя,

глядит на это шествие немое

и скалит зубы, над людьми глумясь.

(Э. Верхарн, “Паломничество”, пер. с фр. В. Шоры).

Наверху слева мальчишка указывает на Морозову пальцем (рис. 3П).

Направлять палец — 'насмешка':

Однажды, когда мне пришлось проходить мимо, какой-то человек, подхватив меня под руку и указывая на мою матушку пальцем, воскликнул:

— Нет, вы только посмотрите на эту сумасшедшую старуху! (Дж. Чивер, “Ангел на мосту”, пер. с англ. Т. Литвиновой).

Под ним — мужчина с протянутой ладонью (рис. 3Р).

Протягивать ладонь — 'вопрос':

Благочестивый Эней, не покрыв даже голову шлемом,

громко к тевкрам взывал, протянув безоружную руку:

— Стойте! Куда вы? Зачем разгорелася распря нежданно?

(Вергилий, “Эненда”, пер. с лат. С. Ошерова).

Таковы основные кинемы картины. Литературные примеры, взятые из Картотеки межнациональных жестов, иллюстрируют идентичность использования жестов различными видами искусства (жизопись и литература) в различных национальных культурах. Анализ зтих кинем помогает раскрыть один из важнейших элементов общечеловеческого художественного языка Сурикова — его своеобразный театр жестов.

Драма фанатизма

Человек ХХ века примет скорей всего жест боярыни Морозовой за современную кинему victoria — и ошибется. Ошибется тем вернее, что в жесте Морозовой также наличествует значение протеста, как и в victoria. Но главное значение в жесте Морозовой другое — указывание на крестное знамение двумя пальцами.

В языкознании существует понятие “народной этимологии” — это “стремление искать в словах внутреннюю форму в качестве рационального объяснения значения слов без учета реальных факторов их происхождения”*. Нечто вроде “народной этимологии” получилось и тут: сходство данных кинем по выполняемому движению и, частично, по зна чению — простое совпадение. Это два совершенно разных жеста, но омонимичных по форме.

В изображенной на картине драме Морозова и Урусова лишь арестованы, и сочуствие зрителя картины в какой-то мере на их стороне — на стороне обиженных. В то же время зрителя настораживает фанатизм Морозовой и слепое поклонение ей толпы.

*Ахманова О. Словарь лингвистических терминов. — М.: 1966, стр. 529.

И не зря настораживает, “...Если разобраться хорошенько, кто был настоящим, внутренним насильником, то окажется, пожалуй, что не угнетающие. О дайте этой Морозовой, дайте вдохновляющему ее, отсутствующему здесь Аввакуму власть — повсюду зажглись бы костры, воздвиглись бы виселицы и плахи, рекой полилась бы кровь, и бездушные призраки приняли бы многую жертву”. (В. Гаршин, “Заметки о художественных выставках”).

Тем не менее судьба несчастных фанатиков трогает зрителя. Cестры Морозова и Урусова после ареста были подвергнуты пыткам, но так и не стали креститься тремя пальцами. Затем их сослали в Боровск (недалеко от Москви), где через два года уморили голодом в земляной тюрьме.

Эпическое полотно Сурикова запечатлело один из самых драматических моментов в истории русского духа — запечатлело во всей его противоречивости и многозначности. Жест главного персонажа картины как общеизвестный семиотический знак, на фоне различных жестов и мимики других персонажей, не только воздействует на зрителя эмоционально, но и вводит его в атмосферу русской жизни ХVІІ века, заставляя сопережевать своим далеким предкам.

ПРИЛОЖЕНИЯ

П-1. Десять словарных статей

Воздевать руки

'Молитва'. И руки к небу он подъял, и весь в молитву превратился; огонь лицо его сжигал, кровавый пот по нем струился. (И. Никитин, “Моление о чаше”). Установить перед ликом Иштар курильницу с благовонным кипарисом, излить жертвенное пиво и трижды совершить поднятие рук. (“Хорошо молиться тебе”, пер. с древнеегип. В. Афанасьевой). И стал Соломон перед Жертвенником Господним впереди всего собрания Израильтян, и воздвиг руки свои к небу. И сказал: “Господи! нет подобного Тебе Бога на небесах вверху и на земле внизу; Ты хранишь завет и милость к рабам Твоим, ходящим пред Тобою всем сердцем своим”. (“Третья книга царств”, гл. 8, № 22-23). Возле судов наконец удержались они, собираясь. Там, ободряя друг друга и руки горе воздевая, каждый богов небожителей всех утолял громогласно. Нестор же старец особенно, страж аргивян неусыпный, Зевса молил, воздевающий длани ко звездному небу. (Гомер, “Илиада”, пер. с древнегреч. Н. Гнедича). Собрался на равнине весь народ, христиане и сарацины, стал тут башмачник на колени перед крестом и простер руки к небу; много молился он Спасителю, чтобы гора та отодвинулась и не погибло бы жестокою смертью столько христиан. (М. Поло, “Книга”, пер. со старофр. И. Минаева). Именно во время решительного боя они не в очень дальнем расстоянии становятся отдельно на колени, одетые в священные облечения; воздев к небу руки, они молятся прежде всего об общем мире, затем о победе для своих, но без кровопролития для той и другой стороны. (Т. Мор, “Утопия”, пер. с лат. А. Малеина, Ф. Петровского). Ситэ. Тоска по прошлому в душе, и рукавов цветы... Хор. ...взлетают ввысь, к луне, с мольбой напрасной былые дни вернуть. (“Нономия”, пер. с яп. Т. Делюсиной). Он намазывает лицо белой растительной краской — гбулу, каждое утро выходит на порог своего дома, поднимает руки кверху и просит Вуи-Нионсва: “Это я, Те Вуйя, колдун, я хотел убить такого-то, я сожалею об этом и прошу у тебя прощения, прошу, чтобы ты меня вылечил!” (Б. Оля, “Боги тропической Африки”, пер. с фр. С. Брейдбард). Пер Гюнт. О, пускай оказалось бы все это сном, но, увы, это правда. Друзья изменили. Обращаюсь теперь я к небесной силе: о Господь, рассуди и воздай поделом. (Воздевая руки.) Это ведь я, Пер Гюнт! Не забудь про меня! А не то я погибну, свой жребий кляня. Пусть машина взорвется! Пусть ветер взъярится! Пусть потонут! Устрой, чтобы им воротиться. Слушай, брось ты покамест другие дела, без тебя обойдется покуда планета. Он не внемлет. Как водится, глух, как скала. Хорошо ли молчать, коли просят совета? (Машет, подняв руку.) У меня же плантаций нет даже и в мыслях! Вспомни, сколько отправил я в Азию миссий! Своего человека в беде не покинь. Помоги! (Яхта охвачена огнем, затем дымом, слышен глухой взрыв. Пер Гюнт вскрикивает и падает на песок. Когда дым рассеивается, корабля уже нет. Побледнев, шепотом.) Покарал их Господь. Аминь! Потонул экипаж, и поклажа на дне. Надо правду сказать, повезло нынче мне. (Умиленно.) Повезло? Но везенье тут разве одно? Им погибнуть, а мне уцелеть суждено. (Г. Ибсен, “Пер Гюнт”, пер. с норв. П. Карпа). Гектор (снова вздымая руки к небесам). Обрушься, говорю я, и избавь нас от чар сатанинских! (Б. Шоу, “Дом, где разбиваются сердца”, пер. с англ. С. Боброва, М. Богословской).

КИВАТЬ

'Благодарность'. Дождь усилился, и палач надел на Чернышевского фуражку. Кивком головы Чернышевский поблагодарил палача. (А. Зерчанинов, Д. Райхин, “Русская литература”, учебник). Признательность воитель ей выразил кивком и, с сестрами расставшись, в кустах исчез молчком. (Песнь о нибелунгах, пер. со средневерхненем. Ю. Корнеева). Торбьорн слегка наклонил голову и поблагодарил его. (Б. Бьёрнсон, “Сюннёве Сульбаккен”, пер. с норв. К. Телятникова). Он взял бокал и поблагодарил Нейс кивком головы. (А. Азимов, “Конец вечности”, пер. с англ. Ю. Эстрина)

'Приветствие'. “Здравствуйте!” — недоуменно сказал Максим, не ожидавший посетителя. Дима хотел ответить, но не сумел. Он только кивнул. (Э. Брагинский, Э. Рязанов, “Берегись автомобиля”, киносценарий). Мужчины дружелюбно здоровались с нею при встречах; порой уже кой-кто из женщин отвечал на ее приветствие коротким кивком. (Т. Уайдлер, “День восьмои”, пер. с англ. Е. Калашниковой). Толомеи приветствовал Валуа почтительным наклоном головы. (М. Дрюон, “Узница Шато-Гайара”, пер. с фр. Н. Жарковой).

'Прощание'. “До свидания”, — вежливо сказал Свиридов. Отец молча кивнул. (В. Шукшин, “Други игрищ и забав”). Хельмер. Прощай, прощай, дружище! Нора. Спокойного сна, доктор Ранк. Ранк. Спасибо за пожелание. Нора. Пожелайте мне того же. Ранк. Вам? Ну, раз вы хотите — спокойного сна. И спасибо за огонек. (Кивает им обоим и уходит.) (Г. Ибсен, “Кукольный дом”, пер. с норв. А. и П. Ганзен). “Это всё, что я хотел вам сказать, — произнес мистер Уорбертон. — До свидания”. И он легонько кивнул — это означало, что подчиненный может идти. (С. Моэм, “На окраине империи”, пер. с англ. Н. Галь).

'Сигнал'. Полночь. Я кивнул Николе головой, и мы тронулись в путь. (А. Беляев, “Продавец воздуха”). На одном пиршестве римский император Калигула, взглянув на возлежавших близ него двух сенаторов, разразился громким хохотом. Сенаторы учтиво спросили, почему он смеется. “Потому, — ответил Калигула, — что одного моего кивка достаточно, чтобы вас двоих удавили”. (М. Зощенко, “Голубая книга”). Слушай теперь, что скажу, и заметь про себя, что услышишь: я в ту минуту, когда свой совет мне на сердце положит втайне Афина, тебе головою кивну; то заметя, все из палаты, какие ни есть там доспехи Арея вверх отнеси и оставь там, их кучею в угол сложивши. (Гомер, “Одиссея”, пер. с древнегреч. В. Жуковского). Даже макушка Роубэка блестит; в солнечный день он кивками головы мог бы гелиографировать приказы расположенным в отдалении войсковым частям. (Б. Шоу, “Человек и сверхчеловек”, пер. с англ. Е. Калашниковой).

'Утверждение'. Лепорелло. Позвольте. Мой барин, Дон Гуан, вас просит завтра придти попозже в дом супруги вашей и стать у двери... (Статуя кивает головой в знак согласия.) Ай! Дон Гуан. Что там? Лепорелло. Ай, ай!.. Ай, ай!.. Умру! Дон Гуан. Что сделалось с тобою? Лепорелло (кивая головой). Статуя... ай!.. Дон Гуан. Ты кланяешься! Лепорелло. Нет! Не я, она! Дон Гуан. Какой ты вздор несешь! Лепо-делло. Подите сами. Дон Гуан. Ну, смотри ж, бездельник. (Статуе.) Я, командор, прошу тебя придти к твоей вдове, где завтра буду я, и стать настороже в дверях. Что? будешь? ( Статуя кивает опять.) О боже! Лепорелло. Что? я говорил... Дон Гуан. Уйдем. (А. Пушкин, “Каменный гость”). Чистый нард пусть течет с чела благовонного бога, пусть он вкусит пирога, чистым напьется вином; он на моленья твои да кивнет, Корнут, благосклонно. Ну же! Чего ж ты молчишь? Гений кивает: проси! (Тибулл, “Гений рожденья идет к алтарям...”, пер. с лат. Л. Остроумова). Даже молчаливый Хадзама Кихэй и тот, сам ничего не говоря, кивая седой головой, выражал свое согласие со всеми. (Акутагава, “Окси Кураноске в один из своих дней”, пер. с яп. Н. Фельдман). Мой отец был еврей, он женился против воли семьи на нееврейке. По любви, как сказала моя мать, чем неприятно удивила гестаповского чиновника, когда тот спросил ее о странных причинах этого брака. В начале тридцать девятого один друг нашей семьи в Берлине принес нам две визы в Швейцарию: для моей матери и для меня. Цена — одна-единственная подпись. Подпись моей матери на документе, подтверждающем ее согласие на развод. Отец вынул из кармана пиджака самопишущую ручку, в этот момент мать посмотрела на меня. И я кивнул. Мать подписала. С тех пор мы ни словом не обмолвились об этом. Но этого жеста, который спас нам жизнь, я никогда не мог простить себе. (Т. Валентин, “Без наставника”, пер. с нем. И. Млечдной, С. Шлапоберской). “Чик-чик-чик, — он выбросил затвором воображаемую гильзу, — сейчас очень опасное время, — намного опаснее, чем кажется, когда судишь по внешним проявлениям. Чик-чик-чик! Но в то же время это Золотой век, не правда ли, Пол?” Пол кивнул. Кронер обернулся и поглядел на него: “Я сказал, не правда ли, что это Золотой век?” — “Да, сэр. Я кивнул”. (К. Воннегут, “Утопия 14”, пер. с англ. М. Брухнова).

КРУТИТЬ ГОЛОВОЙ

'Отрицание'

“Что-то опять случилось?” — спросил следователь. Дима отрицательно помотал головой. (Э. Брагинскии, Э. Рязанов, “Берегись автомобиля”, киносценарий). “А как мой ручной гусек? — спросил Стивен. — Тоже подписал?” Дейвин кивнул и сказал: “А ты, Стивен?” Стивен отрицательно покачал головой. (Дж. Джойс, “Портрет художника в юности”, пер. с англ. М. Богословской-Бобровой). “О чудесная девушка! — воскликнул юноша. — Но если все это действительно правда, то ты не сможешь не ответить на мою любовь и не откажешься стать моей женой”. Однако девушка покачала головой: “Нет, это невозможно”. (“Студент и Черепаха”, пер. с вьет. Н. Никулина). “Нет, нет, — запротестовала Бланка. — Ты все такая же красивая, как прежде”. Бланка произнесла эти слова с искренним убеждением: совместные страдания не позволяют видеть плачевных перемен во внешности своего товарища по заключению. Маргарите отрицательно покачала головой: она-то знала, что Бланка заблуждается. (М. Дрюон, “Узница Шато-Гайяра”, пер. с фр. Н. Жаркковой).

НАПРАВЛЯТЬ ВЗГЛЯД

'Указывание'. Предтеча взят именно в тот миг, когда, указавши на Спасителя перстом, произносит: “Се Агнец, вземляй грехи мира!” (Н. Гоголь, “Выбранные места из переписки с друзьями”). Обрадовавшись надбавке, муж спрашивает: “Кто это тебе столько дал?” Она отвечает: “Да он, дурак ты этакий, давно уже в бочку залез посмотреть хорошенько, крепка ли она”. Любовник не пропустил мимо ушей слов женщины и, быстро высунувшись, говорит: “Хочешь ты правду знать, хозяйка? Бочка у тебя чересчур стара и много трещин дала, — затем, обратясь к мужу и как будто не узнавая его, добавляет: — Дай-ка мне сюда, любезный, кто б ты там ни был, поскорей лампу, чтобы я, соскоблив грязь внутри, мог видеть, годится ли она на что-нибудь — ведь деньги-то у меня не краденые, как по-твоему?" Недолго думая и ничего не подозревая, усердный и примерный супруг этот зажег лампу и говорит: “Вылезай-ка, брат, и постой себе спокойно, покуда я тебе сам ее хорошенько вычищу”, — с этими словами, скинув платье и забрав с собою светильник, принимается он отскребать многолетнюю корку грязи с гнилой посудины. А любовник, молодчик распрекрасный, нагнул жену его к бочке и, пристроившись сверху, безмятежно обрабатывал. Да к тому же распутная эта пройдоха просунула голову в бочку и, издеваясь над мужем, пальцем ему указывает, гда скрести, в том месте да в этом месте, да опять в том, да опять в этом, пока не пришли оба дела к концу, и, получив свои семь динаров, злополучный ремесленник принужден был на своей же спине тащить бочку на дом к любовнику своей жены. (Апулей, “Метаморфозы”, пер. с лат. М. Кузмина). “О да, именно «Пекод», вон тот корабль”, — подтвердил он, отведя руку назад, а затем стремительно выбросив ее перед собой, так что вытянутый палец, точно штык, вонзился в цель. (Г. Мелвилл, “Моби Дик, или Белый кит”, пер. с англ. И. Бернштейн). “Тебя директор требует”, —сказал он и предложил мне идти впереди — мера, которую он применял только первые недели. Я не сразу обиделся, но все же, недоумевая, повернулся к нему, вгляделся и как будто увидел на его лице следы открытого недоверия и какой-то безоговорочной решимости, но не успел спросить о причинах столь странной односложности, как он описал своим коричневым приплюснутым пальцем полукруг и непреклонно указал на коридор: мне оставалось только повиноваться. (3. Ленц, “Урок немецкого”, пер. с нем. Р. Гальпериной, В. Курелла).

ОБНИМАТЬ

'Благодарность'. Ирина. Дедушка, вы так добры, что даже сверх ожиданий!.. (Бросается Флору Федулычу на шею.) (А. Островскии, “Последняя жертва”). Двое, которым я больше почему-то подарил безделушек, обнимали меня левой рукой и, прижимая одну сторону моей груди к своей, повторяли: “О Маклай! О Маклай!” (Н. Миклухо-Маклай, “Путешествия на берег Маклая”). Как господин, отрадной вести вняв, слугу, когда тот смолк, за извещенье душой благодарит, его обняв, так смолкшему воспев благословенье, меня кругом до трех обвеял крат апостольский огонь, чье вняв веленье, я говорил: так был он речи рад. (Данте, "Божественная комедия", пер с ит. М. Лозинского). Миссис Дюбеда. <...> Но помни: ты свято и честно обещал мне никогда не брать взаймы, не поговорив раньше со мною. Луи. Свято и честно! (Обнимает ее.) Ах, любовь моя, как ты права! Как я счастлив, что ты оберегаешь меня и не даешь мне витать в облаках! (Б. Шоу, “Врач перед дилеммой”, пер. с англ. П. Мелковой). “Будь по-твоему, сынок! Отдаю тебе наше Нофльское отделение, однако при условии, что половину времени ты будешь проводить в Париже со мной. И женись на ком хочешь... Сиенцы — свободные люди и выбирают себе подругу по влечению сердца. “Grazie, zio Spinello, grazie tante!” — воскликнул Гуччо, бросаясь на шею банкиру. (М. Дрюон, “Узница Жато-Гайяра”, пер. с фр. Н. Жарковой).

'Дружба'. “Что стесняетесь? — грустно сказала мать. — Поцеловались бы, обнялись бы крепко-крепко...” — “Хочешь?” — спросил Павел. “Можно!” — ответил хохол, поднимаясь. Крепко обнявшись, они на секунду замерли, два тела — одна душа, горячо горевшая чувством дружбы. (М. Горький, “Мать”). Обнялись оба друга, сели рядом, за руки взялись. как братья родные. (“О всё видавшем до края мира...”, пер. с аккад. И. Дьяконова). Не потому, что так когда-то сказал Сократ, но потому, что и вправду таковы мои чувства, в чем я дохожу, пожалуй, иногда до чрезмерности, все люди, по мне, мои соотечественники, и я обнимаю поляка столь же искренне, как француза, отдавая предпочтение перед национальными связями всечеловеческим и всеобщим. (М. Монтень, “Опыты”, пер. с фр. А. Бобовича). “А если наша дружба, как вы, сеньор Ринкон, изволили сами заметить, должна быть вечной, то положим ей начало святым и прекрасным обрядом”. Тут Диего Кортадо встал и обнялся с Ринконом нежно и крепко, а затем они принялись играть в двадцать одно, пользуясь упомянутыми уже выше картами весьма чистой работы, но довольно-таки засаленными и вероломными, причем после нескольких партий Кортадо так же хорошо снимал туза, как и его учитель. (М. Сервантес, “Ринконете и Кортадильо”, пер. с исп. Б.Кржевс-кого). И когда мы накурились, он прижал свой лоб к моему, крепко обнял меня за талию и сказал, что отныне мы с ним повенчаны, — подразумевая под этим традиционным в его стране выражением, что мы с ним теперь неразлучные друзья и что он готов умереть за меня, если возникнет в том необходимость. (Г. Мелвилл, “Моби Дик, или Белый кит”, пер. с англ. И. Бернштейн).

'Любовь'. Сергей (вставая). Предложенье у меня к вам есть. Катерина. Ну? Сергей. Побороться с вами. Катерина. Что ж, попробуем. Сергей. Расступись, народ! (Катерина и Сергей борются. Во время борьбы Сергей сжимает Катерину в объятиях.) Катерина. Что же ты оста новился? Сергей. Забыл... Держу вас в руках и думаю... До чего во мне силы много. (Валит Катерину на землю.) Катерина. Пусти, пусти, пусти! Ах, Сережа, пусти! (Во двор входит Борис Тимофеевич.) Борис Тимофеевич. Что это?.. (Катерина встает.) Катерина. Проходила мимо, зацепила ногой за мешок, упала, он хотел поднять и сам упал. Задрипанный мужичок. Оно точно. (А. Прейс, Д. Шостакович, “Катерина Измайлова”, либретто оперы). Ее обняв, я ощущаю ответное объятье рук ее, напоминающее негу Пунта, смолою благовонной умащенье! (“У реки”, пер. с древнеегип. В. Потаповой). Его левая — под моей головой, а правой он меня обнимает. (“Песнь Соломона”, пер. с иврита И. Дьяконова). Акму нежно обняв, свою подругу, “Акма, радость моя! — сказал Септимий. — Если я не люблю тебя безумно и любить не готов за годом годы, как на свете никто любить не в силах, пусть в Ливийских песках или на Инде повстречаюсь со львом я белоглазым!” (Катулл, “Акму нежно обняв...”, пер. с лат. С. Шервинского). Другой сказал: “В эту ночь мне снился сон, который оказался наполовину истинным, наполовину ложным”. Когда его спросили, как это понять, он ответил: “Я увидел себя во сне в объятиях молодой прекрасной девушки. Когда же я проснулся, то обнаружил, что нахожусь в объятиях весьма пожилой особы”. (Абуль-Фарадж, “Книга занимательных истории”, пер. с сир. А. Белова, Л. Вильскера). “Недоброе, Гудрун, дочь Гьюки, узнал я — Херкья сейчас мне в палате сказала: с Тьодреком ты уснула на ложе, обняв его ласково под покрывалом”. (“Старшая Эдда”, пер. с древнеангл. А. Корсуна). Игнации, отец и сын, внесенные римскими триумвирами в проскрипционные списки, приняли благородное решение отдать свою жизнь один другому, обманув тем самым жестокость тиранов; и вот, обнажив мечи, они ринулись один на другого. Судьбе было угодно направить острия мечей таким образом, что и сын и отец были поражены насмерть; и та же судьба, воздавая дань почтения столь поразительной и прекрасной любви, позволила им сохранить достаточно сил, чтобы каждый из них, вырвав меч из тела другого, мог сжать своего близкого окровавленной и вооруженной рукой в столь цепком объятии, что палачам, отрубившим обе головы сразу, пришлось оставить тела в этой благородном сплетении, так, что рана одного приникла к ране другого, и они любовно впивали в себя остатки крови и жизни друг друга. <...> Сказав это и подбодрив своего мужа, она решила, что они выбросятся в море из окна своего дома, расположенного у самого берега. И желая, чтобы муж ее до последней минуты был окружен той преданной и страстной любовью, какою она дарила его в течение всей жизни, она захотела, чтобы он умер в ее объятиях. Однако, боясь, чтобы руки его при падении и от страха не ослабели и не разомкнулись, она плотно привязала себя к нему и рассталась с жизнью ради того, чтобы положить конец страданиям своего мужа. (М. Монтень, “Опыты”, пер. с фр. А. Бобовича, Ф. Коган-Бернштейн). Сганарель (обнимая бутылку). Ах ты, маленькая плутовочка, и как же я тебя люблю, сосочка ты моя! (Мольер, “Лекарь поневоле”, пер. с фр. Н. Ман). И она поднимается на цыпочки, чтобы меня обнять, ведь она такая маленькая. (К. Гамсун, "Пан", пер. норв. Е. Суриц). Тогда Рудольф взял со стола документы, прижал их к своей груди, твердо изъявил готовность принять на себя почести и обязательства, которые Бог через эти бумаги на него возлагает. С огромным воодушевлением возвестил он всему христианскому миру о находке грамот, дарующих ему высшие прерогативы. (Л. Фейхтвангер, “Безобразная герцогиня”, пер. с нем. В. Станевич). Нелли стояла у плиты и жарила бекон. Нейлз подошел к ней и нежно обнял ее за талию. Нейлз любил Нелли. (Дж. Чивер, "Буллет-Парк", пер. с англ. Т. Литвиновой).

'Приветствие'. “Вася! — закричал первый сын лейтенанта Шмидта, вскакивая. — Родной братик! Узнаешь брата Колю?” И первый сын заключил второго сына в объятия. “Узнаю! — воскликнул прозревший Вася. — Узнаю брата Колю!” Счастливая встреча ознаменовалась такими сумбурными ласками и столь необыкновенными по силе объятиями, что второй сын черноморского революционера вышел из них с побледневшим от боли лицом. Брат Коля на радостях помял его довольно сильно. (И. Ильф, Е. Петров, “Золотой теленок”). Я уже собирался уходить, как встречаю своего товарища Пифия, с которым вместе учился в аттических Афинах. Сначала он довольно долго не узнает меня, потом бросается ко мне, обнимает и осыпает поцелуями. (Апулей, “Метамодфозы”, пер. с лат. М. Кузьмина). Людовику они на помощь шли, а граф обоим дядей был родным, и братья с ним, ликуя, обнялись — не зря Господь их свел на полпути. (“Коронование Людовика”, пер. со старофр. Ю. Корнеева). Саадат-хан спешно в ночь на вторник пятнадцатого зулкада помянутого года, час спустя после наступления ночи, прибыл в ставку Мухаммад-шаха и был удостоен шахского объятия. (Мухаммад-Казим, “Поход Надир-шаха в Индию”, пер. с перс. П. Петрова). “Боже ты мой! — вскричал Трэдлс. — Да это Копперфилд!” И он бросился в мои объятия. Я крепко прижал его к своей груди. (Ч. Диккенс, “Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим”, пер с англ. А. Кривцовой, Е. Ланна). Представьте, например, сцену вашей встречи с очень дорогим для вас человеком, которого вы не видели двадцать лет. Вы ничего не можете сказать, вы просто обнимаете его. Объятие — прекрасный жест. (М. Марсо, “Пантомиме доступно все, кроме лжи”. — Пуэн, Париж; За рубежом, 1079, № 1).

'Прощание'. И тогда Рылеев снял шапку, подошел к Бестужеву и обнял его. Он сказал: “Последние минуты наши близки. Но это минуты нашей свободы. Мы дышали ею. И я теперь охотно отдам за них мою жизнь”. (М. Зощенко, “Голубая кдига”). При особенно чувствительном расставании туземец прижимает своего друга к левой стороне груди, обнимает его одной рукой и в то же время хлопает его слегка по спине. (Н. Миклухо-Маклай, “Путешествие на берег Маклая”). Вестник. А он, услышав скорбный голос их, обеих обнял и промолвил: “Дети! Сегодня жизнь кончается моя, я умираю, мой конец пришел”. (Софокл, “Эдип в Колоне”, пер. с древнегреч. С. Щервинского). Передают, что, когда от стен пречистой богини сына Эгей отпускал, ветрам его доверяя, вот какие, обняв, он юноше дал наставленья: “Сын мой, ты, что один мне долгой жизни желанней, ты, возвращенный едва мне в годы старости поздней, сын мой, кого принужден я отдать судьбе неизвестной, ныне мой рок и твоя беззаветная доблесть отторгнут снова тебя от отца, — а мои ослабелые очи я не насытил еще возлюбленным образом сына”. (Катулл, “Некогда челн из сосны...”, пер. с лат. С. Шервинского). Тут двенадцать даров друг дружины, сын Хальфдана, поручил мореплавателю, дабы эти сокровища свез он родичам в земли отчие да скорей бы к нему возвращался; и тогда благородного крепко обнял владыка Скильдингов на прощанье, лобызая воителя, — и сбежала слеза по щеке седовласого, ибо старец, гадая надвое, не надеялся вновь увидеть в своем чертоге и услышать вождя, так ему полюбившегося, что не смог он сдержать в сердце бурю слез; и не раз потом грустью полнилась грудь правителя — вспоминался ему воин избранный. (“Беовульф”, пер. с древнеангл. В. Тихомирова). Затем простился Зигмунд с невесткою своей. Ее он крепко обнял и грустно молвил ей: “Без радости мы едем в родимые края. Впервые в полной мере здесь изведал горе я”. (“Песнь о нибелунгах”, пер. со средневерхненем. Ю. Корнеева). Он любезно со мной распрощался и, расставаясь, обнял меня, но при этой ласке я едва сдержал свое отвращение. (Дж. Свифт, “Путешествия Гулливера”, пер. с англ. А. Франковского). В тот год мои родители решили вернуться в Париж несколько раньше обычного и в день отъезда, утром, собрались вести меня к фотографу, но, прежде чем повести, завили мне волосы, в первый раз осторожно надели мне шляпу и нарядили в бархатную курточку, а некоторое время спустя моя мать после долгих поисков наконец нашла меня плачущим на тропинке, идущей мимо Тансонвиля: я прощался с боярышником, обнимая колючие ветки, и, не испытывая ни малейшей благодарности к надоедливой руке, выпустившей мне в лоб кудряшки, я как героиня трагедии — принцесса, которую давят ненужные украшения, топтал сорванные с головы папильотки и новую шляпу. Мои слезы не тронули мать, но она невольно вскрикнула при виде испорченной прически и разодранной куртки. Я не слышал, что она кричит. “Милые мои цветочки! — причитал я. — Это не вы меня огорчаете, не вы меня увозите. Вы — вы никогда не обижали меня! За это я всегда буду любить вас!” (М. Пруст, “По направлению к Свану”, пер. с фр. Н. Любимова).

'Радость'. Квашнин, дослушав Синтянина, бросился в слезах ему на шею, на радостях обнял и прочих, в том числе и Сеславина, смотревшего на него теперь с ласковою, снисходительною улыбкой, выскочил на улицу и стремглав пустился к биваку русской гвардии, на Елисейские поля. (Г. Данилевский, “Сожженная Москва”). “Да, жена, я смеюсь, — отвечал Сметсе, — я смеюсь от радости, потому что вино — наше, и хлеба, и сыры, и мясо — все наше! Будем же радоваться вместе!” И он хотел ее обнять, но она вырвалась. (Ш. Костер, “Сметсе Смее”, пер. с фр. М. Черневич). Можете представить себе чувства обеих женщин, когда им сказали, что сражение окончено и что мужья их целы. С каким безмолвным восторгом Эмили бросилась на шею своей доброй подруге и обняла ее и в каком страстном порыве она упала на колени и благода рила Всевышнего за спасение ее мужа! (В. Теккерей, “Ярмарка тщеславия”, пер. с англ. М. Дьяконова).

'Успокаивание'. Смородин обнял жену и стал успокаивать. “Зоя, Зоя... ну, что ты? Перестань, люди сбегутся”. (В. Шукшин, “Пьедестал”). Кримхильду витязь обнял и начал утешать: “Даст Бог, с тобою скоро мы свидемся опять”. (“Песнь о нибелунгах”, пер. со средневерхненем. Ю. Корнеева). Извержение Везувия повлекло за собой подводные толчки, и это сделало невозможным посадку на суда. Вал вулканической грязи захлестнул северо-восточную стену города, а затем его кипящая масса полилась по улицам и переулкам Геркуланума. Спасаясь, люди залезали на верх зданий, держались там, крепко обняв друг друга, и в таком положении были настигнуты смертью. (“Геркуланум раскрывает тайну своей гибели”, “Вельвохе”, Цюрих; “За рубежом”, 1983, № 37). Я поместился на хребте зверином, хотел промолвить: “Обними меня”, — но голоса я не был властелином. Тот, кто и прежде был моя броня, и без того поняв мою тревогу, меня руками обхватил, храня, и молвил: “Герион, теперь в дорогу! Смотри о новой ноше не забудь: ровней кружи и падай понемногу”. (Данте, “Божественная комедия”, пер. с ит. М. Лозинского). “Ну, ну, ну, — сказал Нейлз. — Ну, успокойтесь. Все будет хорошо. Он был вашим другом?” — “Нет, — проговорил Хэммер, всхлипывая. — Я совсем не знал беднягу”. — “Ну, вот видите”, — сказал Нейлз, обнимая Хэммера за плечи. (Дж. Чивер, “Буллет-Парк”, пер. с англ. Т. Литвиновой).

'Благодарность'. "Меня уже ничем не удивишь. В жизни действуют одни подлецы и мошенники. Хороших людей нет. Их выдумывают писатели, чтобы заработать хорошие деньги. Честных людей тоже нет. Все воруют, лгут и оскорбляют друг друга...” Некто встал, подошел к Пессимисту и... пожал ему руку. “Спасибо. Наконец-то я встретил настоящего человека. Извини, я принял тебя за вора. Говори дальше, я буду записывать каждое слово и вечерами читать”. (В. Шукшин, “Точка зрения”). Снова веселая улыбка тронула ее губы, и она первая протянула руку: “Спасибо, большое спасибо!” Он взял эту маленькую, затянутую в перчатку руку в свою перепачканную пастелью лапищу. Так они постояли несколько секунд, приблизившись друг к другу, в дружеском рукопожатии. Девушка продолжала улыбаться. У него на губах вертелся вопрос: “Когда я увижу вас снова?” Но стыд сковал ему уста. Подождав немного, она высвободила свою руку. (Э. Золя, “Творчество”, пер. с фр. Т. Ивановой, Е. Яхниной). “Благодарю вас, сэр, благодарю!” — И он потряс мою руку обеими руками. (Ч. Диккенс, “Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим”, пер. с англ. А. Кривцовой, Е. Ланна).

'Договор'. “Ну, батюшка, — говорит отцу купеческая дочь, — ваш жених мне не годится; у меня есть свой давешний — с его отцом по рукам ударено, договором скреплено”. (“Сосватанные дети”, русская на родная сказка). С речью такой наконец обратилась к Энею Дидона: “Как ты надеяться мог, нечестивый, свое вероломство скрыть от нас и отплыть от нашей земли незаметно? Что ж, ни любовь, ни пожатие рук, что союз наш скрепило, ни жестокая смерть, что Дидону ждет — не удержат здесь тебя?” (Вергилий, “Энеида”, пер. с лат. С. Ошерова). Пьеро. Ну, так ударим на этом по рукам, Шарлотта! Шарлотта (дает ему руку). Ладно, идет. (Мольер, "Дон Жуан, или Каменный гость", пер. с фр. А. Федорова). Тогда мы подкрепили наш сговор, дружески объединив ладони, после чего, желая избежать подозрений, разошлись по своим койкам, чтобы провести на борту “Долли” последнюю ночь. (Г. Мелвилл, “Тайпи”, пер. с англ. И. Бернштейн). Цыгане божатся, барыжники хлопают по рукам, помещики щелкают бичами, а лошадки носятся стрелой туда и обратно. (Шолом-Алейхем, “Мальчик Мотл”, пер. с идиш М. Шамбадала).

'Дружба'. Утешительный. <...> Мы признаемся тут же вам откровенно, что сговорились обыграть вас, потому что приняли за человека обыкновенного. Но теперь видим, что вам знакомы высшие тайны. Итак, хотите ли принять нашу дружбу? Ихарев. От такого радушного предложения не могу отказаться. Утешительный. Итак, подадим же, всякий из нас, друг другу руки. (Все попеременно пожимают руку Ихареву.) Отныне всё общее, привторство и церемонии в сторону! Позвольте узнать, с каких пор начали исследовать глубину познания? (Н. Гоголь, “Игроки”). Она пожимала мне руку; я лишь приблизительно понимал смысл этого жеста; но мне все же представлялось, что сей знак дружбы, когда им обмениваются мужчина и женщина, приобретает особый оттенок, и его не оказывают кому попало. (Кребийон-сын, “Заблуждения сердца и ума, или Мемуары г-на Мелькура”, пер. с фр. А. и Н. Поляк). “Что это? Бархатная акулья кожа? — воскликнул мальчик, глядя на ладонь Ахава и щупая ее пальцами. — Ах, если бы бедный Пип ощутил такое доброе прикосновение, быть может, он бы не пропал! По-моему, сэр, это похоже на леер, за который могут держаться слабые души. О сэр, пусть придет старый Перт и склепает вместе эти две ладони — черную и белую, потому что я эту руку не отпущу”. — “И я не отпущу твою руку, малыш, если только не увижу, что увлекаю тебя к еще худшим ужасам, чем здешние. Идем же в мою каюту. Эй, вы, кто верует во всеблагих богов и во всепорядочного человека! вот, взгляните сюда, и вы увидите, как человек, хоть он и безумен, хоть он и не ведает, что творит, все же полон сладостных даров любви и благодарности. Идем! Я больше горд, что сжимаю твою черную ладонь, чем если бы мне пришлось пожимать руку императора!” (Г. Мелвилл, “Моби Дик, или Белый кит”, лер. с англ. И. Бернштейн).

'Знакомство'. Великатов (подавая руку). Очень приятно с вами познакомиться. (А. Островский, “Таланты и поклонники”). Каждый из мужчин представил мне свою жену, причем последняя протягивала мне свою руку. (Н. Миклухо-Маклай, “Путешествия на берег Маклая”). Знакомым называется тот человек, с которым вы когда-то обменялись рукопожатием, сказав свое имя и при этом, вероятно, добавив: “Очень приятно!” (К. Воннегут, “Завтрак для чемпионов”, пер. с англ. Р. Райт-Ковалевой).

'Клятва'. “Не пишите больше!” — попросил пришедший умоляюще. “Обещаю и клянусь!” — торжественно произнес Иван. Клятву скрепили рукопожатием, и тут из коридора донеслись мягкие шаги и голоса. (М. Булгаков, “Мастер и Маргарита”). Геракл. Сперва мне руку правую подай. Гилл. Отец, ты клятвы требуешь? Зачем? Геракл. Давай же руку — повинуйся мне. Гилл. Вот, протянул, перечить я не смею. (Софокл, “Трахинянки”, пер. с древнегреч. С. Шервинского). С вассалами своими он перед нею встал, ей крепко стиснул руку и громко клятву дал во всем служить Кримхильде и обнажить свой меч, коль это будет надобно, чтоб честь ее сберечь, <...> Воскликнула Кримхильда: “Припомните, маркграф, как вы давали клятву, рукой мне руку сжав, отмстить тому, кем будет задета честь моя”. Он молвил: “Вам не отказал ни в чем ни разу я”. (“Песнь о нибелунгах”, пер. со средневерхненем. Ю. Корнеева). Они друг другу пожимали руку и обнимались, дав обет идти на смертный бой, на эшафот, на муки, во имя лучших лет. (Э. Верхаон, "Пиршество гезов", пер. с фр. Ю. Александрова). Джудит. Обещайте, что вы ему никогда не расскажете. Ричард. Можете быть спокойны. Они скрепляют обещание рукопожатием. (Б. Шоу, “Ученик дьявола”, пер. с англ. Б. Калашниковой).

'Любовь'. Теперь, танцуя с неизвестным кавалером и при повороте задевая за сторонившегося и хмурившегося Юру, Тоня мимоходом торопливо пожимала ему руку и выразительно улыбалась. При одном из таких пожатий платок, который она держала в руке, остался на Юриной ладони. Он прижал его к губам и закрыл глаза. (Б. Пастернак, “Доктор Живаго”). Я утверждать не смею, считал иль нет герой, что руку пожимает она ему порой, но не могу поверить, что скрыть ей удалось любовь, которую в нее вселил отважный гость. (“Песнь о нибелунгах”, пер. со средневерхненем. Ю. Корнеева). В рукопожатии Альбертины было что-то от чувственной ласки, как бы находившей в себе соответствие в лиловато-розовом цвете ее кожи. Рукопожатие помогало вам проникнуть в эту девушку, в глубь ее чувств, подобно звонкому смеху, неприличному, как воркованье или как иные вскрики. Она принадлежала к числу женщин, чьи руки мы пожимаем с наслаждением и с благодарностью цивилизации за то, что она превратила shake-hand* в действие, дозволенное встречаюшимся юношам и девушкам. Если б условные правила приличия заменили пожатие рук другим движением, я бы целыми днями смотрел на недоступные руки Альбертины с не менее страстным желанием прикоснуться к ним, чем желание ощутить вкус ее щек. Но в наслаждении долго держать ее руку в своей, — если б я был ее соседом в игре в “веревочку”, — я предугадывал не только само это наслаждение. Сколько признаний, сколько слов, невысказанных из-за моей несмелости, мог бы я доверить иным рукопожатиям! А как бы легко было ей ответными пожатиями убедить меня в том, что я пользуюсь взаимностью! (М. Пруст, “Под сенью девушек в цвету”, пер. с фр. Н. Любимова). Пьетро Креспи убрал с колен Амаранты корзиночку с вышиванием и сжал ее руку своими ладонями. “Я не в силах больше ждать, — сказал он. — Мы поженимся в этом месяце”. (Г. Маркес, “Сто лет одиночества”, пер. с исп. Н. Бутыриной, В. Столбова).

*Рукопожатие — англ.

'Поздравление'. “Молодые люди, — заявил Ипполит Матвеевич выспренно, — позвольте вас поздравить, как говорилось раньше, с законным браком. Очень, оч-чень приятно видеть таких молодых людей, как вы, которые, держась за руки, идут к достижению вечных идеалов. Очень, оч-чень приятно! Произнесши эту тираду, Ипполит Матвеевич пожал новобрачным руки, сел и, весьма довольный собою, продолжал чтение бумаг из скоросшивателя № 2. (И. Ильф, Е. Петров, “Двенадцать стульев”). Коротка была спортивная судьба Джесси Оуэнса. В последний раз он выступил на Олимпийских играх 1936 года в Берлине. “Гитлер в своей “Майн кампф” писал, что негры — обезьяны. Я знал об этом, — вспоминает Джесси. — На стадионе перед трибуной, занятой нацистскими главарями, я разделался со всеми арийскими атлетами. Завоевал три золотые медали — в беге на 100 и 200 метров и в прыжках в длину. Кроме того, участвовал в эстафете 4 по 100, где наша команда тоже получила золотые медали. Чтобы не пожимать руку негру, бесноватый фюрер четыре раза вынужден был покинуть стадион. Такой пощечины на людях он до сих пор еще не получал. Знаете ли, я был очень доволен, что не пришлось подавать руку Гитлеру”. (Д. Паркер, “Черный феномен”. — “Неделя”, 30 июня 1963). Рауль. Поздравления? Принимаю их (протягивает маркизу руку; рукопожатие) так же искренне, как вы их выражаете. (О. Бальзак, “Вотрен”, пер. с фр. Е. Густа). “Мы разбогатели”, — сказал Макфи. Я пожал обоим руки. “Чертовски разбогатели”, — добавил он. Я вторично пожал им руки. (Р. Киплинг, “Хлеб, отпущенныи по водам”, пер. с англ. В. Хинкиса). 1-й ассисцент (жмет сам себе руку). Поздравляю, поздравляю, молодой человек. (К. Чапек, “Белая болезнь”, пер. с чеш. Т. Аксель).

'Приветствие'. Зауер крепко пожал протянутую Штирнером руку. “Здравствуйте, Зауер! Как здоровье вашей куколки?” (А. Беляев, “Властелин мира”). Они были очень любезно встречены женщинами Горенду, которые пожимали им руки и гладили по плечу. Женщины, здороваясь между собой, подают одна другой руки или два-три пальца. (Н. Миклухо-Маклай, “Путешествие на берег Маклая”). Автоликон с сыновьями своими его благосклонно встретил руки пожиманьем и сладко-ласкательным словом. (Гомер, “Одиссея”, пер. с древнегреч. В. Жуковского). Царь. О царь гандгавров! (Сходя со своей колесницы.) Добро пожаловать, милый друг! Они пожимают друг другу руки. (Калидаса, “Мужеством добытая Урваси”, пер. с санскрита К. Бальмонта). Замер Паллант, поражен незнакомцев именем славным: “Кто бы ты ни был, сойди на берег скорей и поведай сам отцу обо всем и гостем будь в нашем доме!” Юноша долго в руке сжимает руку героя, вместе берег они покидают и в рощу вступают. (Вергилий, “Энеида”, пер. с лат. С. Ошерова). Когда здороваясь пожимают руку, они берут ее с тыльной стороны. (Бируни, “Индия”, пер. с араб. А. Халидова, Ю. Завадовского). Выйдя из кабинки, Бригс увидела Ребекку, которая ласково, нежно улыбалась и протягивала ей свою хорошенькую белую ручку. Что оставалось Бригс, как не принять это приветствие? (В. Теккерей, “Ярмарка тщеславия”, пер. с англ. М. Дьяконова). Самое Тучное Блаженство (протягивает Тильтилю руку). Здравствуй, Тильтиль!.. (М. Метерлинк, “Синяя птица”, пер. с фр. Н. Любимова). “Отдать жизнь — только и всего?” — размышлял он, задумчиво глядя в небо. И решил в оплату за рукопожатие генерала этой ночью стать, как и все, живым снарядом. (Акутагава, “Генерал”, пер. с яп. Н. Фельдман). Пан Бонди не успел еще оправиться от изумления, а инженер Марек уже подал ему руку и тихо произнес: “Ну вот ты и здесь, Бонди. Я ждал тебя”. (К. Чапек, “Фабрика Абсолюта”, пер. с чеш. В. Мартемьяновой). “А знаете, как они здороваются? Берут друг друга за руку! Ну какой в этом смысл? Во-первых, негигиенично, а во-вторых, это же просто стыдно — нарочно дотрагиваться до тела другого человека. А они говорили, что это старинный обычай и они только возобновили его, но если кто не хочет, то может этого не делать”. К. Бойе, “Каллокаин”, пер. со швед. И. Дмоховской).

'Примирение'. Одноглазый взял Ласкера за талию, подвел его к чемпиону и сказал: “Помиритесь! Прошу вас от имени широких васюкинских масс! Помиритесь! Хозе-Рауль шумно вздохнул и, потрясая руку старого ветерана, сказал: “Я всегда преклонялся перед вашей идеей перевода слона в испанской партии с b5 на c4”. (И. Ильa. Е. Петров, “Двенадцать стульев”). Пусть лучше рука сойдется с рукою, мир заключая, чем щит со шитом в поединке столкнется. (Вергилий, “Энеида”, пер. с лат. С. Ошерова). Итак, все раздоры были прекращены: Панург и купец протянули друг другу руку и в знак полного примирения с отменным удовольствием хлопнули винца. (Ф. Рабле, “Гаргандюа и Пантагрюэль”, пер. с фр. Н. Любимова). Гигант огляделся растерянно и поочереди протянул нам свою огромную руку, в которой утонули наши ладони. “Я был нептрав, — сказал он кротко. — У меня нет причины вас подозревать”. (Р. Киплинг, “Миссис Батерст”, пер. с англ. В. Хинкиса).

'Прощание'. Я подошел к председателю Государственной комиссии — одному из хорошо известных в нашей стране руководителей промышленности — и доложил: “Летчик, старший лейтенант Гагарин к первому полету на космическом корабле «Восток» готов!” — “Счастливого пути! Желаем успеха!” — ответил он и крепко пожал мне руку. (Ю. Гагарин, “Дорога в космос”). Солнце уже было низко, когда я направился к шлюпке, обмениваясь рукопожатиями и провожаемый возгласами “Эмеме”. (Н. Миклухо-Маклай, “Путешествия на берег Маклая”). Он погладил меня по голове, но мне почему-то не понравился ни он сам, ни его низкий голос, и было досадно, что его рука, касаясь меня, коснется и моей матери — так оно и случилось. Я оттолкнул руку. “О Дэви!” — с упреком воскликнула мать. “Милый мальчик! — сказал джентльмен. — Меня не удивляет его преданность”. Я никогда еще не видел такого чудесного румянца на лице моей матери. Она мягко пожурила меня за грубость и, прижимая меня к своей шали, повернулась, чтобы поблагодарить джентльмена, потрудившегося проводить ее до дому. При этом она протянула ему руку, и, когда он пожимал ее, мне показалось, что она бросила взгляд на меня. “Пожелаем друг другу спокойной ночи, мой славный мальчуган!” — сказал джентльмен после того, как склонил голову — я это видел! — над маленькой перчаткой моей матери. “Спокойной ночи!” — сказал я. “Так будем же добрыми друзьями! — со смехом сказал джентльмен. — Дайте руку!” Моя правая рука была в руке матери, поэтому я протянул ему левую. “Да ведь вы подаете не ту руку, Дэви!” — засмеялся джентльмен. Мать хотела протянуть ему мою правую руку, но я решил, по упомянутой выше причине, не подавать ее и не подал. Я протянул ему левую, а он, ласково пожав ее, заявил, что я молодец, и ушел. (Ч. Диккенс, “Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим”, пер. с англ. А. Кривцовой, Е. Ланца). Она торопливо пожала обе руки: “До скорой встречи”. (Э. Золя, “Человек-зверь”, пер. с фр. В. Ранцова). Затем он приблизился к ней и протянул руку, чтобы проститься, и она была ужасно разочарована тем, что он покидает ее так скоро. (С. Лагерлёф, “Шарлотта Лёвеншёльд, пер. со швед. Ф. Золотаревской). Затем он встал, предстоятель тоже. Кнехт подошел к Александру и долго с грустным дружелюбием смотрел ему в глаза. Потом вежливо поклонился ему и сказал: “Я хотел вас просить дать мне на прощанье руку, но теперь вижу. что должен от этого отказаться. Вы всегда были мне особенно дороги, и сегодняшний день ничего в этом не изменил. Прощайте, дорогой и уважаемый друг! Александр молчал. Бледность покрыла его лицо; какой-то миг казалось, будто он хочет поднять руку и протянуть ее уходящему. Он почувствовал, что глаза его увлажнились: нагнув голову, он ответил на поклон Кнехта и отпустил его. (Г. Гессе, “Игра в бисер”, пер. с нем. В. Розанова).

ПОКАЗЫВАТЬ КУКИШ

'Пренебрежение'. Хинин (Шапшневу). Я вот догоню сейчас Кольцову, да и скажу, что ее билет выиграл. Вот вам всем — фига!.. Шапшнев (засучивается). Ну-ка еще покажи. Хинин. На, понюхай. (А. Н. Толстой, “Чудеса в решете”). Гермес. Теперь взгляни на зрителей! Написано у них на лицах ремесло. Тригей. И верно ведь. Гермес. Сидит там, видишь, мастер оружейных дел и рвет в печали волосы. Тригей. А рядом с ним мотыжник, плюнул в рожу оружейнику. Гермес. Ковач плугов, ты видишь, как доволен он. Тригей. Он строит кукиш мастеру копейному. (Аристофан, “Мир”, пер. с древнегреч. С. Апта). Черту чертовых две фиги пусть дадут перекрестясь. (М. Сервантес, “Высокородная судомойка”, пер. с исп. Б. Кржевского). Однажды во время ежегодного праздника жезлов весельчаковые бургомистры, синдики и тучные раввины отправились на ближний остров Папоманию погулять и поглядеть на праздник. Один из них, увидев портрет папы (там был похвальный обычай выставлять его в праздничные дни на всеобщее погляденье, прикрепив на сей предмет к двум жезлам), показал ему фигу, а в Папомании знак этот почитался за прямое глумление и надругательство. Несколько дней спустя, папоманы, пылая мщением, взялись за оружие, без всякого предупреждения вторглись на остров весельчаков, разграбили его и разорили дотла и вырезали всех бородатых мужчин. (Ф. Рабле, “Гаргантюа и Пантагрюэль”, пер. с фр. Н. Любимова).

ПРЕКЛОНЯТЬ КОЛЕНИ

'Любовь'. Самозванец (тихо). Куда завлек меня порыв досады! С таким трудом устроенное счастье я, может быть, навеки погубил. Что сделал я, безумец? (Вслух.) Вижу, вижу: стыдишься ты не княжеской любви. Так вымолви ж мне роковое слово; в твоих руках теперь моя судьба! Реши: я жду! (Бросается на колени.) Марина. Встань, бедный самозванец. Не мнишь ли ты коленопреклоненьем, как девочке доверчивой и слабой, тщеславное мне сердце умилить? Ошибся, друг: у ног своих видала я рыцарей и графов благородных; но их мольбы я хладно отвергала, не для того, чтоб беглого монаха... (А. Пушкин, “Борис Годунов”). Лакур держала его под башмаком с помощью тех же уловок, какими г-жа Дюбарри кружила голову Людовику ХV. Она, например, срывала с него синюю ленту, бросала ее наземь и приказывала: “А ну-ка, герцог, а ну-ка, старая рухлядь, стань на нее коленями! (Шамфор, “Характеры и анекдоты”, пет. с фр. Ю. Корнеева, Э. Линецкой). Затем он увлек ее за собой в беседку с дерновой скамьей. Здесь он бросился перед ней на колени и стал бурно восторгаться ее верностью, ее любовью, ее мужеством. (С. Лагерлёф, “Шарлотта Лёвеншёльд”, пер. со швед. Ф. Золотаревской). Бланш (сдавленно вскрикнув, метнулась в спальню и в порыве исступленной нежности падает на колени у кровати сестры). Маленькая моя, сестренка! (Т. Уильяме, “Трамвай «Желание»”, пер. с англ. В. Неделина.

'Молитва'. И вновь тогда из райской сени хранитель-ангел твой сойдет и за тебя, склонив колени, молитву к Богу вознесет. (И. Никитин, “Молитва дитяти”). Однажды вместе со своими товарищами Сунь зашел в храм и остановился перед деревянной фигурой святого. Его спутники опустились на колени и приготовились отвешивать земные поклоны. Сунь Ят-сен заставил их встать. Затем он подошел к изображению святого и схватил его за палец. Все, кто был с ним, застыли в ужасе от такого кощунства. “Почему мы должны молиться богу, сделанному из дерева? — крикнул Сунь. — Этот бог не может помочь даже себе. Как же он сможет помочь нам? Смотрите, сможет ли бог помешать мне сломать ему палец”. С этими словами Сунь изо всех сил потянул за деревянный палец, вырвал его и переломил. (В. Сидихменов, “Китай: страницы прошлого”). А она все глубже на колени опускалась, растворясь в моленьи, но сиял в зените солнца диск, словно нимб вкруг головы святого, в смертный бой вступившего по зову девы, чье молитвенное слово к небесам рвалось, как обелиск. (Р. Рильке, “Святой Георгий”, пер. с нем. К. Богатырева). Самая старая слепая. <...> Давайте за него помолимся! Станем на колени... (Женщины, плача, становятся на колени.) Первый слепорожденный. Я боюсь стать на колени... Второй слепорожденный. Ведь не знаешь, на что становишься. (М. Метерлинк, “Слепые”, пер. с фр. Н. Минского, Л. Вилькиной). По субботам, когда братство сходилось в церковь к службе, он занимал почетное место справа от алтаря, преклонив колена на маленькой обитой материей скамеечке, и вел свое крыло хора во время богослужения. (Дж. Джойс, “Портрет художника в юности”, пер. с англ. М. Богословской-Бобровой).

'Мольба'. Варравин. Я генерал. Мавруша. Слушаю, батюшка, вашу милость. Варравин. Знаешь ли, что такое генерал? Мавруша. Не знаю, батюшка, ваша милость. Варравин. Генерал — значит, что я могу тебя взять и в ступе истолочь. Мавруша (став на колени). Пощадите, батюшка, ваше сиятельство. (А. Сухово-Кобылин, “Смерть Тарелкина”). Хор. Бедная, в путь! Уходи из пределов святых Персефоны, бедная мать! На коленях моли, протягивай руки! (Еврипид, “Просительницы”, пер. с древнегреч. С. Шервинского). Август отверг диктатуру, предложенную ему народом; при этом ему пришлось умолять народ на коленях, сбросив тогу с плеч и обнажив грудь. (Светоний, “Жизнеописание двенадцати цезарей”, пер. с лат. Д. Кончаловского). С плачем она бросилась на колени перед Агнес, умоляя ее заступиться за них, восклицала, что он в самом деле очень смиренен, а если он не сделает всего, что нам нужно, то она его заставит сделать; словом, она потеряла голову от страха за своего сынка. (Ч. Диккенс, “Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим”, пер. с англ. А. Кривцовой, Е. Ланна). Бедные дети стали на колени, моля о пощаде; но это был самый жестокий из людоедов; о жалости и не думая, он уже пожирал их глазами и говорил своей жене, что это будут прелакомые кусочки, когда она приготовит к ним хороший соус. (Ш. Перро, “Мальчик с пальчик”, пер. с фр. А. Федорова). Я робко опустился перед ним на колени, положив перед собой руки. Но когда я увидел его спокойное лицо, слова застряли у меня в горле. “Пожалуйста, извините! Я — Ясабуро, сын Ходзея Ясоэмона, — наконец заговорил я с пылающим лицом. — Я пошел за вами вслед, потому что имею к вам просьбу”. (Акутагава, “Повесть об оплате за добро”, пер. с яп. Н. Фельдман). Кстати, прислуга — было не совсем ясно, что и многое ли знала она о случившемся, — в первый же день, упав на колени, попросила мать немедленно уволить ее, а прощаясь через четверть часа после этого, со слезами благодарила за увольнение, как за величайшую милость, и дала, хотя этого от нее вовсе не требовали, страшную клятву, что никому ни о чем не скажет. (Ф. Кафка, “Превращение”, пер. с нем. С. Апта).

'Поклонение'. Они собрались в путь, приехали в столицу, — повеление дано представить отца и дочь калифу во внутренних комнатах; их вводят; они падают на колени; Роксана не смеет возвести глаз на монарха, и он с удовольствием видит ее печаль, зная причину оной и зная, как легко может он ее прекратить. (И. Крылов, “Каиб”). Эмеш преклонил колени перед Энтеном, обратился к нему с молитвой, в его дом он принес нектар, вино и пиво, и братья пьют досыта нектар, веселящий сердце, пьют вино и пиво. (С. Крамер, “История начинается в Шумере, пер. с англ. Ф. Мендельсона). С себя доспехи сняли и дева, и жених. Пред Гунтером Бургундским, владыкой новым их, пришлось склонить колени исландским удальцам: все думали, что выиграл он состязанье сам. (“Песнь о нибелунгах”, пер. со средневерхненем. Ю. Корнеева). Стали братья перед ним на колени и, как умели, поклонились ему; а великий хан поднял их тотчас же; принял их с честью, с весельями да пиршеством. (М. Поло, “Книга”, пер. со страфр. И. Минаева). Поскольку маньчжурские правители “не знали себе равных” за пределами Китая, иностранные послы не имели права обращаться к ним стоя. Все без исключения иностранные послы, прибывавшие в Китай, рассматривались как данники. Чтобы подчеркнуть подчиненное положение их правителей по отношению к “Сыну неба”, была разработана целая система унизительных церемоний. От послов требовали выполнения сложного этикета, который назывался “сань гуй цзю коу” (”три раза встать на колени и сделать девять земных поклонов”). По команде специального чиновника посол и сопровождающие его лица должны были встать на колени, после чего сделать три земных поклона (коутоу). Затем произносилась новая команда, и посол вставал, чтобы тут же вновь два раза опуститься на колени и отвесить каждый раз по три земных поклона. (В. Сидихменов, “Китай: страницы прошлого”). Больше всего заставляют меня преклоняться пред королями толпы преклоненных пред ними людей. Все должно подчиняться и покоряться им, кроме рассудка. Не разуму моему подобает сгибаться, а лишь коленям. (М. Монтень. “Опыты”, пер. с фр. Н. Рыковой). Дагомейцы, нигерийцы, конголезцы, жители Руанды и других стран в знак уважения при встрече со стариком преклоняют колени. (Б. Оля, “Боги тропической Африки”, пер. с фр. С. Брейдбард). Неоднократно ему по долгу службы случалось иметь дело с полковым знаменем, больше всего оно напоминало подкладку шляпы каменщика, вздетую на обглоданную палку. Бобби не преклонял перед ним колен и не боготворил его, ибо это не свойственно британским субал-тернам. (Р. Киплинг, “Всего лишь субалтерн”, пер. с англ. Л. Беспаловой). По мере продвижения вперед в короне, трогательно устаревшей, она благословляет присмиревший коленопреклонившийся народ. (Р. Рильке, “Праздник Марии”, пер. с нем. К. Богатырева).

'Раскаяние'. Но тут вошли Соня и Вера Сергеевна. “На колени! — скомандовала Соня Аристарху. — На колени перед Верой Сергеевной!” — ”Зачем?” — спросил Аристарх. “На колени!!” — потребовали все, еще не разобравшись, зачем надо на колени. “Оказывается, ты оскорблял ее! — продолжала с возмущением Соня. — Ты ей тут, оказывается, наговорил гадостей и грубостей! На колени!” — “На колени!!!” — опять закричали все. А Курносый даже двинулся к Аристарху. “Импортанто!.. — с угрозой сказал он, — ты знаешь, что такое нокдаун? Я не говорю уже о нокауте, а говорю о небольшом нокдауне... На колени!” Аристархушка стал на колени. “Проси прощения у Веры Сергеевны”, — велела Соня. “Проси прощения у Веры Сергеевны!” — закричали все в один голос. (В. Шукшин, “Энергичные люди”). Днем он исправлял свою должность, а ночами стоял на коленях перед кроватью и оплакивал свои грехи. (С. Лагерлёф, Шарлотта Лёвеншёльд, пер. со швед. Ф. Золотаревской). “Прости меня, Этель. Мне так стыдно. Я сам не знал, что делаю”. Он упал перед нею на колени и стал робко гладить подол ее платья. (С. Моэм, “Заводь”, пер. с англ. М. Беккер).

ХЛОПАТЬ В ЛАДОШИ

'Одобрение'. По окончании его речи оба корреспондента, прислушиваясь к жиденьким хлопкам, быстро записали: “Шумные аплодисменты, переходящие в овацию...” (И. Ильф, Е. Петров, “Двенадцать стульев”). Для тебя звучит арфа, тебе рукоплещут. (“Восхваление Нила”, пер. с древнеегип. А. Ахматовой). Колбасник. Они пришли в восторг, глядели жадно, мне хлопали вовсю и рты раскрыли. (Аристофан, “Всадники”, пер. с древнегреч. К. Полонской). Я сам видел, едва ли пяти лет от роду взбирались таким образом по тонкому стволу пальмы футов на пятьдесят над землей, а родители снизу одобрительно хлопали в ладоши и поощряли своих отпрысков карабкаться еще выше. (Г. Мелвилл, “Тайпи”, пер. с англ. И. Бернштейн). Я хотел возразить и привел в доказательство то — что вчера в театре был свидетелем, с каким искренним энтузиазмом публика принимала “Фиделио”. “Гм, гм! — пробормотал маэстро. — “Фиделио”! Я знаю, эти люди рукоплещут только из тщеславия, ведь они внушили себе, что, перерабатывая эту оперу, я просто последовал их совету”. (Р. Вагнер, “Паломничество к Бетховену”, пер. с нем. И. Татариновой). Я был оглушен и ослеплен, однако не настолько, чтобы не отыскать причину невероятного грохота: восторженные по природе своей обезьяны, когда зрелище им нравится, аплодируют руками! А сейчас вокруг меня бушевали тысячи этих сатанинских тварей: еле удерживая равновесие, они хлопали своими четырьмя лапами, так что купол зала, казалось, вот-вот обвалится, — и все это с визгом, с криками, с воплями, сквозь которые прорывался только глухой рев горилл. (П. Буль, “Планета обезьян”, пер. с фр. Ф. Мендельсона).

'Радость'. И били в ладоши скелеты отцов, ликуя, что пламя в потомках горит. И весело было рядам мертвецов, что вражеской кровью позор наш отмыт. (М. Пэшикташлян, “О милая мать, здесь ты ищешь кого?..”, пер. с арм. Е. Серейщикова). В конце концов те обратились в бегство, — а я орал от радости, я прыгал, в ладоши бил. (Еврипид, Просительницы, пер. с древнегреч. С. Шервинского). Психея при вести этой от радости расцвела и, утешенная божественным отпрыском, в ладони захлопала, и славе будущего плода своего возвеселилась, и почтительному имени матери возрадовалась. (Апулей, “Метаморфозы”, пер. с лат. М. Кузьмина). Клеопатра (хлопая в ладоши). А вот ты не сможешь уйти. Цезарь. Что там еще? Клеопатра. Они осушают гавань, они сейчас вычерпают оттуда всю воду ведрами. Сколько солдат! Вон там. (Б. Шоу, “Цезарь и Клеопатра”, пер. с англ. М. Богословской, С. Боброва). А недавно через прихожую прошмыгнул маленький темный человек с большим ящиком подмышкой; но Фриц, наверное, знает, что это их крестный Дроссельмейер. Тогда Мари захлопала от радости в ладоши и воскликнула: “Ах, что-то смастерил нам на этот раз крестный?” (Э. Гофман, “Щелкунчик и мышиный король”, пер. с нем. И. Татариновой).

'Сигнал'. Галина (хлопнула в ладоши). Внимание! Гостей прошу к столу! (А. Вампилов, “Утиная охота”). Парень (появляясь из-за дома). Красотки, вы такой потехи не видали! Пер Гюнт пришел. Кузнец (только что вошедший). Кто звал его? Старший на пиру. Не звали. (Уходит в дом.) Кузнец (девушкам). Вам в разговор вступать не надо с шалопаем. Девушка (подружкам). А мы прикинемся, что мы его не знаем. Пер Гюнт (румяный, оживленный, подойдя к девушкам и хлопая в ладоши). Кого тут самой ловкой величают? Девушка (к которой он направляяется). Нет, не меня. Другая. И не меня. Третья. И не меня ведь! Пер Гюнт (четвертой). Пошли! Свой выбор я еще могу исправить. (Г. Ибсен, “Пер Гюнт”, пер. с норв. П. Карпа). В ателье раздается стук молотков. Режиссер приходит в ярость. “Что еще там? Если я сказал — тихо, должно быть тихо. Кто стучит?” — “Надо докончить декорации”, — объясняет голос. “Так пусть стучат тихо! — рявкает режиссер. — Здесь репетиция. Итак, внимание! — Он ударяет в ладоши. — Моленда стучит в дверь, Валнога поднимает голову и говорит: “Войдите. Где Воленда?” (К. Чапек, “Как это делается”, пер. с чеш. Т. Аксель, Ю. Молочковского). “Наказанье Господне”, — сказала Нора Хакоб и хлопнула в ладоши, чтоб подавали обед. (Г. Маркес, “Недобрый час”, пер. с исп. Р. Рыбкина). Щелкунчик ударил в ладоши, и тотчас же явились крошечные пастухи и пастушки, охотники и охотницы, такие нежные и белые, что можно было подумать, будто они из чистого сахара. (Э. Гофман, “Щелкунчик и мышиный король”, пер. с нем. И. Татариновой). “Беатриса! Беатриса!” — закричала она, хлопнув в ладоши. Откинув занавес, в комнату неторопливым шагом вошла девушка лет двадцати; она просто восхитительна: высокая, черноволосая, длинноногая, с упругой грудью и крутыми бедрами. (М. Дрюон, “Железный король”, пер. с фр. Н. Жарковой). Я удивлялся, о чем мне поведают нынче Камены, встав перед ложем моим; чуть загорелся восток. День рожденья они мне милой моей возвещают, рукоплесканьем тройным благостный подали знак. (Пропорций, “Я удивлялся...”, пер. с лат. Л. Остроумова). Он метнул на проводника еще один свирепый взгляд, потом захлопал в ладоши: “Все на площадку, начинаем работать!” (Ф. Скот Фицджеральд, “Ночь нежна”, пер. с англ. Е. Калашниковой).

ЦЕЛОВАТЬ

'Благодарность'. Мать отвела сына в сторону и сказала негромко: “Отец хочет вам подержаную «Победу» купить на свои сбережения”. — “«Победу»?!” — “Тш!.. Только ни слова об этом. Он хочет сделать сюрприз”. Сын догнал отца, обнял его и поцеловал в щеку. “Что еще такое? — спросил отец с мужской, доброй суровостью. — За что?” — “За все, папа!” (В. Шукшин, “Точка зрения”). “А я, Пегготи, буду рад вас видеть и приму вас, как королеву”, — заявил я. “Да благословит Бог ваше доброе сердечко! — воскликнула Пегготи. — Я знаю, что вы меня примете!” И она поцеловала меня, заранее благодаря за радушный прием. (Ч. Диккенс, “Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим”, пер. с англ.А. Кривцовой, Е. Ланна). Филипп и Карл поднялись с места и, подойдя к королю, в знак благодарности облобызали его. (М. Дрюон, “Узница Шато-Гайяра”, пер. с фр. Н. Жарковой).

'Любовь'. Священник. Горько! Горько! Гости. Горько! Горько! (Катерина и Сергей целуются. Все смеются.) (А. Прейс, Д. Шостакович, “Катерина Измайлова”, либретто оперы). Он все ласкал мое тело и, откинув косы, лицом склонился, и, прижав уста к устам, вызвал звук, во мне восторг породивший. (“Махабхарата”, пер. с санскрита Б. Смирнова). Когда от поцелуя моего, помедлив, разомкнутся ее уста — я опьянен без хмеля. (“У реки”, пер. с. древнеегип. В. Потаповой). Будем, Лесбия, жить, любя друг друга! <...-> Дай же тысячу сто мне поцелуев, снова тысячу дай и снова сотню, и до тысячи вновь и снова до ста, а когда мы дойдем до многих тысяч, перепутаем счет, чтоб мы не знали, чтобы сглазить не смог нас злой завистник, зная, сколько с тобой мы целовались. (Катулл, “Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!..”, пер. с лат. С. Шервинского). Один скупец обронил зузу. Тотчас подняв ее, он поцеловал монету, погладил ее и обратился к ней с такими словами: “Ты мне и отец, и мать, и брат, и друг! По скольким городам ты блуждала, сколько морей ты переплывала! Скольких богачей ты превратила в бедняков, и скольких бедняков ты превратила в богачей! Скольких девушек ты лишила девственности, скольких красавиц ты развратила!” (Абуль-Фарадж, “Книга занимательных историй”, пер. с сир. А. Белова, Л. Вильскера). Есть у них духовные, что по монастырям живут и идолам служат. Испытывают их так: призовут девок, что идолам подарены, и заставляют их обнимать и целовать приставленных к идолам; кто не раззадорится, того и почитают за доброго и удерживают при себе, а кто разъярится, того не держат при себе, тотчас изгоняют и говорят, что не хотят держать при себе сладострастного человека. (М. Поло, “Книга”, пер. со старофр. И. Минаева). Фауст. Меня ты дразнишь? Ах, плутовка! Постой же: я тебя поймаю ловко. (Целует ее.) Маргарита (обнимая его и возвращая поцелуй). Люблю тебя всем сердцем, милый мой! (И. Гете, “Фауст”, пер. с нем. Н. Холодковского). В дни юности, далекой от порока, влюбленность безыскусна и чиста; сперва целуют руку, после щеку, а там, глядишь, — целуют и уста. (Дж. Байрон, “Дон-Жуан”, пер. с англ. Т. Гнедич). Тильтиль (смотрит на нее восхищенным взглядом и время от времени принимается ее целовать). А из чего соткано твое прелестное платье?.. Из шелка, серебра или из жемчуга?.. Материнская любовь. Нет, оно из поцелуев, из взглядов, из ласк... Каждый поцелуй вплетает в него по лунному или солнечному лучу... Тильтиль. Удивительно! Я и не знал, что ты так богата... Где же ты прятала это платье?.. Не в этом ли шкафу, ключ от которого у отца?.. Материнская любовь. Нет, нет, оно всегда на мне, но только его не видно, оттого что с закрытыми глазами ничего нельзя увидеть... Все матери богаты, если они любят своих детей... Нет ни бедных матерей, ни некрасивых, ни старых... Их любовь неизменно пребывает прекраснейшею из всех Радостей... Когда же они грустят, стоит им поцеловать ребенка, стоит ребенку поцеловать их — и все слезы, подступающие к их глазам, превращаются в звезды... <...> Тижьтиль. А те двое, что держатся за руки и поминутно целуются, — это брат и сестра?.. Ребенок. Да нет! Они очень смешные... Это влюбленные... (М. Метерлинк, “Синяя птица”, пер. с фр. Н. Любимова).

'Поклонение'. У него на груди, под бязевой рубахой, на тесемочке висел образок его ангела-хранителя. Он молился на этот овальный эмалевый образок и со слезами на потухших глазах целовал его. (В. Катаев, “Уже написан Вертер”). Чтобы всякими способами угодить Клавдию, находившемуся во власти своих жен и вольноотпущенников, он испросил себе у Мессалины, как величайшую милость, позволения разуть ее. Сняв с ее правой ноги башмачок, он носил его в складках своей тоги и часто целовал. (Светоний, “Жизнеописание двенадцати цезарей”, пер. с лат. Д. Кончаловского). Жители той местности были удостоены чести поцеловать порог правителя мира и стали объектом бесконечных милостей мирозавоевателя. (Мухаммад Казим, “Поход Надир-шаха в Индию”, пер. с перс. П. Петрова). Рауль опустился на одно колено... “Сударь, — сказал Рауль, принимая шпагу из рук Атоса, — я обязан вам всем, но эта шпага для меня драгоценнее всех подарков, какие я получал от вас. Клянусь, что буду носить ее с честью и тем докажу вам свою благодарность”. И он с благоговением поцеловал эфес шпаги. (А. Дюма, “Двадцать лет спустя”, пер. с фр. Е. Лопыревой, Н. Рыковой). Грубо арестованный князь, взятый в своей опочивальне, не оказал никакого сопротивления и даже облобызал царскую подпись (К. Феррар, “В чаду опиума”, пер. с фр. Л. Кустаревской). Потом она добавила тихим, дрожащим голосом: “Если Англия погибнет, мы все погибнем”. — “Да благословит ее Бог!” — возопила Шеба. “Да благословит ее Бог, Джин, — продолжала она, похлопав его по колену. — Когда я сошла тогда на ее милую старую землю, я не могла сдержаться. Мне было все равно, что обо мне скажут. Я встала на колени прямо в пыли и притворилась) будто завязываю щнурок, но, знаешь ли... — Ее мутные глаза блеснули сквозь слезы. — Я никак не могла с собой совладать. Да благословит ее Бог! Знаешь, что я сделала? Я наклонилась и поцеловала ее землю! — Крупные, клейкие слезы катились по ее красным щекам. Она громко всхлипывала, но продолжала: — Я сказала: “Это земля Шекспира, и Мильтона, и Джона Китса, и, клянусь Богом, главное, что это и моя земля!” (Т. Вулф, “Взгляни на дом свой, ангел”, пер. с англ. Т. Ивановой). Король Холед принимает своих подданных во дворце альМаатер перед полуденной молитвой. <...> Некоторым нравится поцеловать его в плечо, иные обнимают его или приподнимаются на цыпочки, чтобы поцеловать его в нос. (Р. Лэйси, “Саудовская Аравия: традиции власти и власть традиций”. — “Нью-Йорк таймс мэгэзин”; “За рубежом”, 1982, №8).

'Приветствие'. Муромский (Лидочке). Здравствуй, дружок. (Целует ее.) (А. Сухово-Кобылин, “Дело”). Царица (с благоговением). Отец Григорий... Распутин. Здравствуй, мама, здравствуй, милая. (Целует ее.) (А. Н. Толстой, “Заговор императрицы”). Этого царя Армении он привлек заманчивыми обещаниями и намеревался показать народу в специально назначенный эдиктом день; по случаю облачной погоды он этот день отсрочил, а затем устроил его шествие в ближайший удобный день. Вокруг храмов были расставлены вооруженные когорты; сам он сидел в курульном кресле у ростр, облаченный в триумфальную одежду, среди военных значков и знамен. Тиридат взошел к нему по покатому помосту и опустился к его коленям. Нерон поднял его правой рукой и поцеловал. (Светоний, “Жизнеописание двенадцати цезарей”, пер. с лат. Д. Кончаловского). Приветлива с невесткой, с ее людьми мила, красавица Кримхильда к исландке подошла и, сдвинув осторожно венки с чела рукой, расцеловались девушки с учтивостью большой. (“Песнь о нибелунгах”, пер. с древневерхненем. Ю. Корнеева). Мавр Абенгальбон, правитель молинский, бежит к Минайе с широкой улыбкой, в плечо целует — таков их обычай. (“Песнь о Сиде”, пер. с древнефр. Ю. Корнеева). “Он был зван вместе с другими тамошними дворянами, их женами и дочками на роскошное и великолепное пиршество к одному своему родственнику и соседу, — продолжал брат Жан. — Пока он еще не прибыл, дамы вырядили своих пажей расфранченными, в пух и прах разодетыми девицами. Одевиченные эти пажи вышли ему навстречу к подъемному мосту. Он, наивысшую блюдя учтивость, всех их перецеловал и всем им отвесил изящные поклоны. В конце концов дамы, ожидавшие его в галерее, расхохотались и дали пажам знак, что они могут разоблачиться, но тут добрый сеньор со стыда и с досады отказался целоваться с настоящими дамами и девицами: только что он, мол, напоролся на переодетых пажей, так почем же он, пес возьми, знает, — а вдруг сейчас перед ним лакеи, только еще более хитроумно выряженные?” (Ф. Рабле, “Гаргантюа и Пантагрюэль”, пер. с фр. Н. Любимова). Когда же я подошел к ней вплотную, она, продолжая смотреть на меня широко распахнутыми глазами, вдруг приподнялась на цыпочки и прижалась губами к моей щеке. Ощутив прикосновение ее мягких, влажных губ, я покраснел. В свое время я учился во Франции и, естественно, знал, что здесь у родителей и детей, у братьев и сестер существует обычай целовать друг друга в щеку. Но мы — японцы, и живя в Токио, ни я, ни моя сестра ни разу не позволяли себе подобной аффектации. (С. Эндо, “Младшая сестра”, пер. яп. С. Гутермана).

'Прощание'. Разумеется, никто и не целовался. Делегацию рабочих-ударников доставили на вокзал профсоюзные деятели, не успевшие еще проработать вопроса о прощальных поцелуях. (И. Ильф, Е. Петров, “Золотой теленок”). Простясь, как подобает, с народом и страной, расцеловалась дева с ближайшею родней и тут же знак к отплытью поторопилась дать, и больше ей не довелось отчизну увидать. (“Песнь о нибелунгах”, пер. со средневедхненем. Ю. Корнеева). Старушка поняла, что обидела сына. Она не стала искать объяснений. Она уже привыкла к недобрым происшествиям и поторопилась сдаться. “И ты не поцелуешь меня на прощанье?” — спросила она тихим, жалобным голосом. Юноша сделал вид, что уходит, глухой к ее просьбе. Он выглядел как монарх, оскорбленный в своем достоинстве. Но старушка снова окликнула его, и в голосе ее прозвучало одиночество: “Джордж... Джордж... неужели ты не поцелуешь меня на прощанье?” А когда он тронулся, то почувствовал, что она уцепилась за полу его пальто. В конце концов юноша обернулся и проговорил: “Ну ладно”. И он поцеловал мать. (С. Крейн, “Мать Джорджа”, пер. с англ. Е. Танка). Хельмер (целуя ее в лоб). Спокойной ночи, моя певунья-пташечка! (Г. Ибсен, “Кукольный дом”, пер. с норв. А. и П. Ганзен). Идя спать, я утешался мыслью, что, после того как я лягу, мама придет меня поцеловать. Но она приходила со мной попрощаться так ненадолго и так скоро уходила, что в моей душе больно отзывались сначала ее шаги на лестнице, а потом легкий шелест ее летнего голубого муслинового, отделанного соломкой платья, проплывающий за двумя дверями по коридору. Шелест и шаги возвещали, что я их услышу вновь, когда она от меня уйдет, когда она будет опускаться по лестнице. Я уже предпочитал, чтобы это наше прощанье, которое я так любил, произошло как можно позже, чтобы мама подольше не приходила. Иной раз, когда она, поцеловав меня, уже отворяла дверь, мне хотелось позвать ее и сказать: “Поцелуй меня еще”, — но я знал, что она рассердится, оттого, что уступка, которую она делала моей грусти и моему возбуждению, приходя поцеловать меня, даря мне успокоительный поцелуй, раздражала отца, считавшего, что этот ритуал нелеп, и она стремилась к тому, чтобы я отказался от этой потребности, от этой привычки, и, уж во всяком случае, не намерена была поощрять другую привычку — просить, чтобы она еще раз меня поцеловала в тот момент, когда она уже собиралась шагнуть за порог. Словом, сердитый ее вид нарушал то умировторение, которым от нее веяло на меня за секунду перед тем, как она с любовью склонялась над моей кроватью и, словно протягивая мне святые дары покоя, тянулась ко мне лицом, чтобы я, причастившись, ощутил ее присутствие и почерпнул силы для сна. (М. Пруст, “По направлению к Свану”, пер. с фр. Н. Любимова).

П-2. Способы жестового выражения (пособие для артистов)

'Благодарность' — Дарить, Кивать, Кланяться, Креститься, Обнимать, Падать ниц, Пожимать руку, Преклонять колени, Прикладывать руку к груди, Складывать ладони, Скрещивать руки, Смотреть, Улыбаться, Целовать, Целовать ногу, Целовать одежду, Целовать руку, Шаркать.

'Благословение' — Класть руку на кого-либо, Крестить, Надевать святыню на кого-либо, Обнимать, Поднимать руку, Преклонять колени, Складывать ладони, Целовать.

'Болезнь' — Браться за пульс, Дрожать, Качаться, Кашлять, Падать в обморок, Хромать.

'Боль' — Закусывать губу, Класть руку на какую-либо часть тела, Стискивать зубы, Тереть себя.

'Вежливость' — Вставать, Дрожать, Запаливать сигарету кому-либо, Кивать, Кланяться, Поднимать уроненное другим, Прикрывать рот, Пропускать первым, Пятиться, Раздевать кого-либо, Распахивать дверь перед кем-либо, Улыбаться, Уступать дорогу, Шаркать.

'Вечная память' — Возлагать цветы, Вставать, Креститься, Накрывать флагом, Носить на руках, Обнимать, Поднимать бокал, Преклонять колени, Снимать шляпу, Становиться смирно.

'Вкусность' — Гладить живот, Глотать слюни, Облизываться, Чавкать.

'Внимание!' — Брать за руку, Выходить вперед, Дергать кого-либо, Касаться, Кашлять, Класть руку на кого-либо, Пинать, Поднимать палец (указательный), Толкать, Тянуть, Ударять кого-либо.

'Возмущение' — Вскакивать, Всплескивать руками, Вставать, Дрожать, Закрывать глаза, Поднимать брови, Смотреть.

'Волнение' — Возводить глаза, Ворочаться в постели, Грызть ногти, Дрожать, Ерзать, Задыхаться, Затаивать дыхание, Курить, Метаться, Прикладывать руку к груди, Хрустеть пальцами.

'Вопрос' — Дергать головой вверх, Касаться кого-либо, Поворачиваться к кому-либо, Протягивать ладонь.

'Восклицание' — Поднимать палец (указательный), Топать, Трясти головой, Ударять по чему-либо, Ударять себя по коленям, Хлопать в ладоши.

'Воспоминание' — Прикладывать палец к голове, Тереть голову, Ударять себя по голове, Щелкать пальцами.

'Вызов' — Бросать перчатку, Бросать шапку на пол, Подбочениваться, Смотреть прямо в глаза, Хлопать дверью.

'Горе' — Бить себя в грудь, Биться головой о что-либо, Дрожать, Закрывать глаза, Закрывать лицо, Закусывать губу, Замирать, Ломать руки, Махать руками (беспорядочно), Метаться, Падать, Плакать, Раздирать одежду, Рвать волосы на себе, Склонять взгляд, Царапать себя, Шататься, Щуриться.

'Деньги' — Звенеть кошельком, Искать в кармане, Потирать большой палец о соседние, Ударять себя по карману.

'Досада' — Кусать губы. Махать рукой (вниз), Передергивать плечами, Скрежетать зубами, Трясти головой, Чесаться.

'Дружба' — Брать за руку, Касаться, Класть руку на кого-либо, Курить, Обнимать, Пожимать руку, Ударять кого-либо.

'Задумчивость' — Замирать, Подпирать подбородок, Прикладывать палец к голове, Склонять взгляд, Тереть голову, Хмуриться, Чесаться, Щуриться.

'Заигрывание' — Кивать (в сторону), Мигать, Наступать на ногу, Покачивать бедрами, Тыкать пальцем, Ударять кого-либо, Шлепать, Щипать.

'Защита' — Заслонять, Крестить кого-либо, Креститься, Обнимать, Поднимать святыню, Прижиматься, Скрещивать пальцы (указательный и средний).

'3лоба' — Выпучивать глаза, Выпячивать подбородок, Дрожать, Задыхаться, Кусать губы, Кусать руки, Опрокидывать мебель, Скрежетать зубами, Смеяться, Смотреть, Стискивать зубы, Ударять по чему-либо, Улыбаться, Царапать, Шевелить усами, Щекотать, Щуриться.

'Знакомство' — Бить челом, Кивать (вперед), Кланяться, Отдавать честь, Подводить к кому-либо, Пожимать руку, Шаркать.

'Идея!' — Поднимать палец, Ударять себя по голове.

'Клятва' — Бить себя в грудь, Возводить очи, Воздевать руки, Класть руку на кого-либо, Класть руку на святыню, Поднимать руку, Пожимать руку, Преклонять колени, Прикладывать руку к груди, Проводить пальцем по горлу, Целовать святыню.

'Колдовство' — Дуть, Касаться, Класть руку на кого-либо, Махать чем-либо, Очерчивать круг, Простирать руки, Тереть, Ударять жезлом, Хлопать в ладоши, Щелкать пальцами.

'Ласка' — Гладить кого-либо, Дуть, Ерошить волосы кому-либо, Прижи- маться, Тереться о кого-либо, Трепать кого-либо, Улыбаться, Шекотать.

'Любовь' — Брать за руку, Брать под руку, Вздыхать, Дарить цветы, Закрывать глаза, Касаться, Класть голову на кого-либо, Класть руку на кого-либо, Кончать жизнь самоубийством, Кусать, Мыть ноги кому-либо, Носить на руках, Обнимать, Обнимать ноги, Обнажаться, Пожимать руку, Поить, Преклонять колени, Придвигаться, Садиться на колени кому-либо, Садиться у ног, Тискать, Царапать, Чмокать.

'Молитва' — Возводить очи, Воздевать руки, Кланяться, Креститься, Падать ниц, Поворачиваться в сторону святыни, Преклонять колени, Простирать руки, Складывать ладони, Снимать шляпу.

'Мольба' — Бить челом, Кланяться, Обнимать ноги, Падать ниц, Плакать, Ползать у ног, Преклонять колени, Прикладывать руку к груди, Простирать руки, Протягивать ладонь, Складывать ладони, Скрещивать руки на груди, Смотреть, Снимать шляпу, Ходить на коленях, Ходить на четвереньках.

'Надругательство' — Выхолащивать, Испражняться, Мочиться, Насиловать, Пачкать.

'Наказание' — Давать пощечину, Дергать за волосы кого-либо, Дергать за уши кого-либо, Кусать, Преклонять колени, Сжигать, Срывать почетный знак, Толкать, Ударять кого-либо, Щелкать кого-либо, Щипать кого-либо.

'Незнание' — Пожимать плечами, Разводить руками.

'Недовольство' — Двигать желваками, Дуться, Кривиться, Морщиться, Пинать, Топать, Хмуриться.

'Ненормальность' — Крутить рукой у головы, Ударять себя по голове.

'Обращение к Богу' — Возводить очи, Воздевать руки, Креститься, 0бнимать святыню, Целовать святыню.

'Обручение' — Надевать кольцо кому-либо, Соединять руки кому-либо, Умыкать.

'Огорчение' — Бросать шапку на пол, Всплескивать руками, Глотать слезы, Ежиться, Качать головой, Отворачиваться, Поднимать брови, Прикладывать палец к горлу, Свистеть, Склонять голову, Ударять себя по бокам, Ударять себя по коленям, Хвататься за голову, Цокать.

'Одобрение' — Гладить кого-либо, Дарить цветы, Пожимать руку, Ударять кого-либо, Улыбаться, Хлопать в ладоши, Целовать.

'Оскорбление' — Давать пощечину, Пинать, Плевать, Показывать зад, Показывать кукиш, Показывать язык.

'Останавливание' — Брать за руку, Касаться, Класть руку на кого-либо, Махать руками (вперед-назад), Отводить руку чью-либо, Поднимать руку (ладонью вперед), Преграждать дорогу, Расставлять руки, Толкать, Ударять кого-либо.

'Отрицание' — Крутить головой, Махать рукой (в стороны).

'Поздравление' — Поднимать бокал, Пожимать руку, Посылать воздушный поцелуй, Целовать, Целовать руку, Шаркать.

'Поклонение' — Бить челом, Брать на караул, Вставать, Дарить цветы, Держать зонтик над кем-либо, Заниматься самобичеванием, Кланяться, Класть у чьих-либо ног, Креститься, Молчать, Мыть ноги кому-либо, Не смотреть на кого-либо, Обнимать ноги, Отдавать честь, Открывать дверь перед кем-либо, Падать ниц, Подавать на блюде, Подавать первому, Пожимать руку, Преклонять колени, Пропускать первым, Раздевать кого-либо, Садить на почетное место, Садить у ног, Селить на почетное место, Складывать ладони, Снимать шляпу, Сопровождать, Ставить свечку, Ставить чью-либо ногу себе на голову, Суетиться, Уступать что-либо, Усыпать дорогу цветами, Ходить навстречу, Ходить сзади, Хоронить на почетном месте, Целовать, Целовать ногу, Целовать одежду, Целовать прах у ног, Целовать руку.

'Пренебрежение' — Брать за подбородок, Бросать в кого-либо, Выбрасывать кого-либо, Выдворять, Дергать за волосы кого-либо, Ерошить волосы кому-либо, Захлопывать дверь перед кем-либо, Класть ноги на стол, Кривиться, Ломать что-либо. Мерить вглядом, Нахлобучивать на голову кому-либо, Не подавать руку, Не смотреть на кого-либо, Оказываться над кем-либо, Отворачиваться, Пересаживаться, Показывать нос, Попирать ногами, Пускать ветры, Свистеть, Сжигать, Смеяться в лицо, Смотреть сверху вниз, Спускать с лестницы, Толкать, Топтать, Тыкать носом кого-либо, Улыбаться, Хватать за шиворот, Чиститься, Шлепать, Щелкать пальцами, Щуриться.

'Приветствие' — Вставать, Касаться, Кивать (вперед), Кланяться, Махать чем-либо, Мигать, Обнимать, Отдавать честь, Поднимать руку, Пожимать руку, Посылать воздушный поцелуй, Потрясать оружием, Преклонять колени, Прикладывать руку к груди, Простирать руки, Снимать шляпу, Ударять кого-либо, Улыбаться, Хлопать в ладоши, Целовать, Целовать руку, Шаркать.

'Приглашение сесть' — Подвигаться на сидении, Тянуть кого-либо, Указывать на сидение, Хлопать рядом.

'Протест' — Биться головой о что-либо, Блокировать дорогу, Возвращать награду, Выбегать, Выбивать из рук, Выбрасывать что-либо, Выезжать, Выходить, Голодать, Дергаться, Кашлять, Кончать жизнь самоубийством, Ложиться, Митинговать, Отворачиваться, Рвать что-либо, Садиться, Сбрасывать с пьедестала, Свистеть, Сжигать, Топать, Ударять по чему-либо, Ходить.

'Прощание' — Вставать, Кивать (вперед), Кланяться, Крестить кого-либо, Махать чем-либо, Обнимать, Отдавать честь, Плакать, Поднимать руку, Пожимать руку, Потрясать оружием, Преклонять колени, Снимать шляпу, Улыбаться, Целовать, Целовать руку, Шаркать.

'Радость' — Бросать в воздух шляпы, Вскакивать, Всплескивать руками, Встряхивать кого-либо, Дрожать, Закрывать лицо, Замирать, Обнимать, Плакать, Плясать, Потирать руки, Прыгать, Смеяться, Ударять себя по коленям, Улыбаться, Хлопать в ладоши, Целовать, Шелкать пальцами.

'Раскаяние' — Кланяться, Креститься, Обнимать ноги, Преклонять колени, Складывать ладони, Улыбаться, Целовать руку, Шаркать.

'Сигнал' — Кашлять, Кивать (вперед), Махать чем-либо, Мигать, Поводить бровью, Поднимать руку, Свистеть, Стучать чем-либо, Хлопать в ладоши, Щелкать бичом, Щелкать пальцами, Щипать.

'Страх' — Бегать глазами, Вскакивать, Вставать, Выпучивать глаза, Вытирать пот, Дрожать, Ежиться, Забиваться в угол, Задыхаться, Закрывать лицо, Замирать, Затыкать уши, Лязгать зубами, Метаться, Накрываться одеялом, Обнимать, Оглядываться, Отворачиваться, Плакать, Прижиматься, Пятиться, Склонять взгляд, Хвататься за голову.

'Стыд' — Жаться, Задыхаться, Закрывать глаза, Закрывать лицо, Молчать, Надевать паранджу, Не смотреть на кого-либо, Отворачиваться, Прикрываться, Склонять взгляд.

'Угроза' — Брать за плечо, Браться за грудки, Браться за оружие, Взвешивать на ладони, Вращать глазами, Вставать, Встряхивать кого-либо, Давить пальцем, Замахиваться, Засучивать рукава, Искать оружие, Коситься, Лязгать зубами, Махать пальцем, Наклоняться к кому-либо, Направлять оружие, Наступать на кого-либо, Обнажать оружие, Показывать кулак, Потрясать оружием, Плевать на руки, Приставлять оружие, Сжимать кулак, Скалить зубы, Смотреть, Хватать за горло, Хмуриться, Щелкать зубами.

'Удивление' — Возводить очи, Воздевать руки, Вскакивать, Всплескивать руками. Вставать, Выпучивать глаза, Дрожать, Замирать, Качать головой (в стороны), Мигать, Молчать, Отшатываться, Поднимать брови, Пожимать плечами, Протирать глаза, Пятиться, Разводить руками, Разевать рот, Садиться, Свистеть, Ударять себя по бокам, Ударять себя по коленям, Цокать, Щипать себя.

'Указывание' — Касаться, Кивать (в сторону), Кланяться, Класть руку на что-либо, Направлять взгляд, Направлять локоть, Направлять палец, Направлять плечо, Направлять руку, Направлять что-либо, Обводить рукой, Пересыпать из руки в руку, Тыкать пальцем, Ударять по чему-либо.

'Ум' — Крутить рукой у головы, Ударять себя по голове.

'Успокаивание' — Брать за руку, Гладить кого-либо, Касаться, Класть руку на кого-либо, Обнимать, Прижиматься, Хватать за руки, Ударять кого-либо.

'Усталость' — Волочить ноги, Вытирать пот, Задыхаться, Закрывать глаза, Зевать, Потягиваться, Проводить рукой по лицу.

'Утверждение' — Закрывать глаза, Кивать (вперед), Кланяться, Мигать, Молчать.

'Ухаживание' — Надевать одежду на кого-либо, Носить за кого-либо, Поднимать уроненное другим, Подсаживать.

'Холод' — Бить нога о ногу, Бить рука о руку, Ежиться, Лязгать зубами, Передергивать плечами, Прыгать, Тереть, Щелкать зубами.

'Чествование' — Дарить цветы, Качать, Надевать венок на кого-либо, Носить на руках, Подносить хлеб-соль, Поднимать бокал, Расстилать ковер перед кем-либо.

'Я' — Выходить вперед, Поднимать руку, Прикладывать руку к груди.

П-З. Язык кинем (стихотворение)

ЯЗЫК КИНЕМ

боюсь я слов

прорвавшихся наружу

словно оков

надетых мне на душу

я просто нем

когда душа в огне

язык кинем

подходит больше мне

глаза горят

из-под ресниц прекрасных

кинема “Взгляд”

в ней бездна знаков разных

а руки руки

сколько в них значенья

волненья скуки

страсти огорченья

боюсь я слов

спешащих рифмоваться

боюсь я снов

которым не сбываться

слова слова

заполнили всю жизнь

а ты сперва

губами губ коснись

П-4. Самонадеянность слова (эксцентрическая пантомима)

САМОНАДЕЯННОСТЬ СЛОВА

Задняя часть стены отделена от зрителя какой-либо непрозрачной преградой: матерчатой, деревянной и т. п. Из-за кромки преграды поднимается расслабленная, поникшая кисть руки — женской (это видно прежде всего по маникюру), которая постепенно распрямляется, растопыривает пальцы, как прорастающий из земли цветок. Но вот оказывается, что это не цветок, а человек: указательным и средним пальцами он ходит туда-сюда по кромке преграды.

И вдруг человек в удивлении останавливается: невдалеке распускается еще один цветок — мужская кисть (это видно по тому, что она крупнее). Второй цветок тоже опускается на ноги — указательный и средний пальцы — и превращается в человека.

Люди-кисти подходят друг к другу, поворачиваются в недоумении к зрителям, друг к другу, опять к зрителям, опять друг к другу. И начинают разговаривать между собой жестами: уже нет пальцев-ног, а идет разговор кистями рук.

Женщина. Протягивать ладонь — 'вопрос'.

Мужчина. Махать рукой в стороны — 'приветствие'.

Ж. Махать рукой в стороны — 'приветствие'.

М. Манить пальцем — 'призыв'.

Ж. Махать пальцем в стороны — 'отрицание'.

М. Направлять палец (на кромку преграды возле себя) — 'указывание'.

Ж. Махать пальцем в стороны — 'отрицание'.

М. (решительно). Протягивать руку — 'предложение рукопожатия'.

Ж. (робко). Протягивать руку — 'предложение рукопожатия'.

Сближаются, пожимают друг другу руку: сначала в виде обычного рукопожатия, затем — подняв кисти вверх, с четырьмя пальцами между большим и остальными (почти “объятия кистей”), затем — все пальцы между пальцами другой кисти (уже более явные “объятия кистей”).

Над кромкой преграды появляется верхняя часть Головы, с глазами. Глаза смотрят вправо-влево, вправо-влево, пока не замечают Мужчину и Женщину. Заинтригованная, Голова поворачивается к ним. Мужчина и Женщина вздрагивают, отрываются друг от друга. Голова (поднимаясь над кромкой уже до шеи). Выпучивать глаза — 'удивление'.

М. и Ж. (Голове). Протягивать руку — 'предложение рукопожатия'.

Г. (грозно). Крутить головой — 'отрицание'.

Мужчина и Женщина опять делают “объятия кистей”, с четырьмя пальцами между большим и остальными.

Г. Скалить зубы — 'угроза'.

М. и Ж. Махать рукой (вперед-назад) — 'останавливание'.

Г. Лязгать зубами — 'угроза'.

М. и Ж. Дрожать — 'страх'.

Г. Показывать язык — 'пренебрежение'.

М. и Ж. (друг друга). Похлопывать кого-либо — 'одобрение'.

Ж. (Голове). Показывать кукиш — 'пренебрежение'.

М. (Голове). Показывать кулак — 'угроза'.

Г. Разевать рот — 'удивление'.

И тут открытый рот Головы начинает усиленно артикулировать.

М. и Ж. (Голове). Протягивать ладонь — 'вопрос'.

Голова продолжает артикуляцию рта, сопровождая ее разнообразной угрожающей мимикой: трясется, пучит глаза, кривит губы и т. п.

М. (Женщине). Поднимать палец — 'идея!'

Ж. (Мужчине). Махать рукой (в сторону) — 'призыв'.

Мужчина и Женщина исчезают за кромкой преграды. За неимением других слушателей Голова обращается уже к зрителям: усиленно ругает их, что видно из артикуляции рта и мимики.

Но вот по обе стороны от Головы из-за кромки тихо, незаметно появляются Мужчина и Женщина, держа за концы полоску ткани. Натягивают полоску за Головой и, неожиданно перебросив через Голову, на ее рот, завязывают сзади.

М. и Ж. Поднимать два пальца буквой V - 'победа'.

Г. Моргать — 'огорчение'.

М. (Голове). Прикладывать палец к губам — “молчание'.

Ж. (Голове). Крутить палец у виска — 'ненормальность'.

Г. Кусать губы — 'негодование'.

Ж. (над Головой). Показывать рожки — 'насмешка'.

М. (по носу Головы). Давать щелчок — 'пренебрежение'.

Г. Коситься — 'злоба'.

М. и Ж. Плясать — 'радость'.

Г. Кивать (в сторону) — 'призыв'.

М. и Ж. (игнорируя Голову). Пожимать руку (всеми тремя способами — “объятиями кистей”) — 'поздравление'.

Г. Кивать (в сторону) — 'призыв'.

М. и Ж. (Голове). Протягивать ладонь — 'вопрос'.

Г. (смотрит уже ласковее). Крутить головой — 'отрицание'.

М. и Ж. Разводить руками — 'удивление'.

Г. Качать головой (вперед-назад) — 'огорчение'.

М. и Ж. Махать рукой (вниз) — 'согласие'.

Мужчина и Женщина развязывают узел, освобождая рот. Голова начинает медленно, мягко артикулировать, ласково глядя на Мужчину и Женщину.

Г. Протягивать губы — 'предложение поцелуя'.

М. и Ж. (Голове). Подставлять руку — 'предложение поцелуя'.

Г. Целовать — 'раскаяние'.

Ж. (Голове, легонько). Давать пощечину — 'наказание^.

Г. Моргать — 'огорчение'.

Женщина подбирается, чтобы дать пощечину и по другой щеке.

М. (Женщине). Дергать кого-либо — 'останавливание'.

Голова испуганно оглядывается на них.

М. и Ж. (Голове). Гладить — 'успокаивание'.

Г. Закрывать глаза — 'удовольствие'.

М. и Ж. (зрителям). Махать рукой (вперед-назад) — 'прощание'.

Г. (зрителям). Кивать — 'прощание'.

Г., М. и Ж. (зрителям). Целовать кончики своих пальцев (”воз душный поцелуй”) — 'прощание'.

Голова, Мужчина и Женщина исчезают за кромкой. Затем из-за кромки появляются Мужчина и Женщина.

М. и Ж. Махать рукой (вперед-назад) — 'прощание'.

Исчезают за кромкой.

Раз уж эта книга начиналась с изображения кинемы, то я и кончу ее изображением кинемы Прикладывать руку к груди — 'благодарность': благодарю тебя, читатель, за внимание.

СОДЕРЖАНИЕ

Русско-английский словарь жестов

Брать под руку

Бросать шапку в воздух

Бросать шапку на пол

Вздыхать

Возводить глаза

Воздевать руки

Всплескивать руками

Вставать

Выпучивать глаза

Давать пощечину

Дрожать

Загибать пальцы

Задыхаться

Закрывать лицо

Засучивать рукава

Испражняться

Касаться

Качать головой

Кивать

Кланяться

Класть голову на кого-либо

Класть руку на кого-либо

Короновать

Креститься

Крутить головой

Кусать губы

Манить пальцем

Махать пальцем

Махать рукой

Махать каким-либо предметом

Мигать

Морщиться

Мочиться

Направлять взгляд

Направлять какой-либо предмет

Направлять палец

Направлять руку

Носить на руках

Облизываться

Обнажать оружие

Обнимать

Обнимать ноги

Отдавать честь

Падать ниц

Передергивать плечами

Пинать

Плакать

Плевать

Поднимать бокал

Поднимать бровь

Поднимать палец (указательный)

Поднимать руки

Поднимать руку

Подпирать подбородок

Пожимать плечами

Пожимать руку

Показывать большой палец

Показывать кулак

Покачивать бедрами

Посылать воздушный поцелуй

Потирать руки

Преклонять колени

Прижиматься

Прикладывать палец к голове

Прикладывать руку к груди

Прикрываться

Проводить рукой по лицу

Простирать руки

Протирать глаза

Разводить руками

Разглаживать усы

Разевать рот

Рвать волосы на себе

Садиться

Сжимать кулак

Складывать ладони

Склонять голову

Скрещивать руки на груди

Смеяться

Смотреть

Снимать шапку

Становиться смирно

Толкать

Топать

Топтать

Ударять кого-либо

Ударять по чему-либо

Ударять себя в грудь

Ударять себя по голове

Ударять себя по коленям

Улыбаться

Хвататься за голову

Хлопать в ладоши

Целовать

Целовать ногу

Целовать прах у ног

Целовать руку

Чесаться

Щелкать зубами

Щелкать пальцами

Слово о жесте

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИИ

Рис. 1. Поднимать руку - 'просьба слова'. К с. 100

Рис. 2. Систематизация кинем, к с. 129

Рис. 3. Жест боярыни Морозовой, к. с. 297

Рис. 4. Прикладывать руку к груди - 'благословение'. К с. 355